Мамалыжный десант - Юрий Павлович Валин

Собственно, там в основном резинки и были. Если вдуматься, ужасная жизнь у девки.

Пригревшаяся Лизавета умолкла и задремала. Тимофей, видимо, тоже ненадолго уснул, поскольку, когда открыл глаза, вздрогнул:

– Вот ты дура!

Задержанная налепила на щеку подарок старшего лейтенанта и с фальшивым чирьем выглядела просто кошмарно. Хихикнула:

– Я вас умоляю, шикарная ж вещь. Пригодится, спрячу, не нашмонают…

– Только не говори, куда прятать будешь. – Тимофей посмотрел на часы. – Пора нам готовиться, скоро на исходную выходить.

Перекусили взятым у битых немцев безвкусным шпиком и невкусным хлебом. Все слегка отдохнули, радисту было так себе, но бодрился. Прислушивались – перестрелка в паре кварталов от опергруппы то разрасталась, то стихала. Ближе к реке продолжали серьезный бой. Но то в отдалении, а что на Господаря Фомы – фиг угадаешь. Фрицы со стороны крепости вели жидковатый, но упорный обстрел. Наверное, просто из вредности, чем с тактическими устремлениями.

– Так, товарищи. Судя по поведению мирного населения (мелькнули тут через двор тетеньки пару раз), рядом с нами спокойно, – объяснил обстановку сержант Лавренко. – Просачиваемся, соблюдая предельную осторожность. Порядок движения: Сречко ведет, за ним – пораненный специалист эфира, гражданка Лизавета, я замыкаю.

– Чего ж за мной не замыкать, я с тыла ничего себе, – ядовито подтвердила рыже-задержанная.

– Мы это уже обсудили, – напомнил Тимофей. – Иди культурно, в случае чего поможешь подраненному человеку.

– Что я, вовсе подорванная? Помогу, – пробурчала девица, любящая, чтоб последнее слово за ней оставалось.

Начали выбираться из надоевшего курятника. Шинель Тимофей оставил, надел лямки неудобной коробки с рацией, расстегнул верхние пуговицы ворота гимнастерки – позже пониже ее раскроем, пусть тельник сияет. Выход к своим – тот еще маневр, могут и обознаться.

Не угадал. Оказалось, не выход к своим, а проход через улицу будет поопаснее. Улица-то плевая, узкая – полтора десятка шагов. Сречко глянул за ворота – пусто, а только выбрались, как в небе засвистело. Тимофей, чувствуя, что свист нехорош, гаркнул «Ложись!» и толкнул задержанную. Упали под стену, югослав присел на другой стороне.

Долбануло почти прямо над головой. Тимофея сильно двинуло в спину, повернуло на бок. В дыме и бело-красной пыли услышал, как разом вскрикнули радист и Лизавета. Сам боли не почувствовал…

Задержанную два мелких осколка клюнули в бедро, Шелехов получил металла в правый бок. Мина легла на край крыши, иначе еще похуже было бы.

– Спокойно! Слегка задело, сейчас замотаем, – ободрял Тимофей.

Они с югославом под руки тянули радиста обратно во двор. Лизавета ковыляла сама, зажимая под полой пальто пораненное место, кровь капала сквозь тоненькие пальцы с яркими ногтями.

Завалились обратно в «голубятню», Тимофей ногой раскинул шинель, уложили раненого.

– Да что за невезение, – стонал Шелехов. – Сильно там?

– Не, неглубоко, но ребра подзадеты, – пояснил Тимофей, вспарывая ткань вокруг раны. – Больно будет, брат, уж терпи. Характер ранения такой мерзкий: болит и дергает сильно, зато заживает быстро. Нам на курсах объясняли.

На самом деле рана была так себе – проникающее. На курсах о том не очень-то объясняли, больше по плацдарменному опыту понятно.

Тимофей наложил повязку, обтирая руки, повернулся к задержанной. Та тихо, но безнадежно рыдала, зажимая ногу косынкой:

– Все, покалечило меня. Теперь только пристрелиться!

– Да чего тут такого, даже и не ной. Затянется, не видно будет.

Бинтов, к счастью, хватало. Раскупоривая темный немецкий пакет первой помощи, сержант Лавренко оценил повреждения. Крупные артерии не задеты, жить, наверное, будет, но жгут нужно наложить.

Перетянули залитое кровью бедро ремнем, снятым со штурмового автомата, кровотечение сразу пресеклось. Обработал наскоро, бинтом накрыл.

– Вот! Чулком как раз прикрывается. Не трясись, Лиз, не в ляжках твоя главная красота. Вот глаза – это да. Едва устоял.

– Та шоб ты сдох, Тимочка, – отблагодарила чуть успокоившаяся раненая.

– Не, я погожу. Пока за помощью слетаю, – сказал Тимофей.

– Можда я пойду? Я все же лучше град знаю, – напомнил югослав.

– Ты быстрей дойдешь, спору нет. Но и разбираться с тобой наши дольше будут, мало ли кто там встретит, – пояснил Тимофей, подхватывая автомат. – Рацию пока спрячь. А я мигом.

Он выскочил за ворота. Ребра и плечо и у самого побаливали: рация приняла осколки на себя, спасла, но сама… того. Придется отчитываться за потерю связи. Ну, такова война: или ты, или техника, или вместе, но кого-то уж точно побьет.

Думать следовало о главном. Тимофей сосредоточился на улице: довольно узкая, чуть изгибающаяся, выведет к Французской, о том Сречко сказал, да оно и угадывается. Фрицев нет, иной раз из окон жители выглядывают, вот во двор отбежали. Оно и понятно: бежит человек без знаков различия и головного убора, автомат русский, за поясом пара «колотушек» – кто такой, сам черт не разберет…

Угол… Слева оказались немцы. Пятилась задом самоходка или еще что-то гусеничное, трусили рядом фрицы-пехотинцы… Пришлось и сержанту Лавренко пятиться: с неполным диском не особо повоюешь. Свернул во двор с целью проскочить на соседнюю параллельную улицу, а лучше через две, обогнуть фрицев. Почти налетел на двух гражданских: старикан и мальчишка-подросток прислушивались к происходящему, а сейчас уставились на незваного гостя во все глаза.

Неудобненько получается. Нужно что-то сказать.

– Армейская разведка! Смрт фашизму! – Тимофей для убедительности вскинул сжатый кулак.

Оба местных мгновенно просияли.

– Живео! – заорал пацан.

– Живео! – разом откликнулись двор и окна.

Ой, сколько же здесь народу затаилось?!

Через мгновение сержанта Лавренко обнимали, хлопали по плечам, гладили тельняшку на груди. Тимофей больше жестами и показывая: «Раненые! Раненые у меня!» – пояснил, что времени в обрез, к Господарю Фоме выйти нужно.

Сербы мигом выделили двух провожатых. Вот тут прошло легче. Проскакивали дворами, проходными парадными, иной раз прямо через квартиры и балконы с ящиками для угля. Голоса мальчишек: «Смрт фашизму! Рус изванич-войник!» – открывали любую дверь. Мелькали лица и победно вскинутые руки. Перебежали через сквер, за домом злобно и длинно строчил немецкий пулемет, а здесь снова: «Живео! Живела майка Русия! Слава!»

Мальчишки вели через зал ресторанчика – пахло чем-то жутко вкусным. Усатый мужик приоткрыл дверь на улицу, выглянул, бдительно огляделся, выпустил Тимофея с провожатыми, хлопнул по плечу:

– Смрт швабам!

От быстрого бега кололо в груди. Тимофей удивлялся: почему они все так безоговорочно верят? Ни красной звезды, ни наград. Только тельник и автомат. Может, на морде написано, что русский сержант? Наверное, так и есть…

В дворике многоголосо спорили-объясняли, где удрали боши, а где еще остались. Кружка холодной воды – хорошо. «Живео!» – это точно…

Через подвал со сводами, как в кино о средневековье, задами лавки… За большим домом размеренно, через четкие интервалы, било орудие…

Выскочили