Пусть к солнцу - Корбан Эддисон

— Я думаю, нам удастся отправить Зиту домой до праздника Холи. Заместитель главы ФБР и индийский посол в США приняли ее дело близко к сердцу. Нам приходится буквально сдвигать горы с этими бюрократическими проволочками, но я смею надеяться, что все сработает.

Томас кивнул.

— Как она?

Портер усмехнулся:

— О, она держится превосходно. Настоящий несгибаемый боец. За последние три дня ей не дали и минуты посидеть спокойно — из квартиры наверх в конференц-зал, из конференц-зала в ювенальный суд графства Фултон, из суда снова в квартиру, но никто не услышал от нее ни единой жалобы. ФБР приставило к ней психолога, агента Додд. Она хорошая женщина, имеет степень по детской психологии и очень добрая. Насколько я слышал, они подружились. Должен сказать, Зита — настоящий кладезь информации. Ее показаний хватит на то, чтобы засадить людей, связанных с Кэндилендом, за решетку на пару сотен лет.

— Когда я смогу с ней увидеться? — спросил Томас.

В ночь операции, после того как все было закончено, Зиту увезли из дома Кляйнов в патрульной машине, и из соображений безопасности агент Притчетт отвечал на все просьбы Томаса о встрече отказом.

— Возможно, только в самолете, — с сожалением сказал Портер. — Извини. Ничего не поделаешь.

— В таком случае я бы хотел уладить кое-какие личные дела. Как ты думаешь, если я уеду из города на пару дней, Ромеро откусит мне голову?

Портер засмеялся:

— Я буду держать его на поводке. Только вернись до двадцать третьего. Если все сложится удачно, на следующий день ты и Зита будете уже лететь в Мумбай.

Томас поднял бровь.

— За счет высших федеральных органов государственной власти США?

Портер кивнул:

— Наши налоги работают на нас.

— Прекрасно. Теперь, если мы закончили, могу я сделать телефонный звонок?

Портер встал.

— Свобода слова гарантируется тебе конституцией. Как ты собираешься ее использовать за пределами этого помещения — твое личное дело. — Он сделал многозначительную паузу. — А теперь окажи себе услугу. Убирайся отсюда поскорее, пока Ромеро не вспомнил еще миллион вопросов, которые он забыл тебе задать.

В девять вечера Томас набрал на своем Black-Berry международный номер. В Бомбее было семь тридцать утра. Джефф Грийер ответил после второго гудка. Томас вкратце описал ему события последней недели, окончив освобождением Зиты, а потом попросил о кое-каком одолжении и заодно найти для него один телефонный номер. Грийер оправился от шока и зашуршал бумагами.

— Вот, пожалуйста. — Он продиктовал Томасу телефонный номер и пообещал организовать то, о чем он просил. — Не могу поверить, что вам все-таки удалось сделать это, — добавил он. — Должен признаться, я считал это невозможным.

Поговорив с Грийером, Томас набрал номер в Андхери. Гудки шли очень долго, и Томас уже собирался повесить трубку, как вдруг услышал приглушенное «Алло». Связь была очень плохая, но Томас был уверен, что это голос сестры Руфи. Стараясь говорить как можно более медленно и отчетливо, он рассказал ей о новостях. Монахиня молчала так долго, что Томас уже подумал, что их разъединили. Затем он услышал невнятное бормотанье — кажется, сестра Руфь читала молитву.

— Сестра Руфь? — позвал Томас. — Вы передадите Ахалье, что я звонил?

— Да, — ответила она. Раздался скрежет и шипение. Голос сестры Руфи прорвался сквозь помехи. — Я не знаю… мне… благодарить вас, — услышал Томас.

— Скажите ей, пусть наберется терпения, — сказал он. — Это может занять много времени.

Он повесил трубку и заторопился в аэропорт.

Ближе к рассвету Ахалья проснулась. Ее лоб был влажным и горячим, а ночная рубашка промокла от пота. Сон еще не отпустил ее до конца. Она подняла голову и оглядела маленькую спальню, где, кроме нее, спали еще три девушки. Ни одна из них не пошевелилась. В доме стояла полная тишина. Она посмотрела в окно. Небо было серо-голубым, как обычно бывает перед рассветом. Ахалья глубоко вздохнула и попыталась унять сердцебиение. Сон был таким ярким, так походил на реальность, что ей с трудом верилось, что это было не на самом деле.

Она вылезла из постели и тихонько прокралась в общую комнату. Была суббота, и все еще спали. Сестра Руфь не спала, Ахалья была в этом уверена, но ее спальня находилась в другом здании, и она редко приходила в дом к девочкам до половины восьмого. Стараясь не наступать на скрипящие половицы, она прошла к двери. Вообще-то девочкам запрещалось покидать дом без позволения сестер, но обычно на этом правиле настаивали, только если воспитанница проявляла склонность к побегу.

Ахалья спустилась по ступенькам в сад. В деревьях пели цикады, а время от времени раздавалась звонкая птичья трель. На тропинке было еще почти темно. Она оглянулась по сторонам, боясь, что кто-нибудь из сестер застанет ее здесь и будет ругаться, но в саду было пусто.

Подходя к пруду, Ахалья замедлила шаги и снова проиграла в голове свой сон. Во сне на берегу пруда была Зита. Она сидела на скамейке и смотрела на воду. Когда Ахалья подошла ближе, Зита подняла голову. Лицо у нее было невероятно счастливым. Она встала и помахала Ахалье рукой, подзывая ее. Ахалья подбежала, взяла сестру за руку и проследила за ее взглядом. Между круглыми листьями лотоса покачивался бутон. Он вот-вот должен был распуститься.

Ахалья неуверенно приблизилась к пруду. В это безветренное утро его поверхность казалась гладкой, как стекло. Она опустилась на колени возле самой воды. Внутри начала нарастать боль. Ничего не было видно. Она наклонилась ниже. Может быть, он не такой большой, как был во сне. Может, совсем еще маленький.

Может быть…

На нее вдруг накатила дурнота. Ахалья оперлась о камень, лежащий возле пруда, и перевела дух. Думать о беременности ей сейчас не хотелось. Ее желание было простым и четким — найти бутон. Ничего больше.

Она еще раз осмотрела листья, но никаких следов бутона не было. Это был просто сон. Обманчивый сон, мираж, иллюзия. Зиты в саду не было, и лотосу еще только предстояло зацвести. Возможно, он не зацветет вообще. Вставало солнце. Начинался новый день, которого Ахалья не ждала и в общем-то не хотела. Лакшми забыла о ней. Рама покинул ее. Она превратилась в камень, как Ахалья из Рамаяны.

Ахалья разрыдалась. Птицы пели все громче, ашрам понемногу просыпался, улица за оградой тоже ожила. Она не замечала ничего. Наплакавшись вволю, Ахалья вытерла слезы и поднялась на ноги. Ей предстояло пережить еще одни выходные без Зиты, и нужно было как-то на это настроиться. Она сделала несколько шагов по тропинке и вдруг замерла. Зрелище, которое открылось перед ней, было поистине необыкновенным. Ахалья потерла глаза, думая, что странный сон повлиял на ее сознание, но ничего не изменилось.

Сестра Руфь со всех ног неслась к ней по дорожке.

Ее сари развевалось на ветру позади нее, словно плащ, а глаза подозрительно блестели. Подбежав поближе, сестра Руфь остановилась и уставилась на Ахалью, не в силах вымолвить ни слова. Грудь ее тяжело вздымалась.

— Простите, — пробормотала Ахалья. Ей было стыдно, что она вызвала столько переживаний. — Мне нужно было пройтись на свежем воздухе.

Сестра Руфь покачала головой. Все ее большое тело сотрясалось от каждого вздоха.

— Нет, нет, — выговорила она и махнула рукой. — Зита…

Ахалья вздрогнула. Дикая, невозможная надежда вдруг взметнулась в ней и тут же сменилась столь же диким, животным ужасом.

Сестра Руфь наконец отдышалась и передала ей новости.

Во второй раз за утро Ахалья упала на колени — но уже не заплакала. Вместо этого она посмотрела на восток, на восходящее солнце. Она вскинула голову и подставила лицо солнечным лучам. Они проникли глубоко внутрь, до самого сердца, согрели ее и напитали, словно влага землю. Ахалья почувствовала, как солнце щекочет ее кожу, и засмеялась. И вспомнила, как это хорошо — смеяться. Ее смех эхом пронесся по лесу, отражаясь от деревьев и заставив замолчать птиц.

Сон оказался правдой. Зита была жива.

И она возвращалась домой.

Два дня спустя Томас стоял у подъезда шикарного дома в Вашингтоне и собирался с силами. Шел унылый холодный дождь. Он был здесь, на Капитолийском холме, всего два раза, и оба раза ночью. Оба визита помнились ему более чем ярко. Томас сжал ручку зонта и сквозь пелену дождя осмотрел роскошный холл. Внутри никого не было. Было восемь утра воскресенья — только в это время ее наверняка можно было застать дома.

Он поднялся на лифте на шестой этаж. Ее квартира была в конце коридора справа. Номер 603. Он простоял перед дверью не меньше минуты. Потом набрался храбрости и решительно постучал.

Он прислушался.

Довольно долго все было тихо, и Томас подумал с надеждой, что, может быть, она уехала на выходные на Каймановы острова — отдохнуть от суеты. Или, еще лучше, завела себе нового бойфренда и осталась у него ночевать. Но тут послышались шаги. Он выпрямился и посмотрел прямо в глазок. Злость, которую он чувствовал в Гоа, давно прошла — остались только волнения и угрызения совести.