Полет над разлукой - Анна Берсенева

Но сейчас ей было совершенно все равно, что думает Лика, Родька – да кто угодно. Она хотела только одного: успокоиться, ввести свою жизнь хоть в какую-нибудь обыденную колею, привыкнуть жить без Андрея. Надо было привыкнуть, иначе ни жить было бы невозможно, ни тем более играть.

Наверное, один Карталов понимал Алино состояние. Об Андрее он не заговаривал с ней ни разу и работой нагружал так, что ни времени, ни сил у нее не оставалось.

А может, дело было просто в том, что у Карталова и у самого забот было невпроворот. Он наконец решил осуществить свою давнюю затею с перестройкой здания Театра на Хитровке и, кажется, вплотную столкнулся с каменной неколебимостью тех, от кого это зависело.

Он и Андрея упомянул однажды именно в связи с этим.

– Понимаю Андрей Николаича! – зло сказал Карталов, бросая телефонную трубку; Аля зашла к нему в кабинет уже к концу разговора, но, еще идя по коридору, слышала сердитые раскаты его голоса. – Не то что в Барселону – к черту на кулички уедешь!

– Да мы и есть на Куличках, – улыбнулась Аля. – Куда нам дальше ехать? Разве что куда Макар телят не гонял.

– Разве что, – буркнул Карталов. – Ну ничего, я их дожму, никуда они от меня не денутся. Если б они понимали, что все равно я своего добьюсь, то умнее были бы и зря силы бы не тратили, – усмехнувшись, добавил он.

К собственному удивлению, Аля почти не думала о той женщине, которая разговаривала с Андреем в Шереметьеве. Была ли это в самом деле его бывшая жена или просто знакомая, которую он встретил в аэропорту и поцеловал в щечку, прощаясь, – какая разница?

Не повод для ревности, а еще один знак его отдельной жизни…

Андрей звонил часто, почти каждый день – вернее, каждый поздний вечер, как только она возвращалась домой. Аля думала, что радоваться будет его звонкам, и старалась, чтобы голос ее звучал радостно. Но это удавалось ей с трудом. Не могла она радоваться, слыша его далекий голос!

Она пыталась представить его самого, восстановить его облик так же ясно, как звук голоса в телефонной трубке, и тоже не могла. Облик рассыпался, развеивался, был непредставим.

Андрей спрашивал об экзаменах, о спектаклях, успокаивал ее, когда она говорила, что играет плохо и что английский едва сдала на тройку.

– Зачем тебе сейчас английский? – слышала Аля его голос в трубке. – Ты же умница, как только он тебе понадобится, ты его сразу выучишь. А в Барселоне мы с тобой по-каталански будем говорить, хочешь?

Конечно, он улыбался, когда говорил это, она слышала улыбку в его голосе – а представить его самого не могла.

Правда, Аля все-таки успокаивалась от его звонков и от его спокойных интонаций. Она чувствовала, что Андрей изо всех сил поддерживает ее в стремлении к привычке, которая одна дала бы ей силы справиться с собою.

И она привыкала потихоньку – а куда было деваться? Привыкала к тому, что его нет, привыкала просыпаться в одиночестве, привыкала не вспоминать о прошлом, а стараться думать о будущем, которое он ей обещал… Привыкала к спокойствию, о котором он так часто ей говорил.

К тому же он все успел наладить так, что она ни в чем не знала затруднений. Андрей сделал это как-то незаметно, и Аля только после его отъезда ощутила результаты его мимолетных усилий. Машина стояла у нее под окном, деньги лежали в ящике стола, и их было столько, что думать о них больше не было необходимости.

Когда Андрей перед самым отъездом вскользь сказал, что оставит ей деньги – кажется, в ответ на ее рассказ о том, что в Театре на Хитровке впервые задержали зарплату, – Аля смутилась.

– Содержаночкой боишься стать, а, актрисочка? – засмеялся он, сразу заметив ее смущение. – Да ведь профессия обязывает, милая моя, ты вспомни исторические примеры! Алечка, ну не обижайся, – извинился он. – Об этом говорить даже смешно, честное слово. Ты же моя жена, почему мне денег тебе не оставить? – И, заметив ее недоуменный взгляд, спросил беспечным тоном: – А ты себя моей женой не считаешь?

– Нет, я не в том смысле… – пробормотала Аля. – Но как-то…

Вместо того чтобы развивать эту тему, он сказал:

– В общем, подумай о чем-нибудь более существенном. Аля, да ведь архитекторам неплохо платят, ты знаешь? А Барселона место благодатное, открытое для таких, как я. У меня там совсем нет забот.

Вот и у нее теперь совсем не было забот. На следующий день после его отъезда позвонили из испанского посольства и попросили принести паспорт в консульский отдел, чтобы получить визу.

– А приглашение? – удивленно спросила Аля. – У меня приглашения еще нет.

– Господин Поборцев прислал его факсом, – сообщил вежливый голос.

«Прямо почетный испанец господин Поборцев!» – улыбнулась Аля.

Ей было приятно сознавать, что Андрей «почетный испанец», но тоска по-прежнему покалывала сердце.

«Хорошо все-таки, что скоро отдохну, – думала Аля, возвращаясь домой. – Так тоже работать нельзя! Поесть даже не успеваю, к вечеру от усталости тошнит».

Как только уехал Андрей и она перебралась в Тушино, Аля, конечно, сразу перестала тратить время на готовку. Зачем было стараться, выстряпывая супы или какие-нибудь пироги с клубникой? Ей самой было совершенно все равно, что есть.

Правда, и Андрей немного внимания обращал на еду, но тогда Аля почему-то надеялась, что он притворяется – правда, понять не могла, зачем.

А теперь готовить было не для кого, и за весь месяц, прошедший после его отъезда, Аля открывала духовку только однажды: когда папа приходил в гости со своей Ириной.

Приход отца с молодой женой был единственным событием, на которое она могла себе позволить отвлечься – да и то ненадолго, и только потому, что назавтра предстоял экзамен по пластике, с которой у нее никогда не было затруднений.

Аля видела, как волнуется отец, как ожидающе присматривается, когда она оборачивается к Ирине, и ей даже неловко становилось. Как будто она имеет право как-то оценивать жизнь взрослого человека, даже если он и ее папа! Тем более что его жена ей и в самом деле понравилась.

Аля сразу ощутила особенные отношения, установившееся у отца с этой миловидной голубоглазой женщиной. В том, как она смотрела на него, как улыбалась его шуткам и обращалась с каким-нибудь вопросом, чувствовалась постоянная, ни на минуту не прерываемая душевная связь.

Она во всем чувствовалась – и в том, как Ирина сказала:

– Это когда Демидов тебе кучу гадостей наговорил, и ты весь вечер фыркал, как ежик, помнишь? – и засмеялась.

«Совсем не как у нас, – с мимолетной печалью подумала Аля. – Что он там делает сейчас? А когда здесь был – что делал?..»

Но и на такие мысли времени обычно оставалось так же мало, как на приготовление обеда.