Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

станции и ледяная гладь пролива Вилькицкого.

3—13 апреля

До чего утомительны эти дни ожидания! Когда уж наконец мы улетим на льдину? Эта мысль не даёт покоя ни днём ни ночью.

Котов и начальник дрейфующей станции «Северный полюс – 3» Алексей Фёдорович Трёшников ежедневно по многу часов подряд летают в поисках подходящей льдины для дрейфующей станции. Вот уже в который раз возвращаются они «с пустыми руками», усталые, молча забираются в спальные мешки, чтобы после короткого сна вновь продолжать разведку. Ледовая обстановка в районе, намеченном для нашей высадки, крайне неблагоприятна: большие пространства чистой воды, исторошенные ледяные поля.

Пока идут эти бесплодные поиски основной льдины, самолёт Москаленко совершил посадку на лёд почти посредине расстояния между островами Северной Земли и районом будущей станции. Отсюда легче будет производить поиски. На эту промежуточную базу уже начали завозить бочки с бензином, баллоны с газом и продовольствие. Наконец 9 апреля на землю полетела долгожданная радиограмма: «Льдина найдена; координаты 86˚ северной широты и 175˚ западной долготы».

Наступило 13 апреля. С утра задул ветер. Замела позёмка, шелестя потоками снега по насту.

Мы никого не ждали: аэродром закрыт… Но вот всё сразу стихло, и вместе с успокоением природы начались наши беспокойства. Сначала маленькие: у туманной станции зимовщики убили трёх напавших на них медведей, и мы отправились туда смотреть охотничьи трофеи. Но уже на полпути кто-то воскликнул: «Самолёт!» И действительно, на горизонте появилась отчётливо видная и быстро приближающаяся точка – самолёт полярного лётчика Героя Советского Союза Фёдора Анисимовича Шатрова. Итак, едем!

Начался сложный процесс переодевания, натягивания громоздких ватных костюмов, от которых с треском отлетали плохо пришитые пуговицы. Но такие мелочи уже не способны были испортить наше настроение…

Последним забрался в кабину Константин Курко, держа под мышкой большого серого пса. Тот, безразлично свесив лапы, никак не проявлял своего отношения к происходящему, его преданные глаза, казалось, говорили: «Льдина или берег – не всё ли равно… Вокруг люди, значит, всё в порядке…»

В 13:05 самолёт поднялся в воздух. Проплыли под нами заметённые снегом домики полярной станции, ветряк с обломанными крыльями, гурий Амундсена – проплыли и исчезли. Впереди только белое пространство, сверкающее в лучах солнца. Самолёт лег курсом на норд. Внизу – ледяное поле, изрезанное грядами торосов и разводьями. Но час прощания с землёй ещё не наступил. Слева, то исчезая в тумане, то проглядывая сквозь лохматые облака, долго маячили обрывистые берега Северной Земли, открытой осенью 1913 года русской гидрографической экспедицией. Я всматриваюсь в их суровые, неприветливые очертания, и мне кажется, что где-то там, во мглистой дали, движутся длинные нарты, запряжённые собаками, и трое людей, измученные долгими переходами, настойчиво продвигаются всё дальше и дальше на север…

Наконец осталась позади северная оконечность острова Большевик.

Прощай, земля!.. Самолёт поворачивает на северо-восток, и вот уже под нами бескрайние пространства Северного Ледовитого океана.

Разводья становятся шире, то превращаясь в длинные извивающиеся реки, то образуя просторные озёра, чуть подёрнутые «салом», над которыми клубится лёгкий дымок. Здесь и там белые глыбы айсбергов курганами возвышаются над полем. Ритмично гудят моторы, и под их размеренный говор невольно складываются строки стихов:

Подо мною океан без края,

Далеко остались берега.

Мы летим, и впереди, я знаю,

Холод, лёд и вечные снега.

А внизу, куда ни глянешь, всюду

Чёрной тушью трещины легли,

И торосов дремлющие груды,

Как хребты, виднеются вдали.

И винты поют не умолкая.

Эта песнь прекрасна и строга.

Подо мною океан без края,

Холод, лёд и вечные снега.

В 16 часов мы проходим над промежуточной базой Москаленко. Внизу отчётливо видны самолёты и крохотные фигурки людей. А ещё часа через два вдали на снегу показалось чёрное пятнышко. Мы у цели! Снизу нам приветственно машут первые поселенцы льдины. Но мы проходим мимо, чуть дальше, туда, где на ровном ледяном поле виднеется маленькая двукрылая птица Ан-2. Здесь – перевалочный пункт, который назван «подскоком». Это своего рода станция «Северный полюс – товарная». Лагерь будущей станции, который мы видели с воздуха, лежит километрах в семи к северо-востоку на паковой, трёхметровой толщины старой льдине. На ней слишком много застругов и «лбов» – тяжёлые самолёты на неё сесть пока не могут. Грузы приходится возить на подскок, а оттуда с помощью Ан-2, выполняющего роль грузового такси, перебрасывать в лагерь станции.

Мы перегружаемся на эту машину Героя Советского Союза Михаила Протасовича Ступишина и через несколько минут приземляемся (если можно приземляться посреди океана) прямо возле одиноко стоящей маленькой палатки. Навстречу нам, размахивая шапками, выбегают зимовщики, прилетевшие за пять часов до нас на облюбованную поисковой партией льдину.

В палатке приветливо горит газ, аппетитно шипят приготовленные гостеприимными хозяевами бифштексы. Но, как ни широко полярное гостеприимство, в одной палатке нам всем не разместиться. Жителей на льдине пока ещё немного: кроме нас – кинооператор Яцун, гидролог Александр Иванович Дмитриев, метеоролог Анатолий Данилович Малков, геофизик Николай Евдокимович Попков и корреспондент «Огонька» Савва Морозов.

Выходим на «улицу». Кружась над головой, падает мелкий снег. Тридцатиградусный мороз, сдобренный изрядной порцией ветра, заставляет поначалу кутаться в шерстяные шарфы. Однако время не ждёт. Мы, новоприбывшие, берёмся за свёртки с палатками…

Это добрые старые КАПШ-1, не раз хорошо послужившие нам в экспедициях. Их сконструировал для арктических исследователей инженер-полярник Сергей Анатольевич Шапошников в 1948 году, и с тех пор они надёжно укрывали участников высокоширотных арктических экспедиций от северной непогоды.

Яцун и Разбаш ловко соединяют с помощью поперечин нижние концы дюралевых дуг, а я, став в центре разостланного на снегу прорезиненного пола, высоко поднимаю над головой металлический круг с секторами – соединительный венец. Как только Курко вставляет в сектор верхний конец дуги, я туго завинчиваю барашек. Работать приходится без перчаток, и невыносимо мёрзнущие руки то и дело засовываешь глубоко за пазуху, чтобы хоть немного отогреть задеревеневшие пальцы. Наконец дюралевый каркас собран. «Теперь наденем верхний намёт», – говорит, поёживаясь от холода, Яцун. Его уверенный тон «старого практика» заставляет всех взяться за тяжёлое черное полотнище из плотной тонкой кирзы. Раскачав посильнее, мы набрасываем его на каркас и, завернув нижний край под поперечины, пристёгиваем полог клевантами.

Двое из нас забираются в палатку закреплять внутренний полог из грубой двухслойной белой бязи, а двое «несчастливцев» остаются снаружи на ветру подвязывать пол к петлям, нашитым вдоль всей нижней кромки кирзового полотнища. Остаётся укрепить