Младший конунг - Вера Ковальчук

Сзади кто-то слегка ударил ее мечом плашмя по спине. Женщина развернулась в бедрах, попыталась парировать мечом, потому что не было щита, или даже атаковать. Перед ней стоял Харальд Эйриксон, он почти с презрением отбил щитом ее атаку и ударил мечом — не по ней, а по ее оружию. В локтях Гуннарсдоттер что-то замкнуло, пальцы разжались, и обмотанная кожей рукоять, ставшая почему-то скользкой, будто ее намазали салом, выскользнула из парализованных пальцев.

Хильдрид медленно поднялась на ноги.

«Как странно, — подумала она. — Ты ведь знала, что все именно так и будет, знала еще накануне». Она была бледна, но спокойна. В глазах Харальда Эйриксона она видела собственную смерть, но бить мужчина не спешил.

«Как он похож на деда», — подумала она. С лица Эйриксона на нее смотрели глаза Прекрасноволосого.

Она вспомнила прикосновения губ конунга и жесткие от мозолей ладони, которые умели быть такими ласковыми. Ей захотелось улыбнуться, и улыбка в самом деле слегка тронула ее губы. Харальд был удивлен, но взгляд женщины скользил мимо него, куда-то далеко, в неведомые дали, которые живому не прозреть. Эта улыбка показалась ему издевательской, потому что, даже одержав победу, сын Эйрика Кровавой Секиры не чувствовал триумфа, и сам не понимал, почему. Шагнув к дочери Гуннара, он едва ударил ее по лицу — совсем не так сильно, как мог, удар викингского кулака с легкостью мог сломать ей челюсть или проломить череп, а лишь слегка, развернутой ладонью, как мужья бьют жен слишком вольного поведения. Скорее не ударил, а сильно толкнул.

Она упала и скорчилась — должно быть, от боли. Правый бок ее был измазан кровью, кое-где еще были заметны пятна крови — в бою ее изранили, хотя женщина, быть может, не всегда замечала этого в ходе схватки. Хильдрид попыталась встать, но выскочивший из-за спины Эйриксона рослый викинг с ругательствами ударил ее по ребрам ногой. Женщина дернулась и со стоном перекатилась на другой бок.

— Гутхорм! — сердито окрикнул Харальд. — Прекрати.

Гутхорм опустил ногу, которой замахнулся было второй раз, и повернул к Харальду немного растерянное, искаженное лицо. Он был похож на Эйрика Кровавую Секиру, как две капли воды.

— Прекрати, Гутхорм, — устало повторил херсир брату. — Стыдно бить женщин. Связать ее!

— Ты что же, оставишь ее в живых? — возмутился Гутхорм.

— Пока — да, — холодно ответил Харальд. — Мне нужна не только она, но и новый конунг Нортимбраланда. Он, конечно, пожелает спасти свою матушку, не так ли? Пусть придет за ней ко мне, я с удовольствием его встречу, — он окинул взглядом палубу аски.

Она была почти завалена телами. Едва ли десяток воинов Хильдрид уцелел после боя, едва ли половина отряда Эйриксона пережила этот бой. Скорее, меньше половины. Лицо Харальда дрогнуло, ему захотелось ненадолго забыть о своих принципах и все-таки ударить Хильдрид как следует. Но не следовало так поступать с достойным противником, а она, как ни крути, была достойным противником. Один взлет драккара над палубой аски чего стоил. Да и дралась она, как истинный норманн... Харальд поймал себя на том, что думает, как саксы, и нахмурился.

Он оглядел пленных. Все они были ранены, некоторые тяжело, но лишь один все продолжал рваться из рук державших, не обращая внимания ни на что. Эйриксон подошел к нему, и его ледяной взгляд оледенил и пленника. Тот поднял на вражеского херсира ненавидящий взгляд.

— Как тебя зовут? — спросил Эйриксон.

— Батюшка называл меня Харальдом... Элларсоном.

Харальд, сын Кровавой Секиры, приподнял бровь.

— Вот как? Скажи-ка, почему ты служил женщине? Ведь ты хороший воин.

— Да. Я служил Равнемерк, потому что она — достойный вождь! Куда более достойный, чем ты.

— Хочешь оскорбить меня — напрасно, — с завидной невозмутимостью ответил Харальд Эйриксон. — Ты вряд ли можешь с уверенностью сказать, какой я вождь. Скажи-ка, ершистый Харальд, будешь ли ты мстить за свою предводительницу?

— Непременно, — прошипел Элларсон. — Можешь быть в этом уверен.

— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул сын Кровавой Секиры. Посмотрел на воинов, которые держали пленника. От расправы над ним их удерживала только власть херсира. — Перевяжите его. Потом, когда доберемся до лагеря, вместе с другими на этой аске отвезете его к Йорвику и отпустите. Или, пожалуй, лучше отправляйтесь в Йорвик сразу, вечером, когда подойдут остальные корабли и заберут меня и брата. А ты, Харальд Элларсон, вернешься к Орму Регнвальдарсону и расскажешь ему об этой битве и о его матери.

— Орм отомстит тебе! — рванулся Харальд.

— Я очень рассчитываю, что он попытается это сделать, — сказал Эйриксон и отвернулся.

Глава 16

В йорвикском замке Орм чувствовал себя неуютно. Под нависающими каменными сводами его не преследовало ощущение близящейся смерти, но в тисках скрепленных раствором валунов и тесаных гранитных плит было очень холодно. Все-таки человеку куда правильнее жить в бревенчатых стенах длинного дома и спать на утоптанной земле, устланной свежей соломой.

Впрочем, здесь он не собирался задерживаться надолго. В Йорвик он отбыл из Лундуна следом за матерью. Ятмунд считал, что его приближенный отправляется на север по его поручению, хотя на самом деле сын Регнвальда собирался улаживать лишь собственные дела. С мирной земли, как известно, легче собирать богатые подати.

Об этом он и собирался позаботиться. В Йорвике останавливались купцы, и надо было определить пошлину, которую предстоит взимать. Конечно, часть придется отдать Ятмунду, но часть эта не может быть слишком велика. Конунг английский понимает, что Орму предстоит отстаивать север от данов и свитьотцев, которые пожелают здесь поживиться. На юг они не смогут пройти, не миновав север. Конунг прекрасно это понимает.

Сын Регнвальда только теперь, когда получил сан конунга (а он считался именно конунгом Нортимбраланда, хоть и платил часть податей мерсийскому правителю), стал, как неприятное бремя, чувствовать свою молодость. Чем выше почет, тем больше забот, а почетнее положения конунга нет ничего. Здесь, в Йорвике, он ощутил особенно остро, как ему не хватает совета и поддержки отца. Но куда чаще он думал о матери. Отец умер, когда юноше было пятнадцать лет, так что не на его советы сын привык опираться.

Он сидел в общей зале, где как раз ставили столы к ужину. Конструкция была простая — ставились козлы, на которые укладывались тяжелые столешницы. После трапезы слуги убирали посуду и объедки, снимали столешницы и уносили козлы, и зала снова была свободна. Орм размышлял о том, сколько же именно потребовать с купцов и сколько отсылать Ятмунду, чтоб и волки были сыты, и овцы целы, когда в залу заглянул Кадок, валлиец, которого Орм звал саксом. Кадок почему-то не ужился при дворе Ятмунда и запросился в отряд Орма вместе со всей своей семьей. Поскольку в его семье было больше пятидесяти крепких мужчин, Орм охотно взял его к себе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});