Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

звать тебя – Циклоп.

– Да пошел ты, – раненый оттолкнул его руку. – Пошли вы все на хер!

– Глаз уже не спасти, – заговорил прокуренным голосом Живорез, не обращая внимания на ругань. – Может, вытащат и стекляшку поставят. А может, зарастет. Хотя бы свет различать будешь. Или не будешь.

– Ты не первый, Петр, – заговорил Черный, усевшись рядом с раненым камрадом. – Тарас-хохол тоже так попался. Осипенко. Ты его не застал, но он у истоков отряда стоял. Уже на пенсию собирался выходить. Суровый был мужик, до Войны сбежал из своей страны в нашу, успел в полиции послужить, «космонавтом». Это те, которые в броне лупили всякую шушеру на площадях. В сороковых был уже пожилым, власть магнатов тогда как раз окрепла. Людей не жалел, а кошке однажды посочувствовал на Петроградке. Снайпера вшивней ловили. Хотя надо бы ему задуматься. Откуда в зоне анархии, на пятом этаже котэ, закрытый в шкафу? Тарасу не так повезло, как тебе. Превратился в фарш. Суки оборвыши. Такого человека убили. Еще в прошлом мире медали имел. Короче, к оружию! Накажем их.

– Зверье долбанное. Я теперь каждому недобитку буду кишки выпускать, – пообещал Петр, поднимаясь на ноги.

Ему предложили прилечь, но он отказался, хотя кровь капала из-под повязки, Петр хотел мстить. И все остальные тоже.

– А помните, пацаны, как нас пытались на мелюзгу подловить? «Помогите-помогите!», пищал этот выкидыш, – Бык изобразил писклявый голос ребенка.

Это был прошлогодний случай. Во время рядового патрулирования Петроградской стороны по ту сторону моста, где никто не жил, к патрулю из шести «котов» подбежал совсем мелкий пацаненок в обносках. Мол, дяденьки, мамка не шевелится, ей плохо, помогите, и так далее... На словах они, конечно, согласились: «Ну, пошли, поглядим, где твоя мамка...». Мальчишка показал на мрачное здание неподалеку. Старший патрульный цепко взял его за руку и кивком отправил туда четверку товарищей. Те обошли дом по большой дуге и, зайдя с тыла, увидели в грязи свежие следы, явно не детские, ведущие в один из подъездов. По этим следам они и пришли к засаде. На третьем этаже двое громил с охотничьими винтовками приткнулись возле широкого окна лоджии. Все внимание горе-вояк было приковано к улице, поэтому удалось взять их быстро и без потерь со стороны «котов». Мальчишка же, сообразив, что раскрыт, вырвался и побежал, но был застрелен выстрелом в спину. «Вот поганец мелкий, − беззлобно проворчал стрелявший старшой. – Дурак, кто это придумал. Все шито белыми нитками. И вообще, лучше бы девку симпатичную подослали, а то что-то скучно живем».

Двоих пленных привели в город и после долгих допросов и пыток в подземелье Электрика – повесили. Вот и сказочке конец.

А Черный, когда вспоминали эту историю, рассказал, что в добрые античные времена у спартанских воинов была забава: подбрасывали вражеских детей и на копья ловили. Так родилась игра в колечки.

– А еще есть игра – холокост. Знаете такую фашистскую забаву? Я давно говорю… этим интимным партнерам мартышек надо устроить холокост, – услышали все голос Богодула. Он держал в руках какую-то мешанину из мяса и шкуры с хвостом. Руки были перемазаны кровью, глаза – дикие. Дядюшка Богодул любил котов. Уличных подкармливал, держал двух своих. Только для них в его жесткой, как копыто, душе находилось место. Своим менявшимся бабам не позволял слова сказать пушистым засранцам, а тем более − гонять их с насиженных мест.

Сейчас он собирался закопать останки.

Кот был еще и тотемным зверем отряда. В опорном пункте всегда жила пара-тройка здоровых, мордатых самцов. Душили крыс и покрывали всех окрестных подвальных и подъездных (парадных?) кошек.

– За кота ответят, – сплюнул Богодул. И то, что он это сказал без своих обычных смехуечков, прозвучало жутко. – Пойдемте подарочки вручать.

– По традиции? – переспросил Пузырь, тревожно озираясь.

– Нет, – ответил старшина. – Вы не поняли, что это объявление войны?

– Никаких колядок-херадок. Только бойня, только хардкор. И скажите этому хмырю, пусть поднимает свой дельтаплан. Надо всех вычислить.

Оператор дрона находился в одном из соседних домов.

Дядька Богодул порожняк не гнал, слово его было как чугунная гиря. Понятно, дело не в коте. Оборвыши оборзели настолько, что подняли руку на служителей магнатов.

Никто уже не помнил, откуда и когда взялась эта традиция.

Процедура визита в подшефные деревни, которые чем-то провинились, носила в Питере название «немецкий Хеллоуин». Но на самих болотах селяне говорили: «фашистские колядки». Все просто: наемники идут по деревне, заходят в понравившиеся дома, вынося дверь «с ноги», конфискуют попавшиеся на глаза ценности (умеренно), а еще безобразничают и дурачатся.

Бойцы на эти вылазки надевали старинные каски, похожие на котелки, или полицейские шлемы с забралом, закатывали рукава по фашистскому обычаю. Был и специальный трехколесный мотоцикл. Иногда арендовали у антиквара бутофорский немецкий «шмайсер». Захватывали с собой из арсенала резиновые дубинки, шокеры или даже плетку. Иногда врубали музыку типа «Rammstein». Ранние их песни почему-то ассоциировались у носителей русского языка с маршами Вермахта и дивизиями «электриков» – с двумя молниями на каске – даже сильнее, чем реальные марши.

Это было не спонтанное мародерство и грабеж, а дозированное коллективное наказание тогда, когда установить настоящего нарушителя невозможно, но кто-то должен был ответить. Ещё − средством запугивания. Но применялось оно при небольших проступках.

Саша в таком еще не участвовал, хотя за «Хеллоуин» полагалась надбавка как за боевой рейд, а все, что изымалось, делилось по-братски. И это считалось гуманизмом. Ведь могли бы и жестче покарать.

Обычно каратели забирали кур, яйца, овощи и какие-нибудь приглянувшиеся мелочи. Иногда угоняли козочку. Или теленка, поросенка брали с собой «покататься».Коров и свиней у оборвышей было мало, а еще они умели их прятать. Взрослых животных не убивали и не забирали, чтобы не подрывать в конец экономику данников.

Иногда колядники с криком «Елочка, гори!» поджигали дома, но тушить не мешали. Стреляли в воздух и по заборам, а иногда в людей, но холостыми. Или резиновыми пулями. Устраивали публичные порки тем, кто вел себя дерзко. Мол, ничего, заживет, зато дойдет через задницу, если не дошло через голову. Ну а женщин… тех, которых не успели спрятать… ждало «право победителя». Наемники шутили, что способствуют праву на свободные связи. И что от тех не убудет. В общем, это был скорее ритуал, чем настоящий погром. Но ритуал жестокий.

А теперь они шли карать всерьез,