Летящие по струнам - скользящие по граням - Александр Абердин

Наш пятый же великий подвиг был вообще самым смешным, но мы совершили его под копирку благодаря тому, что я великолепно знал историю Земли Прима, а также её литературу, включая анекдоты, а потому просто воспользовался одной смешной историей про то, как полицейские искали в одной из школ Америки то, чего там не было и долго недоумевал. Надо сказать, что если та история правдива, то наши големы мало чем отличаются от американских копов, они точно такие безмозглые, тупоголовые педанты, которые слепо исполняют все, что им приказано и потому все студенты Вышки постоянно над ними прикалываются. Вообще-то нам всего-то и нужно было, что заставить големов из обслуги заниматься какой-нибудь совершенно тупой и ненужной работой только потому, что те запрограммированы на поддержание порядка, а поскольку мозгов в их головах нет, то они не могли с ней справиться и в итоге преподам приходилось вызвать магов, обслуживающих их.

В историю Вышки этот подвиг уже вписан, если не золотыми, то точно самыми черными буквами, как «Девять свиней, подложенных Синей Птицей». Вообще-то это были не свиньи, а очень резвые шестимесячные поросята специальной, беговой породы, розовые, симпатичные, но при этом жутко шустрые, невероятно ловкие и совершенно неутомимые. В общем самые настоящие истошно визжащие, когда за ними гоняются, бестии. Их было не девять, а восемь, но на спинах были написаны номера с первого по девятый, за исключением восьмого. Мы тайком внесли поросят в главный учебный корпус, подняли на семнадцатый этаж и выпустили в огромном зимнем парке под хрустальным куполом. Вот тут-то и началась беготня. Обычно невозмутимые и молчаливые, на этот раз големы носились за мирно хрюкающими, поначалу, поросятами с рёвом и воем, заставляя тем самым свинов показывать рекорды скорости и чудеса изворотливости, но всё же всех их поймали через семь с половиной часов.

После этого и началось то, что Весёлый Художник, накатавший двенадцать гневных писем в наш адрес, громко смеясь, назвал самым большим массовым помутнением рассудка за всю историю Пруссии. Ладно бы одни только големы сбрендили. Восьмого поросёнка искали даже профессора и им целых три дня мерещилось хрюканье из всех углов. Дело кончилось тем, что маги из службы внутренней безопасности вычислили нас, учинили нам допрос и потом долго ржали, узнав, что поросёнка под номером восемь вообще не существует в природе. Как только это выяснилось, в Вышке началась всеобщая ржачка, но Весёлый Художник всё равно высказал нам своё фе по этому поводу, прекрасно понимая, что мы рвёмся к чёрной работе. Что же, во всяком случае мы хотя бы не проявляли цинизма, хамства и не превращались в ублюдков, устраивая шалости и проказы самого разного масштаба и потому нас нельзя было снять с этих соревнований за неспортивное поведение и стремление победить любой ценой только ради того, чтобы выделиться.

Шестой великий подвиг студиозуса самый спокойный, благопристойный, но в то же время действительно величественный и впечатляющий. Студиозус или, скинувшись вскладчину, группа студиозусов должна была изготовить для Золотого Папаши головной убор и рано утром, за час до рассвета явиться с ним на главную площадь Магишештадта, чтобы водрузить его на голову шестиметровой статуи. Обычно приносили сразу десять шапок, но поскольку перед памятником стояла строгая приёмная комиссия, оценивающая сначала добротность, а уже потом красоту и оригинальность, то всякая халтура и понты тотчас ею отвергались. Зато приветствовались национальные головные уборы и просто красивые и оригинальные. В общем на голове Золотого Папаши обычно оставался самый оригинальный головной убор или такой, из числа национальных, какого у него ещё не было. Мы подошли к этому конкурсу не только с выдумкой, но и внимательно изучив все головные уборы, хранившиеся на разных этажах главного учебного корпуса. Тщательный анализ экспонатов последнего периода нам очень помог в работе.

После этого мы превратили нашу магическую мастерскую в шляпную и закипела работа. Первыми на разведку отправился Тишка. Он принёс на площадь огромный шлем магического гипнопеда, о котором в то время уже только и было разговоров. Его через несколько минут сняли, но лишь для того, чтобы другие шляпы, достойные музея, тоже покрасовались несколько минут и студиозусы могли сфотографироваться на память, сидя на плече Золотого Папаши. На следующий день Тия водрузила на его голову роскошный головной убор верховного главнокомандующего Империи Инков, изготовленный из серебра, драгоценных эмалей и золота. Этот головной убор очень сильно отличался от любых других индейских головных уборов, но поскольку представлял из себя настоящее ювелирное изделие и к тому же к нему ещё и прилагался соответствующий голографический наряд, то ровно через сутки Весёлый Художник утащил его в свой кабинет. После этого уже мы начали не просто надевать на голову статуи Иисуса свои головные уборы, но и заменять на нём его золотую тогу римского императора на боескафандр космодесантника, держащего в руках тяжелый, штурмовой плазмомёт, скафандр первого русского космонавта Гагарина, скафандр водолаза с блестящим медным шлемом и при этом вокруг него в воздухе плавали акулы.

После этого в чём только не красовался Золотой Папаша и кем только не предстал перед удивлёнными студентами и восхищёнными профессорами. Французским королевским мушкетёром и конным тяжелым русским витязем, японским сёгуном и даже грозным и ужасным Чингисханом в своём самом красивом, парадном одеянии верхом на могучем магическом скакуне, позади которого, тесно сомкнув строй, стояли его знаменитые чёрные бессмертные воины. Завершилась же эта феерия со сменой костюмов и головных уборов весьма скромно, но в то же время, по мнению всех наших поклонников, очень величественно. Золотой Папаша целые сутки простоял в парадном мундире командира финишной команды космического гравилёта, тёмно-синие отутюженные брюки, белый китель с золотыми позументами с дюжиной значков за классность и восьмью широкими шевронами-декаструнами на рукаве, с белоснежной фуражкой с серебристым околышем и золотой кокардой, состоящей из стилизованных звёзд и комет с тёмно-синим эмалевым кругом в середине, на который была наложена восьмёрка положенная набок, символ бесконечности, и песочные часы, как символ того, что и бесконечность тоже преодолима временем. Вообще-то это был мой собственный мундир с всего одной майорской звёздочкой.

Говорят, что за эти двенадцать дней чёрные шары нам бросали даже самые злейшие и непримиримые наши враги. Больше всего народу понравились наши фантастические магические голограммы, которые мы держали в секрете. Остальные три великих подвига студиозуса были уже не столь впечатляющими, кроме самого последнего. Эка невидаль, слопать двухкилограммовый ростбиф. Малыш Джонни их съел сразу три штуки подряд и при этом выпил два ведра пива, а Тишка, не моргнув глазом, повторил его рекорд, хотя и без пива, с какой-то невероятной прожорливостью, и тем самым освободил всю нашу команду от дальнейших мучений. Про то, сколько шнапса могут выпить даже девчонки их команды Синяя Птица и уйти из таверны на своих двоих, я вообще молчу, после того, как Милашка Лиззи на глазах у многих свидетелей выдула полтора литра шнапса из горла, нам просто поставили зачет автоматом. Тут с нами действительно никто не мог состязаться, но вот конкурсы на количество поцелуев и самый длительный поцелуй, лично мне очень понравились, но здесь требовалась не победа, а всего лишь участие.

Так или иначе, Синяя Птица с большим отрывом победила и завоевала право выкрасить золотую статую в чёрный цвет. За нашей работой молча наблюдали сотни глаз. Мы не стали устанавливать вокруг Золотого Папаши лесов и брать в руки кисти, мы же не какие-то дикари. Мы просто оделись в нанодоспехи, надели на спину реактивные ранцы, вооружились большими пульверизаторами и за каких-то три часа покрасили статую Христа нами же самими изобретённой чёрной краской, не дающей бликов, то есть похожей на адский мрак, в три слоя. На фоне засыпанной первым снегом площади, это выглядело немного жутковато. Наутро сюда придёт множество на рода, чтобы посмотреть, все ли складки тоги мы прокрасили. Студенческая молва гласила, если на статуе останется хоть одно непрокрашенное место, быть беде, кто-то обязательно не сдаст самые важные экзамены и будет отчислен. На лице каждого из нас были магические очки и потому мы могли дать стопроцентную гарантию качества своей работа. Тем не менее, покончив с покраской статуи Папаши мы не отправились домой. Вот это было бы нонсенсом. Нас за такое свинство точно поколотили бы, навалившись скопом и за дело.

Мы терпеливо переоделись в палатке в свою обычную одежду, отправили с магическими орлами спецодежду и свои техсредства домой и терпеливо дождались утра. Ну, а когда взошло солнце и главный маг-синоптик Вышки разогнал тучи, то все увидели, что на статуе не осталось ни единой золотинки, она была черна, как ночь, и потому у всех тут же отлегло от души. Сессия уже началась успешно и мы, провожаемые дружескими возгласами, отправились в главный учебный корпус сдавать первый экзамен. Из всех ста двадцати трёх экзаменов, которые мне предстояло сдать, самым сложным для меня был экзамен по «Теории единого магического поля». Вся суть этой теории сводилась к тому, что напряженность магического поля - E, равна совокупности всех субъектов магии - s, умноженных на предельную величину магического воздействия одного отдельно взятого субъекта магии - c, возведенная во вторую степень. В общем получалась вполне знакомая нам формула, только здесь I равняется sc в квадрате, а у нас E равно mc квадрат. При этом c априори равнялась 33 исам, а за один ис брали уровень магического совершенства Иисуса Римского.