Живущий Правдой - Сергей Анатольевич Шаповалов

Он вытянул вперед крест Хармхаба.

– Вот же собака! – зло процедил Хармхаб. – Ты еще смеешь прикрываться именем Амуна. Хорошо! Как ты желаешь умереть? Так и быть, выполню твою последнюю волю.

– Поединок! – выпалил предатель. – В глазах блеснули искорки надежды. – С одним из вас.

– Выбирай, – разрешил Хармхаб. – Если одолеешь нас всех один за другим – ты свободен. Здесь каждый имеет зуб на тебя. Так с кого начнешь.

Чувствуя безысходность, Небнуфе окончательно переборол страх. Он понял, что как бы он не умолял, как бы ни унижался, живым его не выпустят. В душе у предателя остался только гнев и безразличие к смерти.

– Ее! – он показал на Меритре.

– Ты настолько мужествен и благороден, что решил сразиться с женщиной? – удивился Хармхаб. – Ну и сволочь!

– Ее! – повторил Небнуфе. – Если верить жрецам, в ней течет божественная кровь, а вместо сердца кусочек солнца. Ее может убить только равный – божественный Сын Солнца.

– Хитрец, – презрительно сплюнул Хармхаб.

– Пусть будет так, – Меритре отстранилась от Амени и решительно шагнула вперед.

– Не вздумай! – испугался Амени. – Я за тебя отвечу.

– Нет! – Меритре одним взглядом остановила его. – Мне сделали вызов. Даже не мне, а моей божественной крови.

– Меритре, – попытался образумить девушку Хармхаб.

– Дайте мне меч, – не слушала никого Меритре. – Дай мне Клык Анубиса. Я хочу сражаться с клинков своего отца в руках.

– Если хоть волос упадет с твоей головы.., – горячо воскликнул Амени.

– Если он победит, пусть уходит свободным, – потребовала девушка.

– Почему? – вмешался Расесси. – Он предал родную землю и должен умереть.

– Потому, что Амун сам вершит суд, а мы исполняем его волю. – Глаза девушки горели неземным огнем. Голос совсем чужой. От ее слов неприятная дрожь пробежала по спине Небнуфе. – Победит, – он свободен.

– Она знает, что делает. – Хармхаб спокойно протянул ей меч.

Меритре крепко сжала горячими ладонями холодную костяную рукоять. Лезвие хищно сверкнуло, требуя жертвы.

– Приступим, – холодно сказала она. – Разойдитесь и дайте место для битвы.

Небнуфе ликовал. Неужели ему удастся так легко выкрутиться? Сейчас он разделается с этой своенравной девчонкой и потребует выполнить обещание: его должны отпустить. Так сказала Дочь Солнца. Он вынул из ножен свой клинок. Крепкий, из отбитой бронзы, замахнулся и ринулся вперед. Но встретив огненный взгляд Меритре, почему-то вся смелость разом улетучилась. Он неожиданно поскользнулся в липкой лужи крови, что вытекла из горла главы торговца, как-то неловко упал на колени, а клык Анубиса уже летел, описывая дугу, и никто не в силах был удержать карающий удар. Металл вгрызся в темя. Небнуфе ткнулся лицом в пол и больше не шевелился. Все!

– Свершилось правосудие Амуна, – сделал заключение Хармхаб. Все облегченно выдохнули.

– Он мертв? – растеряно спросила Меритре. Ее пробила дрожь.

– Сам этого захотел, – успокоил ее Хармхаб. – Молитву произнесем потом. А сейчас поспешим. Надо спасти детей.

Все ринулись к выходу. Хармхаб уходил последним. Но вдруг, он остановился и вернулся к двум распростертым телам. Полководец нагнулся, поднял анх, обвитый золотой коброй, и спрятал его в складках одежды.

***

Старшего жреца Йота Панехеси они встретили возле ворот храма, где толпилось множество нищих. Оборванцы протягивали грязные ладони, клянча у прихожан кусок хлеба. Нарядные горожане важно поднимались по ступеням храма, раскланивались друг с другом, желали счастья.

Панехеси сообщил, что детей уже отвели в жертвенный зал для подготовки к церемонии сожжения. Только среди них нет Сети. Его оставили для кастрации. Местные служители Ваала решили сделать из него певца. Голосок понравился.

Заговорщикам повезло. Жрецы Ваала занимались подготовкой к процессии на площаде перед каменным изваянием Баала-Хамона. Внутри храма осталось всего два надзирателя. При виде незнакомцев, дерзко ворвавшихся в храм, один из них потянулся за кинжалом. Пришлось его прирезать на месте. Второму хватило крепкого тычка в зубы, чтобы он присмирел и провел их в подземелье, где содержались невольники. Сети нашли в одной из клеток. Мальчик лежал, свернувшись клубком на голом земляном полу. Он щурился от света факела, но, заслышав родные голоса, тут же вскочил на ноги.

– Я знал, что ты придешь за мной, Непобедимый, – радостно завопил он.

– Хармхаб не бросает товарищей в беде, – откликнулся полководец, выламывая решетку из каменной кладки. – Выходи!

– Не могу.

Тонкую шею мальчика обвивал бронзовый ошейник. Крепкая цепь, позеленевшая от времени, удерживала ошейник. Другой конец цепи был замурован в стене.

– За что они тебя так? – возмутился Хармхаб, стараясь открыть защелку. – Будто дикого зверя приковали.

– Я тут, покусал одного, – с гордостью сообщил Сети.

– Вот, изверги! – Хармхабу наконец удалось, содрав в кровь пальцы, разомкнуть ошейник. – Тащите-ка сюда надсмотрщика.

Хуто и Паитси приволокли в клетку стражника храма. Тот жалостно скулил, упирался ногами, но все бесполезно.

– Будешь знать, как издеваться над детьми! – Хармхаб защелкнул на его свинячьей шее ожерелье. Бронзовый обруч впился в горло. Надсмотрщик, закатил глаза, захрипел. Его пальцы царапали горло. Он терял сознание.

– У меня отняли меч, – горько пожаловался Сети. – Мой Клык Анубиса.

– Держи! – Хармхаб протянул Сети знакомый изогнутый клинок. – Он жжет мне руки.

– Откуда, – обрадовался сети, схватив любимую игрушку.

– Потом расскажу.

Беглецы выбрались из храма и поспешили на центральную площадь, где должно было происходить самое торжественное действо праздника – человеческие жертвоприношения.

Высоко над островом возвышалась скала. С вершины скалы следил за миром Баал-Хамон – исполинский идол, выдолбленный в камне нечеловеческой рукой. Его облик внушал страх: два огненных газа и огромный закопченный рот. Каменные руки, протянутые вперед, требующие жертвоприношений. Ненасытное нутро бога пылало огнем. День и ночь жрецы поддерживали жар внутри божества. Ночью его глаза светились в темноте, наводя ужас на проплывающие мимо корабли. Баал-Хамон! Это его остров! Это его город, с его рабами, безропотно преподносившими в жертву своих детей.

У подножья истукана собралось множество народу. Принесли с собой вино и цветы. Большинство празднующих уже изрядно напились и еле держались на ногах. Визжали дудки. Жрецы – кастраты выводили гимн тонкими высокими голосами. У самых рук божества стоял деревянный помост с удобной широкой лестницей. Наверху находился большой медный чан с водой. Верховный жрец взобрался на помост и готовился к церемонии. К нему будут подводить жертвы. Он окропит их водой из священного чана, если это младенец, то с головой окунет в чан, а затем передаст в руки божеству. По желобу, выточенному вдоль рук, жертва скатится прямо в рот, а дальше в пылающее нутро Баала.

На площадь строем вошли стражники храма, вооруженные копьями и круглыми щитами. Они оттеснили народ от помоста. В образовавшийся круг пропустили женщин с младенцами на руках. Женщины плакали не то от горя, прощаясь с новорожденными, не то от счастья, что их первенцам выпала честь попасть в свиту Баала. Сюда же впихнули детей Расесси, всех пятерых. К старшей девочке жались младшие братья и сестра.

Жрец на помосте поднял руки, и вся площадь стихла. Сильным голосом он произнес молитву. После приказал подвести к нему