Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

Чеслава отмахнулась от царапнувшего ее изнутри беспокойства и прибавила шаг. Две княжны увели Звениславу Вышатовну далеко вперед, держась за широкий подол ее свиты. Ну, стало быть, выпросили не токмо сласти, а и иное что.

На обратном пути в княжий терем за Чеславой увязалась Любава. Пока младшая сестра степенно шагала впереди подле княгини и по одному складывала в рот орешки в меду, старшая вприпрыжку едва поспевала за воительницей, и рот у нее весь был вымазан сладкой патокой. Обычно зоркие мамки не дозволяли девочкам ошиваться подле Чеславы, справедливо опасаясь, что те не наберутся от нее ничего хорошего. Но сегодня, когда они попытались сделать замечание Любаве, вмешалась княгиня, велев им замолчать, и потому довольная донельзя княжна вертелась нынче вокруг Чеславы.

По правде, ее-то саму устраивало все, как было раньше. То, что детей к ней не допускали, ее не сильно печалило...

— А копье тяжелое?

— Да.

— А меч?

— Да.

— А вот мой батюшка двумя руками володеет! Стало быть, так в два раза тяжелее?

— Да.

Короткие ответы ничуть Любаву не смущали и не отталкивали. Жизнелюбия у этой девочки хватило бы и на дюжину таких молчунов, как Чеслава. Которая, к слову, тщательно подавляла усмешку. Любопытство маленькой княжны ее даже забавляло.

— А вот тетка Бережана говорит, что коли девка в портках ходит, то от нее Макошь светлая отвернется, — сказала и поглядела на Чеславу искоса, медленно догрызая медовое яблоко.

— Ей виднее, верно, — она не намеревалась шутить, но Любава захихикала.

Светлые, вьющиеся волосы выбились у нее из-под небрежно сброшенного с головы платка и прилипли к испачканным в меду щекам. Умаявшись скакать, она раскраснелась и высвободила верхние петельки своей свиты из завязок, распахнув пошире воротник.

— Любава, застегнись немедля, застудишься! — раздался окрик позади, но девочка отмахнулась, словно и не слышала.

— Вот достанется кому-нибудь невеста, отведи Макошь от такого добра! — до Чеславы донеслись рассерженные причитания.

— Батюшка мне непременного самого сильного и богатого жениха найдет! — рассердившись, Любава обернулась, чтобы показать нянькам язык, и убежала вперед к княгине, пока те не опомнились.

— Совсем девку разбаловали, некому и хворостиной отлупить теперь! Ну, княгинюшка наша молодая еще нахлебается с ней! Пожалеет о своей доброте!

Когда под это бормотание Чеслава, наконец, добралась до княжьего подворья, она уже мыслей своих не слышала. В голове только и зудел неприятный, причитающий голос тетки Бережаны. Немудрено, что Любава всячески противилась такому воспитанию. Чеслава и сама давно взвыла, коли бы ей днями напролет за что-то выговаривали.

Воительница поискала взглядом князя: надо бы рассказать о том, что услышала от купца, хотя толку от этого будет немного. Не найдя на подворье Ярослава Мстиславича, Чеслава отправилась в конюшню, но на половине пути услышала доносящиеся от ворот крики и решила вернуться. Стоявшие в дозоре гридни о чем-то громко переговаривались, размахивая руками, и кто-то велел: князя, сыщите князя! Тотчас по подворью врассыпную бросились быстроногие мальчишки из детских.

Против воли Чеслава нахмурилась, огладила рукоять меча. Не стали бы по пустякам за князем посылать. Когда она подошла, молодцы уже отворяли ворота.

— Что там? — спросила она у кметя, подле которого остановилась.

Тот стащил с головы шапку да взъерошил на затылке мокрые от пота волосы. Выглядел он растерянно.

— Сам до конца не ведаю!

«А что же вы ворота тогда отворяете!», — хотела уже выругаться Чеслава, но осеклась, потому как на подворье показался первый всадник.

Мальчишка в бедной, но добротной одеже, со сломанной рукой, которую он держал в лубке, сидел верхом на худой, измотанной кобыле.

В тот же миг с крыльца донесся пронзительный крик Звениславы.

— Желан! Братик!

И она птицей слетела вниз по порожкам, и вдруг медленно осела на землю, держась за живот. Чеслава обернулась: подле первой лошади остановилась вторая, верхом на которой сидела красивущая девка в замызганном, сером платке вместо теплой свиты. За ними въехали на подворье еще несколько всадников.

Боле не раздумывая, воительница побежала к княгине, без чувств распростершейся на земле.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

* Кромка — это мир сновидений, где обитали духи-кромешники. Что то среднее между миром нынешним, и миром потусторонним. Уйти за кромку к Богам — значит умереть

* Кали́нов мост — мост через реку Смородину в русских сказках и былинах, соединяющий мир живых и мир мёртвых.

* Сморо́дина (от др.-рус. смо́род «смрад, сильный, неприятный, удушливый запах») — река в восточнославянских волшебных сказках, былинах и заговорах. Отделяет мир живых от мира мёртвых, аналог древнегреческого Стикса; преграда, которую предстоит преодолеть человеку или его душе по пути на «тот свет».

* Явь, правь и навь — трёхчастное деление мира в славянском язычестве. «Правь» — мир светлых богов, божественный закон. «Навь» — обитель тёмных божеств, подземный мир, не только загробный мир, но и альтернативная вселенная, существующая по другим законам. «Явь» — явный, земной мир, мир людей.

Княжий отрок VI

В просторной горнице за длинным дубовым столом собралась почти дюжина человек. По бревенчатым высоким стенам плясали их причудливые тени; жировики да лучины давали тусклый, неровный свет. Растрепанный мальчишка с грязными, давно нечёсаными волосами хлебал из миски горячие щи, с отчаянной решимостью пытаясь не выдать того, как сильно он оголодал. Есть одной рукой ему было несподручно: то и дело забывался да тянулся взять хлеб второй, сломанной рукой. Пару раз чуть не опрокинул на стол кубок, задев.

Горазд глядел на него и не узнавал младшего княжича из далекого степного терема, хоть и немного времени минуло с их последней встречи. Обрушившееся горе изменило Желана Некрасовича, стерев с его лица всю детскую беззаботность и уверенность в грядущем дне. Не осталось у него ни отца, ни матери. Ни старшего брата. Никого, на кого бы он мог опереться.

Подле Желана, утирая редкие слезы уголком накинутого на плечи платка, сидела княгиня Звенислава. Она обнимала брата за плечи и пододвигала к нему то горшок с наваристой похлебкой, то полную пирожков миску.

Горазд сам не застал, но слыхал, что княгине при виде сводных брата да сестры сделалось худо, и она будто бы упала на землю без чувств. Какими путями она убедила князя дозволить ей присоединиться к этой тягостной трапезе, то неведомо. Но все же она сидела на лавке рядом с братом, бледная что снег зимой.

Напротив Желана Некрасовича, с другой стороны стола, княжна Рогнеда Некрасовна прикорнула подле воеводы Храбра. Девка изо всех сил старалась не спать да все терла покрасневшие, слезящиеся глаза. Головы она не покрывала да и косу заплетала одну.

Кто старое помянет, тому глаз вон. Так говорят мудрые, седоусые мужи. Горазд таким мужем не был и потому на Рогнеду глядел пореже. Хоть и пережила она многое, хоть и познала великое горе, а он ее не простил. За князя своего не простил.

Рядом с князем во главе сидел воевода Крут — смурной, что темная ночь. Ни разу прежде Горазд не видал, чтобы дядька Крут так хмурился, а ведь всякое случалось! Воевода порой косился на Рогнеду Некрасовну с недобрым прищуром. Стало быть, как и Горазд, не забыл и не простил.

За спиной княгини стояла молчаливая Чеслава. На нее отрок старался тоже пореже поглядывать. А то вспыхивало что-то горячее внутри, начинало колоть. Как вспоминал, как повязку она ему меняла, так все, считай, ничего не разумел, перед собой ничего не видел.

Его, Горазда, побратим, с которым он не чаял снова свидеться, сидел подле отца, с другой стороны от Рогнеды, поближе к концу длинного стола. К еде да питью Бажен Храбрович не притрагивался. Немудрено. Не так он оголодал, как брат с сестрой, которые долго скитались сперва по своему княжеству, чтобы сбежать от проклятых хазар, а после и по чужим землям, страшась выдать себя да открыться первому встречному.