Цитадель (Тамплиеры - 3) - Октавиан Стампас

- Знаете, святой отец, мне кажется, что всему виной не столько обвинения, сколько моя внешность. Почему-то она отталкивает людей.

- Хотите я скажу вам почему? Потому что она отталкивающая.

Вечером того же дня шевалье де Труа, с соответствующей бумагой в кармане, покинул гостеприимный кров капеллы. Поскольку быстро темнело, он решил не спешить к месту своего назначения.

Встала проблема ночлега. Гизо предложил отправиться в дом его отца. Так и поступили. Пришпорили коней и поскакали, стремясь добраться засветло, ибо нет ничего неприятнее, чем передвигаться по ночному Иерусалиму. Дело было даже не в грабителях или в чем-то подобном. Просто после недавних ливней улицы города и, особенно его площади, превратились в громадные грязные лужи, форсирование коих, даже при свете дня, было сопряжено с определенными трудностями.

В общем, шевалье и его оруженосец достигли своей цели не слишком перепачкавшись.

Ворота им открыли с неохотой и после неприятных переговоров. Отец не сразу узнал голос сына, а узнав, не похвалил его за привычку шляться по ночам и вваливаться в отцовский дом в такое время, когда у него есть и служба, и хозяин.

Наконец, все выяснилось, но вместе с тем оказалось, что шевалье де Труа не сможет занять свои прежние комнаты.

- Они сданы. Очень важный граф остановился в доме с целой толпой слуг. Так что господину тамплиеру придется, к сожалению, довольствоваться топчаном, стоящим в пристройке возле овчарни. Если он сочтет этот ночлег ниже своего, несомненно высокого достоинства, то хозяин не будет возражать, если он продолжит поиски где-нибудь вне его дома.

Шевалье согласился на предложение хозяина и даже оставил без внимания его несколько хамский тон. Наказывать его было бесполезно, ведь он в этом разговоре, в известной степени, представлял интересы этого самого "очень важного графа". Перед тем как лечь, де Труа поинтересовался, как зовут нового постояльца.

- Ну, не стал он уже, конечно, представляться, не слуги говорят, что это сам Раймунд Триполитанский.

- В этой дыре? - недоверчиво переспросил шевалье, - сам Раймунд Триполитанский.

- Город набит рыцарями, - объяснил бондарь, - что-то затевается, я думаю.

Его мысли нимало не интересовали шевалье и он лег. Но заснул не сразу, несмотря на усталость.

Раймунд Триполитанский. Слишком хорошо ему было знакомо это имя. Один из самых ревностных воинов христовых среди назорейских вождей. Один из тех, кто беспощадно преследовал исмаилитов, его радением была разгромлена и вырезана до последнего человека тайная их колония под Тиром. Его имя не раз мелькало в устах Синана. Удивительным представлялось то, что он еще жив.

Утром, когда владетель Раймунд вместе с большей частью свиты отбыл со двора, де Труа приступил к хозяину со странным, на первый взгляд, предложением. Он сказал бондарю, что после вступления в орден, у него осталось примерно полторы сотни флоринов, которые он хотел бы схоронить до лучших времен. Лучшего места, чем дом его верного оруженосца, он себе представить не может. Да и сам хозяин производит на него весьма благоприятное впечатление. Согласен ли он предоставить какое-нибудь укромное место под тайное хранилище для этих денег?

Глаза бондаря разумеется разгорелись. Еще бы! Предприятие представлялось, ему очень выгодным, особенно с учетом, что тамплиер по его словам, должен был отправиться на какое-то опасное для жизни дело. Полторы сотни флоринов, да с такими деньгами...

- Я согласен, - сказал бондарь, изо всех стараясь скрыть радость, давайте деньги, господин.

- Ты спрячешь их надежно?

- Как свои!

Шевалье притворно задумался.

- Нет, я все же сам бы хотел посмотреть, куда ты их будешь засовывать.

Хозяину это желание не понравилось, но он не мог не счесть его законным.

- Пойдемте, господин.

Бондарь рассудил так, не все ли равно будет убитому, знал ли он при жизни, где именно были спрятаны о монеты или нет. А если он останется жив, тем более. Вернуть их придется так или иначе.

Тамплиер оказался очень капризен: он подробно облазил дом в поисках наиболее укромного места, все ходы и выходы, все щели и простенки.

Бондарь устал ругаться про себя и посылать мысленные проклятия на его голову. Но зрелище кошеля с золотыми монетами, добытого шевалье из-за пазухи, искупил все страдания хозяина. Более того, рыцарь дал ему еще два мараведиса, как бы в оплату банковских услуг.

Расстались они чрезвычайно довольные друг другом.

И уже буквально через какой-нибудь час, шевалье де Труа находился в святая святых ордена тамплиеров, на территории великого капитула. Здесь его удивило большое количество народу, шнырявшего туда-сюда с озабоченным видом. Ему великое это место представлялось в видениях, объятым мрачным и строгим молчанием, по его разумению, здесь должна была бы царить величественная и таинственная неподвижность. Здесь же имело место столпотворение, как в тылах королевского дворца, в преддверии огромного бала. В известной степени, это впечатление было верным. Дело в том, что завершался съезд провинциальных иерархов, каждый из них захватил с собой наиболее родовитых и могущественных рыцарей из своего окружения, те в свою очередь, сопровождаемы были многочисленной вооруженной челядью; от такого количества народу чинность и благопристойность здешней жизни не могла не пострадать.

Готовился, конечно, не бал, но мероприятие тоже весьма и весьма пышное и торжественное - заседание верховного капитула.

На шевалье де Труа долгое время среди всеобщей суеты никто не обращал никакого внимания. Его это устраивало. Стоя в сторонке он сличал живые здания, наполнявшие внутренность крепости, с рисунком составленным королем Иерусалимским. Ему не нужно было иметь перед глазами саму табличку, знаки, нанесенные на ней, глубоко отпечатались в его сознании. Очень скоро шевалье понял, что прокаженный не врал. Вот он, проход между двумя белыми колоннами, одна до половины разрушена - остатки еще, видимо, античной постройки, - за ними должна быть лестница из трех ступеней.

Далее узкий проход меж сужающимися стенами, потом нужно взобраться.

- Это вы, шевалье де Труа? - раздался у него за спиной неприятный сухой голос.

Рыцарь обернулся и обнаружил перед собою монаха в простой серой сутане. У него было вытянутое бледное лицо, холодные, голубые пронзительные глаза.

- К вашим услугам брат...

- Гийом.

Представившись, монах не торопился продолжить разговор, он внимательно, с жадностью даже, которая граничила с невежливостью рассматривал рыцаря.

Шевалье простил ему это, потому что в лице монаха не появилось то, что обидно появлялось у других людей, когда они рассматривали его мозаичную маску. Ни отвращения, ни злорадства, ни страха. Только интерес.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});