От Нефертити до Бенджамина Франклина - Наталия Басовская

Итак, вернемся к Сен-Мару. Уже в конце жизни Ришелье сам приближает ко двору этого юношу. Но те, кто ненавидел Ришелье всерьез, его соперники в придворной жизни, вовлекли Сен-Мара в очередной заговор против кардинала. Было решено убить Ришелье в тот момент, когда рядом с ним не будет стражи. Расчет был простой — врагов у кардинала при дворе столько, что король не посмеет всех наказать.

Но, по сообщениям источников, происходит нечто поразительное. Взглянув в глаза кардиналу, Сен-Мар оцепенел и не смог отдать команды расправиться с ним. Такое уже случалось. Гипнотическую силу взгляда кардинала испытал на себе другой известный заговорщик — герцог Орлеанский. В обоих случаях убийство, которое казалось делом весьма вероятным, удалось предотвратить.

Каким предстает Ришелье в воспоминаниях и в художественной литературе? Тонкие черты лица, красивые жесты, аристократическая бледность, афористическая речь, политическая мудрость — все это так. Это находит подтверждение и в иконографии, то есть в прижизненных портретах, и в описаниях — в документах, мемуарах, рассказах. Относительно гипнотического взгляда не говорится ничего. Но факт остается фактом: Сен-Мар и герцог Орлеанский казнены, а Ришелье остается жив.

Да, конечно, казни были, но государственный интерес всегда стоял для него выше личного, даже в случае с Бэкингемом. Как известно, английского премьер-министра убивает католический фанатик накануне того дня, когда тот должен был возглавить флот, направляющийся на помощь протестантской Ла-Рошели. Уж больно своевременно убивает! Под угрозой — интересы Франции. А если была крайняя необходимость, погнушался бы Ришелье тайным убийством? Думаю, нет. Потому что Ла-Рошель была для кардинала символом религиозно-дворянской смуты, и эту занозу надо было выдернуть окончательно. Так считал Ришелье.

Он сам был родом из Пуату, он хорошо знал эти места и особенности местных дворян. Он знал их сепаратистские традиции, древние и глубокие. И, думаю, дело в том, что очень давно, в юности, он дал самому себе раз и навсегда индульгенцию, называемую «государственный интерес». Он сам с собой твердо договорился и был убежден, что ради Франции можно все. Бог не осудит. А человек он был глубоко верующий, много молился, однако расправу с врагами грехом не считал. Такая крупная личность не может быть однозначной.

При его идеализации авторы, включая современных, выдвигают интересные сравнения. Чаще всего его сравнивают с Бисмарком. Ришелье создал великую и могучую Францию, Бисмарк «железом и кровью» — методы сходны — объединил Германию, заложил основу для ее могущества. Сравнивают его с Петром I, хотя контекст, конечно, другой, характер и судьбы очень разные. Но сходны результаты их политики и та главная краеугольная идея, которая лежала в основе всех действий и поступков — величие государства превыше всего.

В нашем сознании с подачи подобных личностей понятия государства и общества были сильно спутаны. Государство — и им, и нам, особенно в советское время — казалось чем-то, что важнее человека и самого общества. На его благо нужно было трудиться не покладая рук и даже отдавать жизнь, в случае если оно этого потребует. Эта абсолютистская, в корне ложная идея, ни к чему хорошему никогда не приводила, но адепты ее рождаются до сих пор.

Но как удалось Ришелье стать первым человеком в государстве? Мало ли было епископов вокруг? Будущему Людовику XIII было девять лет, когда его отец, Генрих IV, был злодейски убит фанатиком во время торжественной процессии. Регентом при малолетнем короле стала его мать, Мария Медичи. В стране религиозные войны, одним словом — смута. Мария Медичи нуждалась в сильной опоре. Ришелье прилагает усилия, ему помогает старший брат, который уже при дворе. И в результате он завоевал доверие правительницы. Ничего удивительного: если уж он на папу римского произвел такое впечатление, что раньше срока стал епископом, то воздействовать на женщину эмоциональную и, как дружно говорят современники, не самую умную и явно нуждающуюся в умных советах, было намного легче. Да, Ришелье умел нравиться и нравился не только ей. Он становится духовником Анны Австрийской. А дальше — Генеральные штаты 1614 года — важный момент его биографии. Ришелье заметили, к нему стали прислушиваться. Талантлив был человек, это бесспорно! Он учится в военном колледже всего два года — а потом в ряде сражений Тридцатилетней войны сыграл очень заметную роль. Да и взятие Ла-Рошели — это его заслуга, страница его военной биографии. Когда не было возможности победить силой, он умел договариваться. Тридцатилетняя война 1618–1648 годов завершится уже после Ришелье, лавры победителя достанутся Мазарини и Людовику XIV, Королю-Солнце, но Ришелье заложит основу для будущих успехов, и его роль в этом трудно переоценить.

Посмертная судьба Ришелье была чудовищной. В ходе Французской революции его останки были вытащены из гробницы, брошены на мостовую, и толпы парижан с хохотом пинали их и гоняли ногами его череп, словно футбольный мяч. Откуда такая ненависть?

Толпа — это явление страшное, особенно в первые годы Великой французской революции. Бастилию срыли до основания! Спрашивается, для чего уничтожать прекрасный замок? Ответ простой — это был символ, ненавистный символ власти, силы и несправедливости. Вот и уничтожили. Ненависть толпы была обращена не персонально к Арману дю Плюсси, а к кардиналу Ришелье, олицетворявшему абсолютизм. Ришелье прожил такую жизнь, что остался в памяти потомков апологетом абсолютной королевской власти. Он не просто монархист. Он супермонархист. Все говорили о нем: «Всесилен, всесилен». А он в соответствии со своей инструкцией только и делал, что воспевал величие короля. Он никогда не был временщиком. Он был первым министром. А король для него — это идея. С этой идеей восставшие в 1789 году французы насмерть бьются, не зная, что это будет названо Великой французской революцией. Они бьются с абсолютизмом, который сделал атмосферу во Франции к концу XVIII века столь удушающей, что отдать в этот момент должное апологету абсолютизма было невозможно.

Сегодня во Франции к нему относятся с уважением, почти как к Наполеону. И это понятно. Французами очень долго владела идея сильной власти. И я не могу сказать, что она полностью исчезла и сегодня. Де Голля ведь тоже подозревали во властолюбии. Во Франции демократии трудно, и иногда начинает казаться, что с идеей всесилия монарха жить проще, однако же это далеко не так. И история демонстрирует это всякий раз, когда власть начинает превышать свои полномочия.

Ла Мораль д’Эгмонт

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});