Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Вы не рассказали об этом Тошану?

– Нет, ни единого слова. Поскольку вы мечтаете посетить Париж, то, если представится возможность туда поехать, вы будете знать, где остановиться. Я не хочу ни продавать эту квартиру, ни сдавать ее внаем.

Эстер замолчала и опустила стекло. Ветер пошевелил несколько прядей ее черной шевелюры. Ее накрашенные губы, освещенные яркими солнечными лучами, поблескивали.

– Там такой квебекский простофиля, как я, чувствовал бы себя потерянным! Мне нужно, чтобы меня сопровождали вы, Эстер, а иначе я никуда не поеду! – пробурчал Овид с сильным квебекским акцентом.

Эстер расхохоталась – радостно и от души. Наклонившись к Овиду, она поцеловала его в щеку.

– Вы мне нравитесь, – призналась она.

– Вы мне тоже нравитесь, и это еще слабо сказано, – заявил Овид в ответ.

Он изгнал из своего сознания воспоминания о гневных упреках Мукки и жалобные вздохи Лоранс. В его жизни происходил новый поворот – поворот в сторону будущего, которое ему хотелось видеть таким же безоблачным, каким было сейчас голубое небо над его головой, и которое – впервые за много лет – уже абсолютно никак не увязывалось в его сознании с восхитительным взглядом голубых глаз Эрмин.

Роберваль, дом Лоры, пять часов вечера

Картонный домик для куклы был уже готов. Лоранс разукрасила его своими красками, гуашью, которая очень быстро сохла на свежем воздухе. Адель была так восхищена этим домиком, что даже не осмеливалась с ним играть: она просто разглядывала его, сидя на одеяле – Эрмин и Киона решили, что будет правильнее поставить домик прямо на газон, чтобы освободить стол в беседке для чаепития, столь дорогого сердцу Лоры.

– Какой чудесный день! – восторженно воскликнула Лора, расстилая на этом столе скатерть. – Время как будто остановилось, заботы улетучились… Мне нравится это время суток – когда уже наступает вечер. Розы приятно пахнут, воздух теплый…

– Ты говоришь верно, мама, – кивнула Эрмин. Она надела простенькое белое платьице, а волосы собрала в пучок на затылке. – Мне даже хочется петь.

– Иисусе милосердный, это неплохая мысль! – заявила Мирей, уже усевшаяся в тени. – Не стесняйся, Мимин! Лично мне нравится и этот день, и вообще моя жизнь. Я в этом доме как кот в масле катаюсь… Хотя нет, правильнее сказать «кошка». Старая драная кошка.

– Мирей, не говори таких слов в присутствии детей, они станут их повторять! – запротестовал Жослин. – Посмотри-ка, какой веселой стала физиономия у Констана. Ступай на кухню, мальчик! Ты уже достиг того возраста, когда можешь чем-то помочь. Принеси сахарницу и тарелку с блинчиками.

– Нет, папа, он может ее уронить. Хватит и сахарницы! – вмешалась Эрмин. – Я целый час топталась на кухне, чтобы приготовить для вас эти блинчики, поэтому мне совсем не хочется, чтобы они шлепнулись на траву.

Лоранс расставила на столе чашки из китайского фарфора, а Киона принесла пузатый чайник для заварки, из носика которого шел пар.

– Спасибо, мои дорогие! – промурлыкала Эрмин.

Она начала петь, но старалась не напрягаться и пела негромко. Однако так продолжалось недолго. Вскоре она уже стала брать высокие ноты и, к великой радости детей, делать танцевальные движения. Катери начала хлопать в ладоши, Констан – тоже, а Адель просто сидела и слушала, как зачарованная.

О Магали, любовь моя,Давай мы убежим вдвоем.В лесу, где мягкая земля,Местечко тихое найдем…Покрыла нас вуалью ночь,И вижу я в твоих глазах:Звезда – ночного неба дочь —Влюбленным светит в небесах[21].

– Это песня, обращенная к Магали, из оперы «Мирей»! – сообщил Жослин, когда его дочь закончила петь.

– Я выучила ее, чтобы доставить удовольствие Бетти – моей дорогой Бетти, – задолго до того, как стала выступать на сцене. Как-то раз зимним вечером я спела ее Мелани Дунэ – очаровательной пожилой женщине, которая жила на улице Сен-Жорж. Мне тогда было четырнадцать лет. Она напустила на себя возмущенный вид и сказала мне, что эта песня фривольная и что петь ее меня научили явно не монахини из монастырской школы. Мне очень нравилось ходить по заснеженным улицам Валь-Жальбера! Из печных труб валил дым, а во всех окнах горел свет. Мне помнится, я носила горячий суп мадам Дунэ, а сестра-монахиня по имени Викторианна готовила для нее целебные настои из трав.

Киона ласково положила руку на плечо Эрмин. Это легкое прикосновение позволило ей увидеть те сцены из прошлого, которые мелькали сейчас перед мысленным взором ее сводной сестры.

– Ты также пела ей песню «Скиталец из Канады», которая очень нравилась Жозефу, – сказала Киона.

– Спой, мама! – попросила Лоранс. – Я ее не слышала.

– Хорошо, если вспомню слова… Позвольте мне подумать.

Жослин сел на одну из скамеек и, улыбаясь, стал набивать свою трубку. В тот же момент появилась Мадлен, спустившаяся со второго этажа. Она села рядом с хозяином дома, неизменно очень сдержанная. Эрмин начала петь песню в медленной и меланхоличной манере.

Один скиталец из Канады,Оттуда изгнанный тираном,Бродил там, где ему не рады,По разным зарубежным странам.Однажды он стоял печальный,Терзаясь своим тяжким горем,На берегу в чужбине дальней,И так сказал теченью моря:«Когда достигнешь ты Канады,Где тяжко жить простому люду,Моим друзьям (пусть будут рады!)Скажи, что я их не забуду»…[22]

Мирей пустила слезу, а Лора, к горлу которой подступил ком, не смогла удержаться от того, чтобы не зааплодировать. На нее нахлынули воспоминания. Она вспомнила, как сидела в глубине роскошного обеденного зала в отеле «Шато-Роберваль» в траурных одеждах, слушая, как поет чудо-ребенок, которого уже тогда называли Соловьем из Валь-Жальбера. Восхищаясь талантом и великолепным голосом своей дочери, она сейчас испытывала такое же чувство гордости, как и тогда, в те далекие времена.

– А как же блинчики? – вдруг спросил, проголодавшись, Констан. – Уже пора есть пироги и блинчики.

– Вначале сядь за стол, озорник! – засмеялся Жослин. – Ты тоже иди сюда, Адель! Твой красивенький картонный домик никуда не улетит.

– Не хватает горшочка с молоком, – сказала Киона, после того как помогла Адели сесть на стул. – Но…

Ничего больше не сказав, она побежала на кухню. У нее только что началось видение, которое заставило ее смутиться. Она поспешно вернулась из кухни и поставила молоко на стол.

– Кое-кто не осмеливается войти в сад, – сообщила она. – Я пойду его приведу. Он будет нашим гостем.

– Перестань плодить тайны, Киона! – вспылила Лора. – Ты иногда немного злоупотребляешь этим своим чертовым природным даром!

– Мама, следи за своей речью! – возмутилась Эрмин. – Знаешь, мои дети послушают-послушают тебя и папу да сами начнут ругаться…

– Я имела в виду Людвига, – пояснила Киона. – Он пришел с Томасом.

Она, улыбаясь, ушла. Мадлен с раздосадованным видом посмотрела на свои наручные часы – подарок, который она получила на предыдущее Рождество. Если Акали и в самом деле приедет на поезде в шесть часов вечера и придет сюда, этот молодой немец все еще будет здесь, в саду, и все начнется сначала. Ее приемная дочь расстроится из-за того, что увидит Людвига, и ее встреча с ней, Мадлен, будет испорчена. «Поэтому я приду на перрон вокзала чуть раньше и постараюсь как-то задержать Акали, – подумала она. – Мы совершим небольшую прогулку. Мы ведь так долго не виделись, и нам нужно очень многое друг другу рассказать! Впрочем, Киона могла и ошибиться. Разве Акали покинула бы монастырь, не предупредив об этом меня? Она вполне могла мне написать и попросить меня к ней приехать, чтобы мы могли обсудить это ее решение!»

Пока эта милая индианка предавалась подобным рассуждениям, Киона пошла к калитке, украшенной маленькими розами. Она увидела за ней уходящего прочь светловолосого мужчину, который держал на руках мальчика с такими же светлыми волосами. «Какой он несчастный! И грустный, очень грустный!» – подумала Киона, уже собираясь окликнуть Людвига.

Однако ей этого делать не пришлось: Людвиг и сам оглянулся еще до того, как она произнесла его имя, а затем, повернувшись и облегченно вздохнув, пошел назад, к ней навстречу.

– Я боялся, что помешаю. Эрмин пела, и мне показалось, что мое появление в этот момент будет несвоевременным, – объяснил он со смущенной улыбкой.

Он, однако, чувствовал себя вполне раскованно рядом с Кионой, которая до сих пор оставалась в его представлении лукавой и дерзкой девчонкой-подростком из Валь-Жальбера, экстраординарными способностями которой он восхищался на берегу Перибонки.

– Идемте, там у нас есть горячий чай, блинчики и пироги, приготовленные белыми ручками Снежного соловья! – сказала Киона шутливым тоном.

– Ты теперь обращаешься ко мне на «вы»? – удивился Людвиг. – Мне это не нравится. Мы ведь с тобой старые друзья.