Рыдания усопших (сборник) - Людвиг Павельчик

Третья история, на первый взгляд, также на экстравагантность не претендовала. Убивший свою жену человек перепугался и пришел с повинной, путем симуляции психического заболевания пытаясь добиться к себе снисхождения и замены тюремного заключения на несколько более мягкий режим психиатрической клиники. Один из тех случаев, которые сотнями хранятся на пыльных полках больничного архива и моей памяти. Скучных случаев.

Однако же, углубившись в коряво изложенное сотрудником полиции повествование, я усомнился в правильности моей первоначальной оценки. Я не могу сейчас сказать, что насторожило меня во время чтения: то ли множество неясностей в этой повести, то ли явная, сквозившая между строк растерянность писавшего. Я понял одно – случай рядовым не был. Он не был рядовым уже потому, что заинтересовал меня, а это при моем опыте и обусловленной им эмоциональной резистентности к различного рода загадкам было довольно необычно. Впрочем, психиатров тоже никто не застраховал от психических проблем, и я не мог с должной уверенностью сказать, что мой внезапно пробудившийся интерес к описываемому делу не был вызван одной из них. Более того, я это очень даже допускал, а посему решил немедленно услышать изложенную на бумаге историю из первых уст, чтобы исключить или подтвердить мои подозрения. Поэтому я, нажав кнопку селектора, попросил привести ко мне этого человека, оговорив, что, ежели тот спит, то будить его не следует, дабы с первых часов пребывания не отвратить от сотрудничества со мной, которое имеет первостепенное значение для успеха экспертизы.

Пока указание мое выполнялось, я еще раз пробежал глазами полицейский протокол, из которого можно было заключить следующее:

Четыре с небольшим месяца назад, где-то в начале июля, некий Герман Аше обратился в полицию с заявлением об исчезновении его жены, Мартины Аше, которая, якобы, вопреки своему обыкновению просто не вернулась с работы, чем расстроила любящего супруга до глубины души, которой он в ней не чаял. Игнорируя сальные замечания полицейских, для которых расклад был изначально предельно ясен и не последовав настоятельным советам последних, рекомендовавших начать поиски пропавшей половины с борделей и прочих злачных мест, в коих та-де пыталась снискать некоторую прибавку к своему скромному секретарскому жалованию, убитый горем супруг продолжал настаивать на принятии стражами порядка самых интенсивных мер по его проблеме. В итоге, по истечении недели со дня исчезновения, требуемые мероприятия все же были проведены, пусть и не с таким тщанием, которого добивался бедолага. А поскольку мнение видавших виды полицейских касательно морального облика пропавшей ни на йоту не изменилось, надо ли говорить, что «поиски» так ни к чему и не привели? Итак, дамочка осталась числиться «в угоне», а супруг ее пребывать в, что называется, подвешенном состоянии, не будучи, собственно, ни мужем более, ни официальным вдовцом до сих пор. Супружеское гнездо – солидных размеров особняк в одном их отдаленных и мало популярных а, следовательно, и столь же мало посещаемых районов города, осиротело, и в его окнах, чуть освещенных по ночам какими-то слабосильными источниками фотонов, можно было лишь изредка заметить мелькающий силуэт утратившего на фоне переживаний покой и сон хозяина, продолжавшего одиноко населять бывшее когда-то таким теплым и приветливым, а ныне словно выцветшее и потухшее жилище.

Однако такое положение вещей не могло длиться долго, и позавчера вечером ошалелый, иссохший и, следуя примененной полицией терминологии, свихнувшийся Герман Аше связался с блюстителями закона по телефону и, рыдая и заикаясь, поведал дежурному совершенно дикую историю о том, как убил свою дорогую супругу в день ее мнимого исчезновения. Да не как-то там убил, а посадил на кол на собственном чердаке, дабы покарать любимую за якобы свершенное ею прелюбодеяние и исключить возможность повторения сего богопротивного действа в будущем.

Убедившись в успешности профилактики дальнейшего морального разложения подруги жизни, новоиспеченный вдовец туго и герметично обмотал ее полиэтиленовой пленкой, во избежание засорения окружающего воздуха продуктами телесного разложения, после чего кое-как забросал получившуюся «статую» тряпьем и отправился спать.

Вскоре допрошенный (правда, без особого пристрастия) в отделении полиции, Герман Аше поведал и о мотивах, подвигнувших его на чистосердечное признание. По его словам выходило, что убиенная жена никак не желает оставить в покое и без того находящегося на грани отчаяния мужа, являясь к нему ночью, хозяйничая в доме и вообще творя все мыслимые непотребности, выдержать которые было просто не по силам простому смертному. Казненная явно возжелала мести, причем непременно мучительной, дикой и доселе неслыханной.

Этот рассказ сверкающего безумным взором и похожего на загнанное животное человека вкупе с описанной там же истерикой полицейских, надсадно блюя освободивших от склизких кусков полиэтилена то, что некогда звалось Мартиной Аше, явился уже мотивом, подвигнувшим судью на выдачу приказа о насильственном размещении подследственного в нашем учреждении, а именно с целью проведения полного обследования и получения окончательного заключения о психическом состоянии клиента.

Вот и все, собственно, что можно было узнать из полицейского протокола. Большего я, признаться, не смел и ожидать, а потому пополнить свое впечатление нюансами намеревался в личной беседе с объектом обследования, шаги которого уже доносились из коридора. Намеренно оставив на столе перед собой материалы дела, чтобы пациент не входил в заблуждение на счет моей осведомленности и не тратил понапрасну мое драгоценное время, я поднял глаза на открывающуюся дверь.

В вошедшем, вернее, введенном человеке непросто было бы заподозрить изощренного убийцу, каким его представил полицейский протокол. Даже делая изрядную скидку на складывающуюся для него достаточно неблагоприятно и потому подавляющую его дух ситуацию, можно было отметить, что держался он чересчур уж неуверенно. Мечущийся по стенам взгляд его был затравленным, как будто он заметил в моем кабинете сооруженную для него виселицу. Картину дополняла его застегнутая через пуговицу мятая рубашка, выглядевшая так, словно он в ней спал, и висящие слипшимися лавтаками темные засаленные волосы, когда-то знавшие, несомненно, больше заботы, о чем можно было судить по угадывающейся, несмотря на сегодняшнюю неопрятность, стильной стрижке.

Осмотревшись и убедившись, что непосредственная гибель ему в этой комнате не угрожает, человек заметно успокоился, перестал рыскать взором по углам и, выдав какие-то незамысловатые слова приветствия, последовал моему приглашению и сел. Некоторая нервозность, впрочем, в нем еще оставалась, что и понятно. По этой причине он, попытавшись сначала погрызть ногти, натянул на кулаки рукава своей рубашки, потом сжал-разжал ладони и, наконец, просто сел на них. Не удовлетворившись этим, человек снова встал, подтянул штаны, заправил в них рубаху, снова вытащил и, получив отказ на просьбу закурить, наконец успокоился.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});