Государь. Искусство войны - Никколо Макиавелли

ЛУИДЖИ: Вы победили так стремительно, что я не могу еще опомниться от восторга. Я так ошеломлен, что даже не могу сказать, остались ли у меня какие-нибудь сомнения или нет. Моя вера в вашу мудрость не имеет границ, но я все же позволю себе высказать то, что мне приходит на ум. Скажите прежде всего, почему ваша артиллерия стреляла только один раз?

Почему вы сейчас же увели ее назад и больше о ней не упоминали? Мне кажется далее, что вы слишком легко распорядились неприятельскими пушками, заставляя их стрелять слишком высоко; это, конечно, вполне возможно, но ведь бывает же, и, вероятно, часто, что ядра бьют прямо по вашим солдатам. Что же вы стали бы тогда делать?

Раз уж я заговорил об артиллерии, я скажу вам об этом все, чтобы исчерпать свой вопрос и больше к этому не возвращаться. Я часто слышал пренебрежительные отзывы о вооружении и боевом порядке древних. При этом обычно говорят, что в наши дни эти войска были бы недостаточны и, пожалуй, даже вовсе бесполезны перед мощью артиллерийского огня, который уничтожает самый глубокий строй и пробивает самые мощные латы. Сторонники этого мнения считают безумием вводить боевое построение, которое все равно не может устоять, и мучиться под тяжестью оружия, которое все равно не в состоянии тебя защитить.

ФАБРИЦИО: Ваш вопрос касается очень многих вещей и требует поэтому подробного ответа. Верно, что я приказал своей артиллерии выстрелить только один раз, да и то не без колебания. Дело в том, что для меня гораздо важнее защититься от неприятельских ядер, чем поражать противника своими.

Вы должны знать, что спастись от артиллерийского огня можно только двумя способами: надо поставить войска в такое место, куда ядро не долетит, или укрыть их за стеной или валом. Других средств нет, да и первые удадутся только в случае особой крепости вала или стены. Полководец, решающийся на бой, не может ни укрыть своих войск, ни поставить их в такое место, где ядра их не достанут.

Раз нельзя защититься от пушек, надо найти средство терпеть от них как можно меньше урона. Средство есть только одно – захватить их сейчас же. Для этого надо стремительно кинуться врассыпную, а не наступать медленно и густыми рядами. Быстрота удара не позволит неприятелю выстрелить во второй раз, а потери при рассыпном строе будут наименьшими. Такое движение невозможно для воинской части, построенной по-боевому.

Если она бежит, ряды расстраиваются, а когда колонна идет в беспорядке, то неприятелю не приходится тратить силы на то, чтобы ее рассеять, потому что она рассыпается сама. Я построил свое войско с расчетом достигнуть двойной цели: расположив на крыльях 1000 велитов, я приказал им сейчас же, после того как наша артиллерия выстрелит, броситься вместе с легкой конницей на неприятельские пушки.

Я не велел своей артиллерии стрелять вторично именно потому, что не хотел дать неприятелю лишнее время: ведь невозможно самому выигрывать время и вместе с тем не позволить этого другому.

Я не продолжал обстрел по той же причине, по которой колебался стрелять с самого начала, – именно потому, что боялся, как бы неприятель не открыл огонь первым. Ведь, если ты хочешь обезвредить артиллерию противника, надо на нее напасть; если он не защищает свои орудия, ты их захватываешь; если он хочет их отстоять, ты должен двинуться вперед, а когда друг и недруг смешаются в общей свалке, то из пушек стрелять нельзя.

Доводы эти, как мне кажется, достаточно убедительны и не нуждаются в примерах; однако древняя история дает нам некоторые образцы, и я хочу их привести. Вентидий перед боем с парфянами, вся сила которых была в стрельбе из луков, подпустил их почти к самому валу лагеря, раньше чем вывести свои войска. Сделал он это только с одной целью – сейчас же вступить в рукопашную схватку, не дав им времени для нового обстрела[168].

Цезарь рассказывает, что во время одной из битв Галльского похода враги бросились на него с таким бешенством, что его воины не успели бросить свои дротики, как это полагается у римлян[169]. Ясно теперь, что спастись в поле от орудия, бьющего издалека, можно только одним путем – захватить его с величайшей быстротой.

Была и другая причина, по которой я шел на врага, не вводя в дело артиллерию. Вы, может быть, сейчас засмеетесь, но я считаю, что пренебрегать ею нельзя. Самая большая опасность для войска, при которой легче всего начинается смятение, – это невозможность видеть неприятеля. Сильнейшие армии часто бывали разбиты потому, что солдат ослепляли пыль или солнце. Между тем ничто не вызывает такого густого мрака, как пороховой дым; я считаю поэтому, что лучше предоставить неприятелю ослеплять самого себя, чем разыскивать его, ничего не видя.

Поэтому я предпочел бы не стрелять из пушек, или, во избежание упреков ввиду большой славы артиллерии, я расставил бы орудия на флангах, чтобы не ослеплять дымом солдат, так как это для них самое важное.

Чтобы показать вам, насколько полезно испортить врагу видимость поля битвы, я сошлюсь на Эпаминонда, который именно с этой целью выслал против наступавшего неприятеля свою легкую конницу, рассчитывая на то, что поднятая ею густая пыль скроет его войска от лакедемонян. Расчет оправдался и доставил ему победу[170].

Вы говорите далее, что я по-своему распорядился чужой артиллерией, заставив ее стрелять через головы моей пехоты. Должен сказать, что большей частью так и бывает и что огонь тяжелой артиллерии для пехоты почти безвреден. Обратное случается крайне редко. Пехота – очень низкая мишень, а стрелять из тяжелых пушек так трудно, что стоит сделать малейшую ошибку, нацелиться немного выше – и ядро летит через головы, а если цель взята ниже, чем нужно, оно попадает в землю и не доходит вовсе.

Кроме того, пехоту спасает любая неровность почвы, так как самый мелкий кустарник или холмик, отделяющий ее от артиллерии, уже портит меткость пушечного огня. Легче, конечно, попасть в конницу, особенно в тяжелую, которая вообще выше легкой и построена более густыми рядами, но и этого можно избежать, отведя конницу в тыл, пока огонь не прекратится.

Несомненно, что небольшие орудия гораздо опаснее ружья, но лучшее средство против них – это рукопашный бой. Если при первом столкновении многие будут убиты, но это ничего не значит – убитые бывают всегда. Хороший полководец и хорошее войско боятся не частных потерь, а общего крушения и должны подражать в этом швейцарцам, которые никогда не уклоняются от боя из страха перед артиллерией и карают смертью того, кто, испугавшись огня орудий, покинет ряды или проявит малейший признак страха.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});