Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ) - Бреннер Марина

— Коли соплями мучаетесь, — невозмутимо парировал тот — Так дам вам совет. При насморке отлично помогает каридская сера, льерд. Зажгите пару фитильков, потом потушите, да и вставьте в ноздри. Верное, проверенное средство. Ну, либо гараний корень пожуйте, он тоже так ничего себе. Что ж, идемте. Дела ждут.

Проговорив это, папаша зашагал по свежему, только что нападавшему снежку по направлению дороги, опираясь на руку Диньера, рассказывая тому что — то успокаивающее и поучительное…

…Вернувшись в имение уже вечером, вольник обнаружил супругу в спальне.

Магичка расчесывала волосы перед зеркалом, обильно умащивая их особым, ароматным составом.

— Явился? — сварливо пробурчала она — А папаша и Саццифир где?

Ланнфель склонился к жене, прижавшись щекой к теплой, влажной от снадобья макушке.

— В Бильер поехали, — прошептал, забираясь руками под домашнее платье Эмелины, и сжимая горячими пальцами тугие, бархатистые груди — Пиво пить, да доиграть партейку… Ну ту, которую они здесь не доиграли… Ммм, Эмми… Я соскучился, Серебрянка…

— А я нет! — визгнула льерда, от всей души треснув мужа по лбу деревянной щеткой для волос — Убери — ка свои вонючие руки, друг прелестный! Выгнал меня, как собаку паршивую… Терпеть тебя не могу, Приезжий! Постой — ка… А что это на тебе за дрянь?

Вольник загоготал, раскинув руки и демонстрируя удивленной супруге странный наряд.

Широкую, мускулистую грудь Ланнфеля едва прикрывала рубаха простого, серого холста, а сильные бедра обтягивали такие же штаны, поддерживаемые грубой, толстой бечевой, стянутой вокруг пояса.

— Одежда арестанта, — гордо провозгласил вольник, погладив себя по груди — Всё, что у них нашлось. Не переживай, Колючка. Костюм новый, на нём не то, что вошь, а даже и муха не сидела… Нравится?

Льерда Ланнфель сморщила нос:

— Нет, не нравится. Редкостная дрянь. Наши тряпки, коими Тинка полы моет, и то много приличнее смотрятся…

Диньер прищурился:

— Ну, раз не нравится… Тогда сними его с меня. С чего начнешь?

Эмелина покраснела, прикрыв ладонью лживо — стеснительный смешок…

Глава 71

Глава 71

Положив руки на бедра мужа, льерда Ланнфель глубоко вздохнула.

Нет, стеснение не было причиной тому вздоху. Скорее, жар невероятной силы послужил причиною его. Тело Ланнфеля, сильное и горячее, ожгло маленькие, крепкие ладони. Звериное, неукротимое желание пылало так, как если б вольник сейчас горел в злобе, либо лихорадке.

Отлично понимая, какого рода огонь теперь дразнит её, всё же обеспокоенно спросила:

— Ты не простыл ли, Диньер? Голышом всё же бегал по снегу… Тебе, может, не в постели баловаться, а целителя позвать? Вот же, горишь весь! И дышишь, будто в гору бежал…

Льерд грубо сжал запястья супруги.

— Странно не гореть мне рядом с тобой, — прохрипел, будто его душили — От голоса твоего, от рук, от запаха… Причем здесь простуда, Серебрянка? От одних мыслей о тебе мозги в труху… В болото целителя твоего, Эмми! Давай, поласкай меня лучше.

Эмелина резко дернула перевязь штанов.

Уже не колеблясь вовсе, высвободила тяжелую, живую, пульсирующую мужскую плоть.

— Боги мои, — пробормотав зачем — то, магичка сглотнула тугой комок, передавивший было её горло — Боги мои… Диньер! Какой ты…

Вольник поднял руки. Стянув с себя рубаху, отшвырнул прочь. Запустив пальцы в серебристые, снежные волосы жены, слегка поднял её голову кверху, заставляя смотреть себе в лицо.

— Поцелуй его, — прошипел, уже зная, что рискует, и что не выдержит этой пытки — Возьми в рот. Все… все вопросы задашь потом, Эмми. Да, да. Так тоже можно.

Крепко обхватив пальцами бархатистую твёрдость, льерда коснулась кончиком языка тугой, крупной головки, ощутив пряный вкус, встревоживший тело. Застонав, Эмелина судорожно свела колени, почувствовав, что и сама уже плавится и течёт.

Несколько раз тронув губами отозвавшийся на эту неумелую ласку член, широко открыв рот, вобрала его в себя.

— Да, мать же! — взвыл Ланнфель сразу двумя голосами, человеческим и звериным, осыпав свои плечи мелкими, искрящимися пластинками, сжимая обеими руками пряди волос супруги — Твою же мать, Эмелина! Так… три минуты. Дольше я не выдержу… Первый и последний раз, бл… Сладкая моя, я не ожидал, что это так… прекрасно! Давай, теперь двигайся. Ну? Как мы с тобой, когда я имею тебя между ног. Это примерно тоже самое.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Да если бы! Уже много, много позже наивная и неискушенная в любовных забавах магичка подолгу мучала себя размышлениями, отчего она тает также, как и он просто от близости его тела? От тона голоса. От прикосновений… От аромата его кожи. Да что там… даже от воспоминаний о том, что происходит в супружеской спальне, когда разум и здравый смысл, позорно ретируясь прочь, уступают место желаниям разгоряченной плоти.

— Я, наверное, жутко развратная, Диньер, — прошептала, ненадолго отрываясь от нравящейся ей ласки — Но я тебя обожаю! И хочу ещё…

Надсадно глухой рык Зверя ожег слух, напряженная плоть дернулась в ладони, когда Эмелина повторила ласку вновь, вобрав в себя его плоть как можно глубже. Льерда ощущала себя то ли пьяной, то ли спятившей с ума, не имея ни желания, ни сил остановиться…

— Не останавливайся! — прошипел он, путаясь пальцами в её волосах — Только не останавливайся…

А она и не собиралась. Эмелина текла рекой и пылала пожаром, попробовал бы кто замедлить поток, либо остановить пал! Никакой магии не хватит, никаких сил… Негде их было взять, просто негде!

Почувствовав, что финал близок, льерда глубоко вздохнула. Аромат Зверя будоражил кровь, а сердце распирала радость от доставленного Своему Мужчине удовольствия.

Неожиданно выйдя из её рта, Ланнфель резко развернул жену к себе спиной. Грубо раздвинув ноги, прижал животом к постели. Войдя сзади и прикусив кожу плеча, двинувшись вперед, заполняя тело супруги собой.

— Ты мягкая внутри, — прошептал, опалив дыханием её щеку — И влажная, Серебрянка… Такая влажная, такая МОЯ!

Нежно коснувшись ладонью живота супруги, спустился вниз. Прижав пальцем тугой, наполненный кровью и страстью комочек плоти, сжал его так, как нравилось Эмми, грубо и сильно, другой рукой лаская груди, пьянея от радости обладания и восторженных женских стонов.

— Еще! — выкрикнула льерда Ланнфель, упираясь руками в постель — Ещё! Убей меня, пожалуйста… Хочу тебя! Обожаю… Зверь МОЙ! Мой, только мой…

Теперь он двигался в ней, ровно безумный.

Воздух, превратившийся в густое, горячее желе, забил горло, все мысли и слова исчезли, уступив место стонам, восторженным, тяжелым и больным, равно как и жуткому ощущению финала… Завершения! Кульминации, близости смерти. Начала новой жизни…

Тела супругов, умерев вместе, вместе же и возродились, сплавившись в одно, прижавшись теперь друг другу, медленно, медленно остывали…

— Люблю тебя, моя Серебрянка.

— И я, миленький! Я тоже очень тебя люблю…

…Много позже, когда Эмелина уснула, прижавшись щекой к теплому плечу супруга, Ланнфель прикрыл глаза, положив ладонь на её живот.

Сон пока ещё не пришел к вольнику, его дрема всегда наступала позже. Только тогда, когда Пара засыпала глубоко, Зверь позволял себе расслабиться, предоставляя и Человеку такую возможность.

«Ну ладно, — снисходительно разрешала Истинная Суть — Теперь можно. Однако, будь начеку, слабак! Сильно не раззявлевай варежку — то. А то придет Ригз, либо ещё какой хрен, и захапает Самку и Дом. Помни об этом.»

Ланнфель помнил, что Человек, что Зверь в нём — они оба не желали делиться. И вот теперь…

…и вот теперь что — то робко тронуло его ладонь.

Инстинктивно отдернув руку, вольник разлепил веки и посмотрел на живот жены.

Там, на бархатистой коже, прямо вкруг глубокого, аккуратного пупка, расплывался причудливый узор.

Бутон неизвестного цветка дрогнув, развернул округлые лепестки. Брызнув из чашечки серебристой пылью, раскрылся полностью.