История третья. Так не бывает - Женя Сергеева

нашу сторону:

— Даже не вздумай. — Змей едва не скрипел зубами.

Но мне все его “скрипения” были, если не совсем “по барабану”, то несколько не ко времени.

— Хорошо, Борис, я схожу с тобой на свидание. Но если… Если я решу больше на них не ходить, то ты не будешь настаивать. Договорились? — Сзади злое чертыхнулось голосом Тима и утопало в сторону дивана, где начало опять греметь ведром.

— Пока что да… — Мужчина сделал еще одну попытку ухмыльнуться, уголки губ едва дрогнули. — Нет сил спорить…

Бориса больше не тошнило, но с каждой минутой он все больше отключался и с каждым разом возвращать его во вменяемое состояние оказывалось все труднее.

— Как больной? — Раздался голос, который я как никогда рада была слышать. — Смотрю, не очень.

— Я бы даже сказала “хреново”… - Прокомментировала себе под нос.

Силь, проверяя реакцию Бориса на свет, и двигательные реакции, повторила на русском, почти по слогам, с вопросительной интонацией:

— Х’-реэ-но-ва?

— Да-да, — подтвердила я, — это когда совсем все плохо.

— Запомню. — Очень серьезно сообщила Сесиль, на что Борис попытался рассмеяться и скривился от боли.

— Ну что, — молодая женщина закончила осмотр, — сотрясение. Грузим его, ребята. — Затем она перевела взгляд на Тима, делая вид, что только его заметила. — А этому пострадавшему помощь не нужна?

— Не нужна, — на вполне сносном немецком отказался от осмотра Тим. Силь кивнула, не став настаивать. Удивительное дело для немецкого врача, но, видимо, проработав с русскими еще и не тому научишься.

— Тогда собирайся и поехали, расскажешь, как лучше с документами, а то с Бориса Константиновича пользы сейчас немного. Да и вообще… — Обратилась она уже ко мне и внезапно подмигнула, показав украдкой большой палец и кося глазами на Тима, который с унылым видом стоял у окна.

— Две минуты… — Я торопливо схватила вещи и переоделась в ванной, чтобы не смущать Тима и Силь, когда вышла, врач уже стояла на выходе, притопывая в нетерпении ногой. Тим оказался на кухне.

— Я скоро вернусь.

Он, не поворачиваясь, пожал плечами.

Возня с бумажками и разнообразными попытками по-возможности скрыть пациента от высшего руководства, сиречь — от родителей, по слезной просьбе Бориса, заняла чуть ли не полтора часа, еще полтора часа дорога. Когда я уже подъезжала на такси к дому из подъезда как раз вышел Тим, закинул сумку — и где она была раньше? — на заднее сиденье серого Опеля, сам сел рядом с водителем.

— Извините, а можно сменить маршрут?

Таксист недоуменно на меня посмотрел, но согласно кивнул.

— Тогда, пожалуйста, вот за этим Опелем. — И я для точности проговорила номер.

Ехали мы около часа, пока серая машина с его пассажиром привела нас к автовокзалу. Похоже, Тим решил поступить в лучших традициях “меня”, если можно так выразиться. Т. е., попросту, — сбежать.

Не думаю, что его испугали или хотя бы обеспокоили разборки с полицией или возможные претензии Бориса по поводу нанесения ему телесных повреждений. Похоже, бежал он от самого себя.

Торопливо рассчитавшись с таксистом, поспешила в сторону большой площади перед вокзалом. Но идти далеко не пришлось. Тим обнаружился на одной из скамеек небольшого сквера. Он сидел в тени хвойных и вертел в руке зажигалку. Видимо, сильно приспичило курить, в такие моменты он всегда вытаскивал одно из напоминаний о его привычке и вертел в руках, так и не решаясь нарушить данное самому себе слово.

Змей смотрел на вещицу несколько секунд, а потом швырнул ее в урну. С силой. Закрыл глаза и вытянул ноги, откинувшись. В общем, принял свою любимую позу для размышлений. А я наблюдала, стоя невдалеке и понимала, что знаю о них троих уже слишком много. Привычки — только верхушка айсберга.

Я не стала скрываться. Скамейка оказалась ледяной, но и не удивительно, март выдался холодным, повсюду еще лежал снег. Пусть ноздреватый, грязный, но он весьма успешно сопротивлялся теплу.

Тим приоткрыл один глаз и опять закрыл, не двигаясь и не поворачиваясь, не заговаривая.

Он был таким же холодным, как и воздух вокруг, как дерево подо мной и как мои пальцы — я так спешила, что забыла дома перчатки.

Но не это оказалось самым неприятным. Его взгляд. Абсолютно потухший, выцветший. Ни страсти, ни злости. Ни-че-го.

Заговорила первой сама:

— Если тебе интересно, у Бориса — слабое сотрясение и гематомы по всему телу. Переломов нет, внутренних повреждений — тоже. Силь хотела все-таки обратиться в полицию, но он запретил. Смеялся. Сказал, что ты еще сдерживался, судя по результатам. Или совсем потерял сноровку.

Тим молчал.

— Ты зачем вообще приехал?

И он соизволил открыть рот:

— Какая теперь разница.

В самом деле. Какая теперь разница?

— Надолго? — Я видела, как непоседливый малыш гонял голубей, пытавшихся что-то выкопать в оплывшем снегу. Он так заразительно смеялся, что невольно улыбнулась и сама, не смотря на осеннюю слякоть в душе.

— Планировал на неделю.

— Тогда пойдем.

И только теперь я решилась обернуться. Он смотрел сквозь меня. Глаза ничего не выражали. Пустые. Холодные. Отрешенные.

— Я собирался уезжать.

— И поэтому даже не пошел за билетом? — Я усмехнулась. Потянувшись, взяла его за руку и потянула, вставая. Он тоже без перчаток. Но руки теплые. По-привычке завернулась в такое уютное и родное.

Глаза в глаза. Серые омуты приобрели цвет грозового неба. Встал рядом, подхватил сумку.

— Поехали.

Голос Змея оказался под стать глазам. Хриплый. Я шла следом, внутренне ликуя.

Он все-таки приехал.

И без лишних слов понятно зачем.

Извиниться.

Приехал. Сам.

Оставил там Сашу и Глеба. А вот за этот поступок можно и поворчать. Но потом.

Сейчас же я шла по заснеженной площади к стоянке такси вслед за мужчиной, что примчался. Не смотря на все мои обиды. Несмотря на его пятимесячное молчание. Я за все это спрошу. Опять же — потом.

Утепленная, но, короткая, куртка и так любимые Глебом и Тимом