Жук. Таинственная история - Ричард Марш

то дело-то славный оборот принимает». Где бы тот араб ни был и что бы там ни думал, в жизнь не поверю, чтоб он просто так войти дал, ибо он из тех, кто только свою волю признает.

Сижу я и жду, что вот-вот завопят и скандалить начнут, но, насколько вижу, кругом тишь да гладь. Я еще тогда подумала: «Дело темное, эти трое, должно быть, в своем праве сюда заявились, иначе так вести себя побоялись бы, да и крик бы поднялся».

Пять минут проходит, открывается передняя дверь, а оттуда юноша – не ваш приятель, другой – марширует прочь через калитку вниз по дороге, весь прямой да одеревенелый, аки гренадер; никогда не видала, чтоб так вышагивали да вдобавок настолько быстро. А за ним по пятам этот ваш знакомец, и вид у него такой, точно он не понимает, что тот вытворяет. Я и думаю: «Поссорились они, потому-то один от другого удирает». Ваш приятель стоит у калитки – издергался весь – и глаз от второго не отрывает, и девушка тоже в дверях встала и туда же смотрит.

Тот юноша, что удирал, за угол свернул и с глаз скрылся, а этот ваш приятель вдруг вроде как действовать решил и за ним побежал, только пятки засверкали; девица же одна осталась. Я все думала, что он того и гляди с тем другим юношей вернется, да и подруга их, кстати, так и стояла у калитки, того же, видимо, ждала. Но нет, ничего подобного. Когда ждать ей надоело, она вернулась в дом: гляжу, она там в передней комнате мимо окна прошла. Потом опять к калитке возвратилась, стоит и все на дорогу глядит, но от тех двух ни слуху ни духу. Простояла она там минут пять, наверно, опять в дом направилась – и больше я ее не видала.

– Больше не видели?.. Вы уверены, что она вернулась в дом?

– Я не я буду, своими глазами видела.

– Полагаю, что вы не могли наблюдать за зданием, не отрываясь ни на секунду?

– Однако так я и делала. Почуяла, что чудные дела творятся, вот и решила проследить. А уж ежели я что решила, назад меня не повернуть. Сиднем сидела на стуле в спальне и глаз с дома не сводила, пока вы в дверь колотить не принялись.

– Но так как барышни в данный момент в доме определено нет, то, должно быть, вы наблюдали не слишком пристально: она ускользнула, а вы и не заметили.

– Это вряд ли. Ума не приложу, как бы ей такое удалось; как в доме араб поселился, странные там дела творятся, ох, странные! Ладно, пусть я ее не видала, зато видала еще кое-кого.

– Кого?

– Юношу.

– Юношу?

– Да, юношу. Вот с тех пор сижу и недоумеваю, как вышло, что я не видала, когда он успел в дом попасть.

– Можете его описать?

– Лицо не смогу: он грязную свою фуражку на самый нос натянул да так быстро вышагивал, что я и рассмотреть ничего не успела. Ежели его еще увижу, то узнать смогу только по одежде да походке.

– Что особенного было в одежде и походке?

– Ну, был он во всем поношенном, рваном, грязном – такие тряпки старьевщикам даром не нужны… и сидели они как с чужого плеча… болтались на нем, будто на пугале… смех, да и только; думаю, мальчишки, как такого завидят, за ним по улицам толпой бегают. А что до походки, так шел он, совсем как тот первый молодой человек: несется, ноги выбрасывает, плечи откинуты, нос задрал, спина прямая-прямая – у меня кочерга на кухне и то кривее будет.

– Между исчезновением девушки и появлением молодого человека что-нибудь привлекло ваше внимание?

Мисс Коулман немного поразмышляла.

– Вот когда вы сказали, поняла, что да… совсем бы запамятовала, ежели б вы не спросили… а все оттого, что вы мне, как я хочу, рассказать не даете. Через двадцать минут, после того как девица внутрь вернулась, кто-то сорванную этим вашим приятелем штору в передней комнате обратно на место повесил, только я не видала, кто это сделал – между нами же штора была, а минут через десять из дома тот оборванный юноша вышел.

– Что было потом?

– Ну, еще через десять минут сам араб в дверях появился.

– Араб?

– Да, араб! У меня от одного его вида челюсть отвисла. Сама б шиллинг из собственного кармана выложила, лишь бы узнать, где он был и куда девался, пока та троица его жилье обшаривала, однако ж вот он, собственной персоной, да еще тюк тащит.

– Тюк?

– Тюк, на голове, совсем как пирожники поднос носят. Большущий, и не подумаешь, что поднять такой можно. Хотя видно было, что он его едва держит: пополам согнулся и ползет как улитка, долго-долго до конца улицы добирался.

Мистер Лессинхэм с криком вскочил с места:

– В том тюке была Марджори!

– Сомневаюсь, – сказал я.

Заламывая руки, он принялся рассеянно ходить по комнате.

– Она!.. она наверняка была там! Храни нас Господь!

– Повторяю, что сомневаюсь в этом. Прислушайтесь к моему совету, подождите немного и только потом делайте такие выводы.

Неожиданно раздался стук по стеклу. Снаружи стоял Атертон и смотрел на нас.

Потом закричал через закрытое окно:

– Эй, окаменелости, выходите!.. Я к вам с новостями!

Глава 41. Констебль, его рассказ и кэб

Мисс Коулман, всполошившись, поспешила к двери.

– Не нужен мне в доме этот юноша. Не потерплю его! Пусть и носа не смеет здесь показывать.

Я попытался смягчить ее возмущение:

– Обещаю, мисс Коулман, он сюда не войдет. Мы с моим другом сами выйдем к нему и поговорим.

Она приоткрыла входную дверь как раз настолько, чтобы мы с Лессинхэмом смогли протиснуться наружу, а затем с грохотом захлопнула ее. В том, что она действительно не желала пускать Сиднея на порог, сомневаться не приходилось.

Стоя прямо за калиткой, Атертон приветствовал нас со свойственной ему живостью, едва ли порадовавшей нашу недавнюю хозяйку. За его спиной мы увидели констебля.

– Надеюсь, вас там эта старая кошка всласть замяукала. Пока вы у нее дурака валяли, я времени не терял: послушайте-ка, что вам поведает сей страж порядка.

На лице констебля, засунувшего большие пальцы за ремень, блуждала снисходительная улыбка. Кажется, Сидней его забавлял. Полицейский заговорил глубоким басом, будто исходившим из самых ботинок:

– Я не знал, что должен что-то рассказывать.

Было очевидно, что Сидней так не думает:

– Офицер, подождите, пока я не введу эту парочку сплетников в курс дела, а потом будет ваш выход. –