Волки Кальи - Стивен Кинг

Каллагэн отступает на шаг. Потом на два. Наконец его ягодицы касаются края стола, стол сдвигается с места, но вскоре упирается в стену. Отступать больше некуда.

— Печально наблюдать крушение веры человека, — говорит Барлоу и тянется к нему.

А чего ему не тянуться. Крест Каллагэна полностью погас. Теперь это кусок гипса, дешевка, купленная его матерью в дублинской сувенирной лавчонке. Силы его, тяжелым грузом давившей на руку и способной сокрушать стены, больше нет.

Барлоу вырывает крест из его пальцев. Каллагэн жалобно вскрикивает, криком ребенка, внезапно осознающего: призрак-то настоящий, не плод его воображения, терпеливо дожидавшийся своего шанса. А потом раздается звук, который будет преследовать его до конца жизни, который будет слышаться ему и в Нью-Йорке, и на тайных хайвеях Америки, на собраниях «АА» в Топике, где он наконец-то бросил пить, и в Детройте, последней его остановке в том мире, и здесь, в Калья Брин Стерджис. Этот звук стоит у него в ушах, когда ему режут лоб и он ждет неминуемой смерти. Этот звук стоит у него в ушах, когда его убивают. Звук этот — два сухих щелчка, раздающихся, когда Барлоу обламывает половинки перекладины, и глухой удар, падение обломков на пол. И он будет помнить нелепую мысль, мелькнувшую в голове, когда руки Барлоу ухватились за его плечи: «Господи, как же хочется выпить».

4

Каллагэн смотрел на Роланда, Эдди, Сюзанну, и по его глазам они поняли: он вспоминает самый ужасный момент своей жизни.

— На собраниях «Анонимных алкоголиков» можно услышать много всяких и разных пословиц, выражений, слоганов. Один всегда вспоминается, стоит мне подумать о той ночи. О Барлоу, схватившем меня за плечи.

— Какой? — спросил Эдди.

— Будь осторожен, когда о чем-то просишь Бога, — ответил Каллагэн. — Потому что можешь и получить.

— То есть тебе дали выпить, — уточнил Роланд.

— О да, — вздохнул Каллагэн. — Мне дали выпить.

5

Руки у Барлоу сильные, противостоять им невозможно. Он тянет Каллагэна к себе, и тот вдруг осознает, что сейчас произойдет. Его не убьют. Смерть — это счастье в сравнении с тем, что ему уготовано.

Нет, пожалуйста, нет, пытается он сказать, но ни слова не срывается с губ, только короткий жалкий стон.

— Давай, священник, — шепчет вампир.

Рот Каллагэна прижат к вонючей коже холодной шеи вампира. Тут уж не до социальных проблем, этических или расовых вопросов. Только запах смерти и вскрытая, пульсирующая вена, выплевывающая отравленную кровь Барлоу. Никакой потери связи с реальностью, никакой постмодернистской скорби о гибели американской системы ценностей, нет даже свойственного западному человеку религиозно-психологического чувства вины. Только желание навечно задержать дыхание или повернуть голову, а лучше бы — и то и другое. Не получается. Он не дышит целую вечность, кровь вампира, как краска, марает щеки, лоб, подбородок. Но тщетно. В конце концов он делает то, что приходится делать всем алкоголикам, как только спиртное крепко берет их в оборот: он пьет.

Третий страйк. Ты вне игры.

6

— Мальчик убежал. Спасся. И меня Барлоу тоже отпустил. В моей смерти он не находил никакого смысла, понимаете. Вот и оставил в живых, себе на потеху.

— Больше часа я бродил по улицам города, все больше напоминавшего кладбище. Вампиров первого типа немного, и это благо, потому что даже один такой вампир может много чего натворить за очень короткий период времени. Уже половина населения стали вампирами, а я был слишком слеп, слишком шокирован, чтобы осознать это. И никто из новых вампиров не приближался ко мне. Барлоу оставил на мне метку, точно так же, как Бог пометил Каина, прежде чем отправить в изгнание в землю Нод. Я принадлежал ему по праву и крови, как сказал бы ты, Роланд.

В переулке у «Аптеки Спенсера» был фонтанчик с питьевой водой, из тех, которые министерство здравоохранения запретило несколькими годами позже, но тогда ни один маленький городок не обходился без таких фонтанчиков. Я смыл кровь Барлоу с лица и шеи. Постарался смыть и с волос. А потом пошел к церкви Святого Андрея, моей церкви. Я решил вымолить у Бога второй шанс. Не у Бога теологов, которые верят, что все хорошее и плохое исходит из нас самих, но у старого Бога. Того самого, который говорил с Моисеем. Второй шанс — это все, о чем я хотел попросить. Соглашался отдать за это жизнь.

Все ускорял шаг, так что к церкви не подошел — подбежал. В нее вели три двери. Я протянул руку к средней. И тут же в глушителе какого-то автомобиля громыхнула обратная вспышка, раздался чей-то смех. Я отчетливо помню эти звуки. Потому что они отсекли ту часть моей жизни, в которой я был священником Римской католической церкви.

— Что же случилось с тобой, сладенький? — спросила Сюзанна.

— Дверь отвергла меня, — ответил Каллагэн. — Когда я прикоснулся к металлической ручке, из нее ударила молния. Отбросила меня со ступенек на бетонный тротуар. И изувечила руку. — Он поднял правую, всю в шрамах руку.

— И это? — Эдди указал на лоб Каллагэна.

— Нет, — ответил тот. — Это случилось позже. Я сумел подняться. Еще побродил по городу, вернулся к «Аптеке Спенсера», только на этот раз вошел. Купил бинты, чтобы перевязать обожженную руку. И когда расплачивался, увидел плакат: «ПРОКАТИСЬ НА БОЛЬШОЙ СЕРОЙ СОБАКЕ».

— Он говорит про «Грейхаунд», сладенький, — пояснила Сюзанна Роланду. — Это национальная автобусная компания.

Роланд кивнул и посмотрел на Каллагэна, ожидая продолжения.

— Мисс Кугэн сказала мне, что следующий автобус направляется в Нью-Йорк, и я купил на него билет. Если б она сказала, что автобус идет в Джексонвилл, или Ноум, или в Нот-Бургу в Южной Дакоте, — поехал бы туда. Потому что мечтал только об одном: выбраться из этого чертова городка. Плевать я хотел на то, что люди умирали или их ждало что-то похуже смерти, пусть некоторые были моими друзьями, а другие — прихожанами. Я хотел выбраться оттуда. Можете вы это понять?

— Да, — без малейшего колебания ответил Роланд. — Очень даже можем.

Каллагэн встретился с ним взглядом, и увиденное в глазах стрелка, похоже, его обнадежило. Продолжал он уже спокойнее.

— Лоретта Кугэн была одной из городских старых дев. Я, должно быть, сильно напугал ее, потому что она попросила меня подождать автобуса на улице. Наконец он подъехал. Я поднялся в салон и протянул водителю билет. Он оторвал свою половину и вернул мне мою. Я сел. Автобус тронулся с места. Мы проехали под мигающим желтым светофором в центре города, где закончилась первая миля. Первая миля дороги, которая привела меня сюда. Позже, где-то в половине пятого утра — за окном еще не рассвело — автобус остановился.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});