Сойти с ума. Краткая история безумия - Юрий Владимирович Каннабих

многочисленные факты, заимствованные из всех отделов естествознания.

Клод Бернар охотно повторял, что нет никакой разницы между здоровьем и болезнью. В области психиатрии этот вопрос о полуздоровых и полубольных уже давно был одним из камней преткновения для клинической диагностики. На эту тему в 1859 г. написана была уже упомянутая выше книга Моро де Тура, где автор изучает «пограничный класс людей», этих настоящих интеллектуальных «метисов», причиняющих так много хлопот судебно-психиатрической экспертизе. Еще большее значение имела работа Трела (1861) «О сознательном помешательстве» (буквально — «светлом» — folie lucide). В обширный класс таких «полупомешанных», нередко так ясно сознающих свои ненормальности, входят у Трела нижеследующие патологические типы: эротоманы, ревнивцы, растратчики и авантюристы, клептоманы, самоубийцы, дипсоманы, патологические ленивцы, мономаны, маньяки со светлым сознанием, имбецилы. На эту тему написана была обратившая на себя внимание статья Жуссе (1865), в которой автор указал характерный признак этих болезненных импульсов: их принудительность, с одной стороны, и сознательное сопротивление больных по отношению к ним — с другой. Как Трела, так и Жуссе подчеркивали наследственное предрасположение, как постоянный фактор в этиологии таких состояний. В таком положении был этот вопрос, когда выступил Морель. Он обратил внимание на повышенную эмотивность всех этих мономанов, как назвал бы их Эскироль; отсюда — предложенное им название «эмотивный бред». Идея Мореля представляет собой шаг вперед в двух отношениях: во-первых, в эпоху процветания чисто интеллектуалистической психологии он подчеркивал значение аффективного фона в происхождении психических расстройств; этим самым он как бы набросал вчерне целую программу конституционологических исследований; во-вторых, он обобщил разрозненные картины, которые рассматривались раньше как самостоятельные болезни. Большую роль в происхождении эмотивного бреда он приписывал расстройствам симпатической нервной системы. В этом пункте гениальный исследователь также предугадал некоторые достижения будущего; наука XX века приписывает вегетативной нервной системе огромную роль в происхождении неврозов и различных промежуточных форм (эндокринопатии). Интересно отметить, что Морель хотя и указывал на наследственный характер всей этой группы, однако не включил ее в «рамки дегенеративных процессов. Это сделал впоследствии Маньян.

Распространение идей Мореля

Маньян и дальнейшее развитие учения о дегенерации. Учение об алкоголизме. Появление морфинизма и первые работы об этом в Германии и во Франции. Работа Маньяна в убежище св. Анны. Классификация Маньяна. Его учение о бредовых состояниях

«Маньян появился в то время, когда французская психиатрия вступила в период увлечения симптоматологическими описаниями — период распыления», как говорил Бине. Но, по мере того как без конца умножались казуистические сообщения о различных фобиях, маниях и бредовых картинах, появилась настоятельная потребность в обобщающей формуле. На этот запрос ответил Маньян. Великий продолжатель Мореля замечателен, между прочим, своими работами об алкоголизме.

Острые и хронические психозы на почве алкоголя были известны уже очень давно, но систематическое изучение их началось лишь с первых десятилетий XIX века. В 1813 г. Сеттон описал «белую горячку», однако прямую связь этой болезни с пьянством установил не он, а Райе (1818). Хронический алкоголизм долгое время считался пороком, подлежащим ведению моралиста и законодателя, а не врача. Нассе не решается «без дальнейших рассуждений признать каждого пьяницу психически больным человеком». Только одна форма хронического алкоголизма уже сравнительно рано стала рассматриваться как болезненное явление. Итальянский врач Сальватори, практиковавший в Москве, дал впервые в 1817 г. описание болезни, которую он назвал ойномания, или furor bibendi, усматривая ее причину в раздражении кишечных нервных узлов. В 1819 г. Брюль Крамер, немец, также живший в Москве, выпустил в свет монографию, в которой он совершенно не касается пьянства как дурной привычки и сосредоточивает все внимание на периодических приступах неодолимого влечения к вину, которое Гуфеланд, написавший предисловие к этой работе, предложил назвать дипсоманией (по аналогии с нимфоманией). Этот термин надо признать этимологически неудачным, так как «дипсос» означает жажду, а не питье. Новая болезнь вскоре завоевала себе право гражданства, породила множество теорий и обширную медицинскую литературу.

Но не так успешно продвигалось вперед развитие учения о регулярном злоупотреблении спиртными напитками. Полная сохранность формальной логики и отсутствие резко выраженных аффективных расстройств долго мешали включению хронического алкоголизма в рамки психопатологических понятий. Самое название «хронический алкоголизм» впервые предложил Магнус Гусе в 1819 г., в своей капитальной монографии, вышедшей под этим названием. Взгляд на алкоголизм как на болезненное состояние получил сильное подтверждение в целом ряде генеалогических изысканий; еще Галль приводил примеры наследственного пьянства. Такого рода генеалогические изыскания умножились в сороковых и пятидесятых годах, особенно во Франции, где идеи о наследственности получили такое большое распространение; соответствующие примеры приведены в знаменитой монографии Проспера Люка. К этому времени относится известная формула Демо о пьянстве: «это не только индивидуальная болезнь, но и болезнь фамильная». Эта истина получила окончательное признание к концу шестидесятых годов, и когда 29 ноября 1870 г. Американская ассоциация для борьбы с пьянством собралась на первый свой съезд, она уже могла выставить следующие пункты своей резолюции: 1) пьянство — болезнь, 2) болезнь столь же излечимая, как и другие болезни, 3) влечение к вину может быть приобретенным или унаследованным, 4) как внутреннее медицинское средство, алкоголь должен относиться к ядам, 5) в каждом большом городе должны быть лечебницы для алкоголиков, 6) заведующему лечебницей должно быть предоставлено законом право насильственного удержания больного, пока он не излечится. Эти пункты резолюции показывают, в каком положении был вопрос о хроническом алкоголизме в описываемую нами эпоху.

К тем же семидесятым годам относятся первые сообщения о других интоксикациях, в первую очередь об интоксикации морфием. В 1871 г., в самый разгар первоначального увлечения правацовским шприцем, Лэр сделал в Берлине свой в настоящем смысле слова пророческий доклад «О злоупотреблении впрыскиваниями морфия». Замечательно, что доклад не вызвал никакого интереса. Через два года дрезденский врач Фидлер описал несколько случаев, причем впервые воспользовался термином «морфинизм». Эта работа также прошла почти незамеченной. Настоящий интерес к морфинизму обозначился только с 1875 г., после сообщения Левинштейна на съезде естествоиспытателей в Граце. Дальнейшая разработка этого вопроса связана с именами Лейдесдорфа, Михеля, Рихтера, Курца (все эти работы относятся к 1876 г.), того же Левинштейна (1876, 1877–1880), Буркарта (1877, 1880–1881), Оберштернера (1880, 1881) и, наконец, Эрленмейера (1883), книга которого выдержала целый ряд изданий и подала повод к множеству аналогичных трудов. В это же время появились исследования французских авторов: Дизара, Роде, Бруарделя, Антеома, Леруа и др.

Что касается дипсомании, то, отнесенная в начале в группу мономании Эскироля, она оказалась лишенной пристанища, когда в середине XIX века учение о мономаниях, нестойкое уже в самом начале, начало быстро