Дракула (с иллюстрациями) - Брэм Стокер

Что же касается расположения наших сил, то профессор решил, что после посещения Карфакса мы все проникнем в дом на Пикадилли; затем я и оба доктора останутся там, а в это время лорд Годалминг и Квинси отыщут и разрушат убежища графа в Уолворсе и Мэйл-Энде. Было, конечно, возможно, хотя и маловероятно, как сказал профессор, что граф явится днем в свой дом на Пикадилли, и тогда мы сможем схватить его там. Во всяком случае мы сможем последовать за ним. Я упорно выступал против этого плана, настаивая на том, чтобы остаться для защиты Мины.

Я полагал, что могу это сделать; но Мина не хотела и слышать об этом. Она сказала, что я буду полезным там, так как среди бумаг графа могут оказаться указания, которые я пойму лучше, чем другие, после моего приключения в Трансильвании, и что, наконец, для борьбы с необыкновенным могуществом графа нам надо собрать все наши силы. Я уступил, потому что решение Мины было непоколебимо: она сказала, что ее последняя надежда заключается в том, что мы будем работать все вместе.

— Что же касается меня, — прибавила она, — то я его не боюсь. Я уже испытала худшее, и что бы ни случилось, все же найду хоть какое-то успокоение. Ступай же, друг мой. Бог защитит меня, если такова Его воля, и без вас. Тогда я встал и воскликнул:

— Итак, с Богом! Пойдем, не теряя времени. Граф может прийти на Пикадилли раньше, чем мы предполагаем.

— Нет, этого не может быть! — произнес Ван Хелзинк, подняв руку.

— Почему? — спросил я.

— Разве вы забыли, — ответил он, пытаясь улыбнуться, — что в прошлую ночь он пировал и поэтому встанет позже?

Разве я мог это забыть! Разве я когда-нибудь это забуду! Забудет ли кто-нибудь из нас эту ужасную сцену? Мина собрала все свои силы, чтобы сохранить спокойствие, но страдание пересилило, и закрыв лицо руками, она задрожала и жалобно застонала.

Ван Хелзинк вовсе не желал напоминать ей об ужасном приключении. Он просто в рассеянности забыл О ее присутствии и упустил из виду ее участие в этом деле. Увидев, какое действие произвели его слова, он сам испугался и попытался успокоить Мину.

Наш завтрак не походил на обыкновенный завтрак. Мы пытались казаться веселыми и ободрять друг друга, но самой веселой и любезной из нас, казалось, была Мина. По окончании завтрака Ван Хелзинк встал и сказал:

— Теперь, друзья мои, мы приступим к исполнению нашего ужасного плана; скажите мне, все ли вооружены так, как в ту ночь, когда мы впервые проникли в логовище врага; вооружены ли мы против нападения духов и против нападения смертных людей? Если да, то все в порядке. Теперь, госпожа Мина, вы во всяком случае здесь в полной безопасности… до восхода луны; а к тому времени мы вернемся… если нам вообще суждено вернуться! Но прежде чем уйти, я хочу удостовериться в том, что вы вооружены против его нападения. Пока вы были внизу, я приготовил все в вашей комнате и оставил там кое-какие предметы, при виде которых он не посмеет войти. Теперь позвольте защитить вас самих. Этой священной облаткой я касаюсь вашего чела во имя Отца и Сына и…

Послышался страшный стон, от которого у нас замерло сердце. Когда он коснулся облаткой чела Мины, то она обожгла ей кожу, как будто лба коснулись куском раскаленного добела металла. Как только она почувствовала боль, то сейчас же все поняла — ее измученные нервы не выдержали, и она испустила этот ужасный стон. Но дар речи скоро к ней вернулся; не успел заглохнуть отголосок стона, как наступила реакция, и она в отчаянии упала на колени, закрыв лицо своими чудными волосами, точно скрывая струпья проказы на лице. Мина заговорила сквозь рыдания:

— Нечистая! Нечистая! Даже сам Всемогущий избегает меня. Я должна буду носить это позорное клеймо до Страшного суда!

Все умолкли. Я бросился рядом с ней на колени, чувствуя свою беспомощность, и крепко обнял ее. Несколько минут наши печальные сердца бились вместе, в то время как наши друзья плакали, отвернув головы, чтобы скрыть слезы. Наконец, Ван Хелзинк повернулся к нам и произнес таким необыкновенно серьезным тоном, что я понял, что на него нашло в некотором роде вдохновение:

— Быть может, вам и придется носить это клеймо, пока в день Страшного суда сам Бог не разберет, в чем ваша вина. Он это сделает, так как все преступления, совершенные на земле, совершены его детьми, которых Он поселил на ней. О, госпожа Мина, если бы мы только могли быть там в то время, когда это красное клеймо, знак всезнания Господа исчезнет и ваше чело будет таким же ясным как и ваша душа! Клянусь вечностью, клеймо исчезнет, когда Богу будет угодно снять с нас тяжкий крест, который мы несем. До этого же мы будем послушны Его воле и будем нести свой крест, как это делал Его Сын. Кто знает, может быть мы избраны и должны следовать Его приказанию несмотря на удары и стыд, несмотря на кровь и слезы, сомнение и страх и все остальное, чем человек разнится от Бога.

В его словах звучала надежда и успокоение.

Пора было уходить. Я распрощаются с Миной, и этого прощания мы не забудем до самой нашей смерти. Наконец мы вышли.

Я приготовился к одному: если окажется, что Мина до конца жизни останется вампиром, то она не уйдет одинокой в неведомую страну, полную ужасов.

Мы без всяких приключений вошли в Карфакс и нашли все в том же положении, как при нашем первом посещении. Трудно было поверить, что среди такой обыденной обстановки, свидетельствующей о пренебрежении и упадке, могло быть нечто возбуждающее невыразимый ужас, какой мы уже испытали. Если бы мы не были к этому подготовлены и если бы у нас не остались ужасные воспоминания, мы навряд ли продолжали нашу борьбу. В доме мы не нашли никаких бумаг, никаких полезных указаний, а ящики в старой часовне выглядели точно такими, какими мы видели их в последний раз. Когда мы остановились перед доктором Ван Хелзинком, он сказал нам торжественно:

— Мы должны обезвредить эту землю, освященную памятью святых, которую он привез из отдаленного края с такой бесчеловечной целью. Он взял эту землю, потому что она была освящена. Таким образом, мы победим его его же оружием, так как сделаем ее еще более освященной. Она была освящена для людей, теперь мы посвятим ее Богу.

Говоря это, он вынул стамеску и отвертку, и через несколько минут крышка одного из ящиков с шумом отскочила.

Земля пахла сыростью и плесенью, но мы не обращали на это никакого внимания, потому что во все глаза внимательно следили за профессором. Взяв из коробочки освященную облатку, он благоговейно положил ее на землю, покрыл ящик крышкой и завинтил его с нашей помощью.

Мы проделали то же самое со всеми ящиками и затем оставили их, по-видимому, такими же, какими они были раньше; однако в каждом находилась облатка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});