Погадай на дальнюю дорогу - Анастасия Дробина

– Подите прочь! – бледнея от гнева, закричал Навроцкий. – Я вас не знаю! Душа моя, это же какая-то сумасшедшая...

– Что? Казимир! Это мне прочь идти? Меня ты не знаешь? – сквозь приступ хриплого хохота спрашивала Данка. – Это я тебе сумасшедшая? А была коханая, [55]была бесценная... Да ты что, пьяным напился, что ли, сокол мой? Проснись, пробудись! Посмотри на это чучело гороховое! Да я в сто лет лучше буду!

Из-за других столиков глядели во все глаза; кое-кто даже развернул свой стул, чтобы лучше видеть безудержно смеющуюся женщину с полураспустившейся прической, в насквозь мокром платье, с которого на паркет уже натекла лужа, неподвижно застывшего кавалера с бледным и злым лицом и отвисшую нижнюю губу купеческой вдовы. Двое официантов уже энергично пробирались между столиками к месту происшествия.

– Пошла во-о-он!!! – вдруг истошно заголосила Заворотникова. Ее круглое лицо покраснело, пальцы рванули салфетку.

Смех Данки прекратился, как отхваченный ножом.

– Что?.. – вскочила она с места, уткнула кулаки в бока, тряхнула головой. Из прически на паркет посыпались шпильки, и копна освобожденных вьющихся волос, метнувшись по спине Данки, упала ниже колен. За соседним столиком кто-то восхищенно присвистнул. Данка наклонилась над скатертью, приблизила к купеческой вдове темное, мокрое от слез лицо, и Заворотникова захлебнулась на полуслове. – Ах ты, моя бедная... – нараспев, чуть ли не ласково проговорила Данка, и ее длинные глаза сузились еще больше. – Ах ты, моя разнесчастная... Я-то, глупая, кислоты в москательной лавке взяла, хотела тебя красоты лишить. А тут, гляжу, и лишать-то нечего... Но в больничке ты у меня, убогонькая, все едино належишься! Я тебе покажу, шалава, как от двоих детей мужа забирать! Прощайся с личиком, родная!

Данка схватила бутылку вина, ударила ею о край стола, красные брызги веером разлетелись по скатерти и паркету.

– Кро-о-овь! – истерически заверещала какая-то дама.

Несколько мужчин бросились к Данке, но та, оскалив зубы, грозно завопила:

– Прочь, проклятые, жилы порву! – Оттолкнула в грудь подоспевшего официанта и взмахнула осколком горлышка.

За столиками послышались крики, завизжали женщины, вдова Заворотникова, пронзительно голося, повалилась под стол, со съехавшей скатерти посыпались вилки, ножи и бокалы, кто-то затушил ботинком упавшую свечу, кто-то уже во все горло звал полицию... Но тут пришел в себя Навроцкий, схватил рычащую, бешено выдирающуюся и плюющуюся Данку за локти и поволок прочь из зала. В дверях она лишилась сознания, и Навроцкому пришлось подхватить ее на руки. К счастью, в суматохе их никто не преследовал.

На темной улице, под дождем, причитающий и поминутно оглядывающийся на стеклянные двери швейцар Северьяныч помог погрузить Данку в экипаж. Навроцкий сел рядом. Голубой свет фонаря упал на его неподвижное лицо.

– На Воздвиженку! – отрывисто велел он, и пролетка, мокро чавкнув по грязи колесами, покатилась в темноту парка.

– Слыхали про Данку?!

Вопль Федьки Трофимова, с грохотом ворвавшегося в Большой дом, перекрыл все голоса. Собравшиеся в нижней зале цыгане тут же перестали обсуждать насущные вопросы, петь, звенеть стаканами и орать – в комнате стало непривычно тихо. Любопытные взгляды, скользнув по запыхавшемуся Федьке, один за другим обращались на сидящего возле печи Кузьму. Тот, черный и злой с похмелья, поднял голову, коротко взглянул на мальчишку воспаленными глазами, отвернулся. Озабоченно глядящий на него Митро встал с подоконника.

– Ты что же это, сукин сын? – сказал он едва слышно, но Федька попятился. – Ты чего тут языком метешь, как пес хвостом?! Да я тебе...

Опешивший Федька уже открыл было дверь, чтобы, не дожидаясь неприятностей, выскочить на улицу, но Илья тронул Митро за плечо.

– Подожди, Арапо. Не пугай парня. Пусть уж скажет, что услышал. – И шепотом добавил: – Пусть, так лучше... Все равно узнает.

– Ладно. Говори, – помедлив, сердито сказал Митро.

– Дмитрий Трофимыч, я же ничего... мне какое дело... только на Конной сказали цыгане, Петька Дерунов с Рогожской сказал... – испуганно зачастил Федька, – сказал, что Данка... что Дарья Степановна уехала!

– Куда?! – одновременно вырвалось у Ильи и Митро.

– В Петербург третьего дня! Оставила дом и вместе с детьми уехала!

– Откуда у ней дети? – тихо спросил Илья. Он хорошо помнил, что во время их встречи Данка о детях не упоминала.

– От Навроцкого, двое, – еще тише ответил Митро и снова сумрачно взглянул на Федьку. – Дальше что, чаво?

– Все... – растерялся тот.

– А какого лешего тогда народ баламутишь? – зарычал Митро. – Уехала и уехала, туда ей и дорога, нам что за дело? Шляетесь по рынку, сплетни собираете, вместо того чтоб делом заниматься. По шеям бы вам навешать! Пошел вон отсюда!

Федьку как ветром сдуло. С минуту в комнате висела тишина: цыгане ждали, что скажет Митро. Но тот, словно не замечая обращенных на него взглядов, подошел к Якову Васильеву и тихо заговорил с ним. Второй предмет общего внимания – Кузьма – по-прежнему сидел на полу с опущенной головой, словно он и вовсе не слышал Федьку.

– Ну вот, всегда знала, что эта потаскуха доиграется, – удовлетворенно сказала Стешка, ставя на стол пустую кружку. – Потаскается и пробросается.

– Да ну что ты... – укоризненно сказала Настя.

– А что я? Вру, что ли? Вот как за большими деньгами-то кидаться! Теперь вот саму и выкинули!

– Ну, эта не пропадет, – заметил, похабно ухмыльнувшись, Ванька Конаков. – В Петербурге тоже господ немерено, сыщет кого получше.

– Да кому она там нужна, в Питере-то? В хор поступит? Так своих полно...

– Зачем в хор-то, милая моя? Можно и еще как-нибудь...

– Стеша!

– А что «Стеша»? Так и будет, клянусь! Если баба подолом начала мести – это до конца дней при ней останется! Вот ей-богу, еще как в первый раз ее увидала – сразу сказала...

В разговор один за другим вступали и остальные. Наперебой вспоминали Данку, Навроцкого, махали руками, прикидывали, сколько могло остаться у Данки денег и хватит ли этого на жизнь в Петербурге, пророчествовали ей неизбежную погибель и жалели несчастных сироток. Вскоре в зале стекла звенели от стука кулаков по столу, дребезжания стаканов и воплей цыганок.

– А ну тихо у меня!!! – лопнуло терпение у Митро.

И в этот момент с пола встал Кузьма. Не поднимая глаз, он прошел к выходу.

– Кузьма, стой! – Митро шагнул было за ним, но тяжелая дверь уже захлопнулась. Митро поколебался, но, взглянув на цыган, медленно вернулся обратно. Хмуро сказал Илье:

– Ну, все. Опять напьется. Дэвлалэ, ну надо же было этим сорокам разораться! Данка такая, Данка сякая – тьфу... И что за напасть на нашу голову! И Варьки еще нету, как на грех... Что я с ним без нее поделаю? Послушай, Смоляко... – Митро совсем понизил голос. – Ты знаешь, где Данка-то живет... жила?