Игра с тенью - Джеймс Уилсон

Твоя любящая жена

Лора

LIV

Из дневника Мэриан Халкомб 14 декабря 185…

Необычный постскриптум к вчерашней записи, поскольку вчера я была слишком измучена и огорчена, чтобы писать, и легла в постель.

Большую часть дня я занималась своим дневником и отдыхала. Уолтер не заходил в дом, и поэтому около шести я отправилась в его мастерскую — узнать, придет ли он к обеду. Думаю, мое появление его удивило, поскольку он увлеченно писал, но остановился, едва услышав мои шаги, и встал у стола — как мне показалось, что-то от меня пряча. Он выглядел еще более дико, взъерошенно и, без сомнения, не спал и не переодевался с самого утра.

— Тебе нехорошо? — спросила я.

Он покачал головой. В этот момент на его щеку упал свет, и я заметила, что синяк ужасно вспух.

— О нет, тебе плохо! Ты поранился! — вскричала я, машинально к нему придвинувшись.

Уолтер вновь покачал головой и выставил вперед руки, отодвигая меня. Вероятно, им руководила забота, поскольку от него исходил скверный запах, и он пытался оградить меня от вони, напоминавшей запах протухшей рыбы, которая клубилась вокруг него, будто туман, и до сих пор еще щекочет мои ноздри. Однако по тому, как он отстранился, и по холоду в его глазах можно было заключить: Уолтер защищает не меня, а себя.

Это, конечно, меня уязвило. И чем дальше, тем хуже — я внезапно осознала, что прикидываю, каково расстояние между мастерской и домом, и пытаюсь сообразить, услышит ли Дэвидсон мой крик и успеет ли прийти мне на помощь. За последние месяцы я уже привыкла не вполне доверять Уолтеру и сомневаться в его намерениях. Однако, находясь в его обществе, я всегда чувствовала себя в безопасности.

Чего же я опасалась теперь?

Я не в силах этого написать — не могу даже подумать.

Вероятно, мои чувства пришли в беспорядок из-за тревоги и недосыпания. Из-за целой ночи кошмарных фантазий.

Когда я отшатнулась, Уолтер тоже отодвинулся, а потом быстро встал перед полотном, которое я видела утром. Он наверняка хотел скрыть его от меня, но только привлек мое внимание, поскольку картина была слишком большой. Она не походила ни на одно из прежних творений Уолтера, — ничего от его обычной тщательности, изысканности и безусловного внимания к деталям. Казалось, краску небрежно набросали на полотно, где она застыла полосами и потеками, напоминавшими массивные сосульки, словно художник хотел всего лишь выдавить ее из тюбика и на этом остановился. Оставалось предположить, что Уолтер добивается «тернеровских эффектов», ибо в центре полотна располагалось красное зубчатое пятно, окруженное черным; но работе недоставало выверенности и блеска, свойственных технике Тернера. Красный цвет был недостаточно насыщенным, да и черный тоже; контуры перетекали друг в друга, обрисовывая невиданный объект со столь же невиданным эффектом.

Однако мне почему-то вспомнилось другое полотно. Другого стиля, на другую тему, но подобного грандиозного размера. И столь же странное.

И какое же это полотно?

И тут я вспомнила. Огромная картина несчастного Хейста, изображавшая короля Лира.

Моя реакция, скорее всего, не укрылась от Уолтера, потому что он прорычал: «Картина не закончена!» А потом, не давая мне возможности ответить, добавил:

— Чего ты хочешь?

Он говорил тоном, которым обращаются к непослушному ребенку, нарушившему запрет не тревожить отца ни при каких обстоятельствах.

— Я забыла свой ридикюль, — произнесла я поспешно. Это вполне соответствовало истине, хотя я только сейчас вспомнила о своей потере.

Уолтер указал кивком головы на стол, где по-прежнему лежал ридикюль. Я взяла его и тут же поняла, что он стал слишком легким.

— А где моя записная книжка?

Он пожал плечами:

— Не знаю.

Я открыла сумочку и заглянула внутрь. Больше ничего не пропало. Я осмотрела кошелек. Два соверена и немного мелочи. Столько же, сколько и было.

— Она не могла выпасть?

Уолтер покачал головой.

— Ты уверен?

— Вор намотал ремешок на свой кулак. — В подтверждение своих слов он нервно покрутил собственным кулаком. Я заметила, что кожа на нем покраснела и покрыта ссадинами, но сочла за благо не спрашивать отчего. — А после я сунул сумочку в карман.

— А когда ты ее отнимал?

Он вновь помотал головой.

— Ты, должно быть, забыла книжку у Истлейков.

— Я ее не забывала.

— Наверняка забыла!

Уолтера захлестнуло раздражение, и он сделал над собой усилие, чтобы успокоиться и продолжить:

— В тех обстоятельствах ты вполне могла забыть ее.

— Возможно, — произнесла я, отходя к двери, поскольку не видела пользы в дальнейшем споре. — Я напишу о пропаже Элизабет Истлейк.

И я, конечно же, напишу. Однако мне до сих пор не верится, что я могла забыть записную книжку у Истлейков — несмотря на всю неразбериху. Я всегда знаю, где мои записи, словно это моя собственная рука.

Обедать Уолтер не пришел.

LV

Из дневника Уолтера Хартрайта 14 декабря 185…

Чтобы жить, как Тернер, необходим подвал.

Устраивая свою мастерскую, я не позаботился о подвале. В результате сегодня, неожиданно для меня, появилась Мэриан и увидела «Несчастный случай в сталелитейке» до того, как я завершил картину.

Я мало чем могу обезопасить свою работу, разве что предотвратить следующие визиты. Но тетрадь с моими записями скрыть легко: завтра я куплю сундук.

LVI Леди Истлейк — Мэриан Халкомб Фицрой-сквер, 7 15 декабря 185… Пятница

Моя дорогая Мэриан!

Спасибо за Вашу записочку. Я так рада, что Вашему брату удалось возвратить Вам ридикюль. Это немного укрепило мою веру в Фортуну, но мое мнение о ее предпочтениях не улучшилось, ибо после того, как она вывалила на наши головы все несчастья минувшего вечера, а потом лишила Вас Вашего достояния, я обвинила Фортуну в вульгарности и стала сторониться ее общества. Сумел ли мерзавец, стащивший сумочку, убежать, или Уолтер доставил его в полицию?

Но, боюсь, у нас нет никаких следов Вашей записной книжки. Я незамедлительно обыскала гостиную лично и безуспешно опросила всех слуг. Однако мы продолжим поиски и, если беглянка обнаружится, поместим для сохранности под замок и возвратим Вам в сопровождении вооруженной свиты.

Мы должны вскоре увидеться, и увидимся непременно, дабы заняться тем, чему не смогли уделить время во вторник. Но, вероятно, это произойдет уже после Рождества.

В спешке,

всегда Ваша

Элизабет Истлейк

LVII

Из дневника Уолтера Хартрайта 15 декабря 185…

Я напоминаю самому себе паровоз. Направляемый и движимый столь противоположными влияниями, что все заклепки вот-вот разойдутся, и я развалюсь на части.

Но если я сумею удержаться, результатом станет великая книга. Не про жизнь художника, но — впервые — про его душу.

Люди спросят, откуда я это знаю.

Я промолчу.

Ответом послужат мои картины. Chiaroscuro.

LVIII

Лора Хартрайт — Уолтеру Хартрайту 16 декабря 185…

Мой милый Уолтер!

От тебя до сих пор нет писем. Что могло случиться?

Я полагала, что наши отношения наладились, но теперь опасаюсь, что это не так.

Пожалуйста, напиши поскорее.

Твоя любящая жена

Лора

LIX

Из дневника Уолтера Хартрайта 17 декабря, 185… Воскресенье

Ужасная ночь. Видел во сне Лору. Она плакала. Она сказала: «Если это то, чего ты хотел, нужно было просто попросить».

Утром от нее пришло новое письмо. Не открывал. Не читал и предыдущее письмо.

Старался вселить в себя уверенность, повторяя слова Нисбета: «За все приходится платить. Тернер знал это».

А если цена непосильна?

Хуже всего то, что мне не с кем поговорить. В отчаянии зашел сегодня днем к Тревису. По-моему, он — человек широких взглядов. Однако, по словам его жены, Тревис ушел в Атенеум. Моя одежда для Атенеума не годилась.

Весь вечер работал над «Несчастным случаем». Картина меня по-прежнему не устраивает; и в результате я не мог более смотреть на несчастное полотно и сбежал в свою комнату. Но я не сдамся.

Победа или поражение зависят только от воли; может быть, это единственное, что я сумел понять. Завтра я возвращусь к своему творению и заставлю его выразить мои мысли.

LX

Лора Хартрайт — Уолтеру Хартрайту 18 декабря 185…

Мой милый Уолтер!

Почему ты не отвечаешь? Сквозь слезы я едва различаю лист бумаги.