Саша Чёрный - Саша Черный

суставом, все на свое место встали — целая погань на край горлышка села, на штабс-капитана смотрит, хвостом в носу ковыряет. Как есть бесенок, масть вот только неподходящая: обнаковенно они в черноту ударяют, а спиртная нечисть — в зелень.

Штабс-капитан ничего, не удивляется. Даже обрадовался, не с мухами же тихий разговор вести.

— Наконец, — говорит, — заявились. Давно вас заждался! Почему ж ты, однако, м-малиновый?

Соскочил бес поближе, на чернильницу сел, потягивается.

— Потому, — отвечает, — форму у нас переменили. Которые по купечеству приставлены, по запойной, значит, части, — обмундирование у них действительно старое оставлено, зеленое. А какие к военным прикомандированы, особливо к запасным, — те теперь малиновые.

Пондравилось штабс-капитану, что такое к военным внимание. Ус пожевал, рюмку об штанину вытер, наточил водки, гостю подвигает.

— Пей, адъютант. Экой ты мозгляк, однако… Поди, водка из тебя так в чистом виде с исподу и вытечет…

— Не извольте беспокоиться. Не пью-с.

Ну, господин Овчинников не таковский, чтоб в своем доме такие слова слышать.

— А я тебе приказываю. Пей, клоп малиновый! Не то туфлей по головизне тюкну, и икнуть не успеешь.

Бес копытцем мух отогнал и дерзким голосом выражает:

— Не пью. Пять раз вам повторять. Службы не понимаете, а еще военный. Ежели бы бесы, которые к пьяницам приставлены, сами пить стали, что бы это было?

Обиделся штабс-капитан, пальцем с амбицией помахал:

— Обалдуй ты корявый, разницы не знаешь. Пьяницы — это из нижних чинов, а из офицерского звания — алкоголики.

— Хочь алкоголик, хочь католик — мне без надобности. Своего не упустим…

— А ты при мне бессменно, что ли?

— Само собой. Когда спите, я отдыхаю. Не взвод же к вам приставлять. Жирно будет.

— Давно при мне?

— Как вы еще в подпрапорщиках состояли, с той самой поры… Скучно мне с вами, господин Овчинников, не приведи черт!

— Какого ж хрена тебе от меня надо? Чтоб я вокруг дома со шваброй промеж ног ползал?

— Зачем же-с. При вашем чине неподходяще. Пьете вы скучно. Ни веселости, ни поступков. При кузнеце я раньше болтался, так тот хоть с фантазией был. Напьется, я ему в глаза с потолка плюну, а он лестницу возьмет да по ней задом наперед начнет лезть, пока в портках не запутается. Свалится, из носа клюква течет, а сам песни поет, собачка подтягивает… Интересно.

Фукнул штабс-капитан. Рюмку отставил, усы сапожной щеткой расчесал и говорит:

— Дурак ты сёрый. Тебе повышение дали, ко мне назначили, а ты об кузнеце вспомнил. Плюнь-ка в меня, попробуй, я тебя, гниду, вместе с домом спалю!

— Зачем же мне в вас плевать-то? Тоже я разницу понимаю. А дом спалите, сами и сгорите. Преждевременно это, потому разворот вашей судьбы еще не определился.

— Какой такой разворот?

— Не могу знать. Это от водки да от старших чертей зависит.

— А ты-то сам из каких будешь? Какие там у вас старшие?

— Как же. Примерно как у вас, военных. Сатана вроде полного генерала. Дьяволы да обер-черти на манер полковника. Прочие черти, глядя по должности: однако все на офицерских вакансиях состоят. Ну а мы — легкие бесы, крупа на посылках. Наш чин — головой об тын…

Взъерепенился тут штабс-капитан, как индюк на лягушку. Как вскочит, как загремит, аж вьюшки задребезжали:

— Так ты, шпингалет, стало быть, вроде нижнего чина?! Да как же ты, глиста малиновая, при мне сидеть насмелился! Встать по форме, копыта вместе!..

И словами его натуральными покрыл вдоль и поперек до того круто, что стряпуха на кухне с перепугу с топчана свалилась.

Однако бес не оробел. Не то чтобы встать, лег на край стола, языком, будто жалом тонким, поиграл и господина Овчинникова с позиции так и срезал:

— Первое дело, как вы есть в запасе, не извольте и фасониться. Где гром, там и молния, а вы, можно сказать, при одном голом громе остались. Второе дело: не я вам, а вы мне, хочь я и рядового звания, подчинены… Счастливо оставаться, ваше высокородие, а ежели не сытно, дохлым тараканом закусите — здорово на зубах хрустит…

Да с этим напутствием под стол скользнул, будто уж в подполье.

Крякнул хозяин, бутылку-матушку, чтоб обиду запить, перевернул — ан в бутылке одно лунное сияние. В сухом виде предмет бесполезный.

* * *

Чуть вторая полночь из сада сквозь окна глянула, бес тут как тут. А уж Овчинников испугался было, не обиделся ли нечистый, алкогольная моль, за вчерашнее.

Вылез бес из бутылки, над лампой малиновые лапки посушил, спирт так болотным языком и вспыхнул.

— Ну что ж. — спрашивает, — опять филимониться будете либо умственный разговор поведем честь честью?

— Черт с тобой! Трезвый я б тебе морду хреном натер, а в натуральном своем виде не могу без разговора. Зовут то тебя как?

— Имени еще у меня нету. Очередь не дошла. Который черт у нас черные святцы составляет, седьмой год болен лежит — ведьма ему за прыткий характер хвост с корнем вырвала. А фамилия моя Овчинников.

— Как Овчинников?! Ах ты, козел беспаспортный! Да это ж моя прирожденная фамилия…

— Так точно. Ваша и есть — не ворона, не улетит Мы завсегда по своим выпивающим для удобства фамилии носим. А ежели вам обидно, буду я рапорта Овчинниковым-младшим подмахивать…

— Рапорта подаешь?

— А как же. Да вы не тревожьтесь. Я честно. Вы вот счет путаете. А я рюмки лишней не прибавлю. Однако ж у вас послужной список подмок густо…

— Что так?

— Животных спаиваете. Да и не я вас подбивал — хочь и бес, а до такой азиатчины не дошел… Позавчерась невинной козе картофельную шелуху перцовкой вспрыснули… А у нее дате. Нехорошо, сударь, поступаете. Лучше уже дохлых мух на табачке настаивать да в гитару с ложечки лить. Оченно против пьяной одури развлекает.

Нахмурился штабс-капитан, засопел. Ишь ты, сволота, еще и нотации читает… Губернантка безмордая.

Видит бес, что разговор в землю уходит, а ему тоже скучно за зеркалом с пауком в прятки играть. Перевел он стрелку, невинным голосом выражается:

— Извините, господин, давно я спросить вас собирался. Что энто за круглая снасть на главном подоконнике у вас стоит?

Штабс-капитан мутным глазом окно обшарил, перегар проглотил и обстоятельно бесу отвечает:

— Энто, друг, не снасть, а «штабс-капитанская сласть». Когда, стало быть, арбуз дойдет, в руках хрустит и хвостик у него вялым стручком завьется — чичас я дырочку в нем проколупаю и скрозь спирта волью, сколько влезет. Дырочку воском залеплю да глиной кругом арбуз густо и обмажу. Недели три его на