Допеть до победы! Роль песни в советском обществе во время Второй мировой войны - Сюзанн Амент

о карантине [Казьмин 1970: 217–218].

Из-за длительных поездок люди надолго расставались со своими семьями. Казьмин пишет, что все очень скучали по родным, по дому и старались друг друга приободрить. В 1945 году гастроли Баскиной на Дальнем Востоке продолжались семь месяцев: она не только объехала базы ВМФ, но и посетила Северную Корею и тяжело переживала разлуку с мужем, который остался в Москве. Конечно, бывали и более короткие туры, но, как правило, поездки на восток продолжались дольше, чем поездки на фронт, и артисты выступали без перерывов – у них не было возможности ни повидать близких, ни обновить программу. Выступления проходили примерно на тех же площадках, что и у стационарных бригад: воинские части, военные академии, госпитали, заводы, местные театры и клубы. Шефские концерты сочетались с концертами, на которые продавались билеты. Публика хорошо принимала артистов, и обычно все билеты раскупались. Иногда случалась неразбериха, вызванная организационными трудностями или поиском места для выступления, но чаще концерты проходили, как запланировано.

Совместная работа

Зачастую и отдельные артисты, и целые бригады успевали за время войны испытать на себе все три описанных сценария. Напряженные условия жизни и работы, постоянный тесный контакт друг с другом, многие недели на колесах – все это приводило и к конфликтам, и к установлению прочных дружеских связей между членами бригады. Один мемуарист указывает, что людям давали прозвища из-за особенностей характера или поведения. Например, Русланову в бригаде прозвали Лидка Стрептоцид, потому она лечилась от простуды этим лекарством, а Анну Редель звали Нюрка Джокер, потому что она всегда играла в карты [Булгак 1981:117]. Конечно, некоторые члены бригады хорошо знали друг друга еще до поездки, так как работали в одном театре или были партнерами по вокальному или танцевальному дуэту Другие до отъезда были просто знакомы, а третьи вообще не знали друг друга. Тем не менее то ли из-за сильного стресса, то ли из-за постоянного контакта между членами бригады завязывались тесные отношения – почти семейные, что сопровождалось и взаимопомощью, и ссорами, как бывает в семье. Конечно, склок старались избегать, но столкновения на личной или профессиональной почве случались. Филиппов писал о членах своей бригады, что Гаркави был милейшим человеком, пока хватало еды: он легко переносил любые трудности, кроме голода. У Руслановой и Кипиани, напротив, был очень тяжелый характер. Руслановой приходилось делить сцену с другой звездой – Владимиром Хенкиным, к чему она не привыкла, и они пререкались из-за этого [Филиппов 1975: 49–52]. Не все члены бригады находились в одинаковом положении. Например, во время переездов на грузовике та же Русланова садилась в кабину, а другие артисты располагались в кузове и спасались от дождя под зонтами. Однажды ночью, когда все члены бригады спали в палатках, Русланова устроилась в автобусе. В своем дневнике Филиппов никак не объясняет, чем вызваны подобные привилегии. То ли к звездам относились с большим уважением, чем к другим артистам, то ли особое положение Руслановой связано с возрастом и состоянием здоровья. Филиппов говорит конкретно о Руслановой, но вряд ли ее случай был единичным.

Как складывались отношения внутри бригады, какие чувства испытывали друг к другу члены бригады – эти вопросы требуют уточнения. Иногда в одну бригаду входили родственники. Елизавете с мужем удавалось работать вместе – это было большой удачей. Шульженко была замужем за Коралли, вместе с которым она и гастролировала на протяжении всей войны. В одном из источников говорится, что Русланова и Гаркави жили как муж и жена, что не совсем понятно, так как Русланова в 1942 году вышла замуж за генерала кавалерии Владимира Крюкова. Известны случаи, когда в хорах или в концертных бригадах матери выступали вместе с дочерями-подростками – чаще такое наблюдалось в тех коллективах, которые не выезжали на фронт. Но, как правило, работа в бригаде означала разлуку с семьей и любимыми. По словам Баскиной, во время частых и долгих отъездов она с тяжелым сердцем оставляла в Москве больного мужа. Елизавета оставляла маленьких дочерей на попечение бабушки. Иногда случалось, что семейные обстоятельства заставляли артиста остаться дома. Студентка ГИТИСа, которая поработала в нескольких бригадах во время войны, признавалась, что в День Победы плакала от счастья и обиды оттого, что не находится рядом со своими товарищами в Берлине. Она встретила победу в Москве с новорожденной дочерью и переживала за мужа [Дариенко 1978: 222]. Члены бригады старались поддержать товарищей, которые потеряли близких во время войны. Елизавета вспоминала, что втайне от нее коллеги собрали деньги на похороны ее матери. Орлов потерял отца в 1943 году. Многие члены бригады не имели вестей с фронта от братьев, мужей, отцов, которые воевали. Как эти люди продолжали петь, играть и танцевать, невзирая на личную трагедию, которая уже произошла или нависла над ними, большая загадка, на которую нельзя найти ответ. Возможно, потери удавалось пережить потому, что никого они не обошли стороной и в своем горе человек был не одинок.

Одно вырисовывается отчетливо из всех мемуаров и интервью: артисты чувствовали, что их талант нужен людям, но не видели особого героизма в своих поступках. Вера Баскина лаконично подвела итог: «Можно найти людей, которые сделали куда больше меня. Проще говоря, я считаю, что выполняла свой гражданский долг. Конечно, у меня много воспоминаний, и я очень благодарна за ту награду, которую мне вручили. Как бы лучше сказать? Считаться фронтовиком, ветераном войны, – это много значит».

Галина Вишневская вспоминала, как в 1943 году несколько певцов остались в Ленинграде и создали оперную труппу. Она писала:

Когда они пели, изо рта у них валил пар. То волнение, потрясение, которое я пережила там, было не просто наслаждением от спектакля: это было чувство гордости за свой воскресший народ, за великое искусство, которое заставляет всех этих полумертвецов – оркестрантов, певцов, публику – объединиться в этом зале, за стенами которого воет сирена воздушной тревоги и рвутся снаряды. Воистину – не хлебом единым жив человек [Вишневская 1991:36].

Действительно, этих артистов можно считать фронтовиками: они использовали свое искусство как оружие, чтобы подогревать ненависть к врагу. Они, как снабженцы, доставляли на фронт пищу, но духовную[39], и исцеляли, как врачи, но добрым словом и улыбкой. Не важно, проработал артист в бригаде один месяц или все четыре года войны – его усилия, безусловно, способствовали разгрому врага.

Многие артисты признавались, что выступления во время войны стали самым ярким переживанием за всю их творческую жизнь, потому что они не сомневались в