Квинканкс. Том 2 - Чарльз Паллисер

— Позвольте мне пойти, мистер Боб, — сказал я.

Все остальные лакеи шумно выразили неодобрение, но Боб уставился на меня мутным взглядом и сказал:

— А что? Самое то. Посмотрим, как это понравится ее заносчивой светлости.

— Брось, Боб, — запротестовал Дэн. — Он же не может сопровождать мисс в таком наряде.

— Очень даже может, — упорствовал Боб. — В этом-то вся прелесть. Если кто подымет шум, так я здесь ни при чем, верно? Я же послал мальчишку. Разве этого недостаточно гувернантке в день Рождества?

— Ладно, — сказал Дэн, — пускай гнев обрушится на твою глупую голову. — Затем он повернулся ко мне. — Только не попадайся на глаза никому из господ или старшей прислуги.

— Малому нужен сюртук, — сказал Джем. Я ощутил прилив признательности, поскольку день стоял холодный, а теплого сюртука у меня, разумеется, не было. Но Джем добавил: — Тогда никто не заметит, что он без ливреи.

И вот, с шумными изъявлениями пьяной веселости, они отыскали для меня старый кучерский сюртук, хранившийся в чулане лакейской на всякий случай. Будучи на несколько размеров больше, чем мне нужно, он скрывал возмутительное зрелище, которое представлял мой костюм, но придавал мне довольно нелепый вид. Они нашли для меня бутоньерку, но ни один не доверил мне свой золотой жезл.

Таким образом наряженный, я поднялся наверх и вышел в главный холл, где, к великой своей радости, нашел Генриетту, терпеливо поджидавшую сопровождающего. Мы разыграли наши роли безупречно, под внимательным взором Неда, сидевшего в караульной будке подле двери.

— Прошу прощения, мисс Генриетта, — сказал я, — Эдвард прислал меня сопровождать вас в Парк.

Я услышал, как Нед коротко ахнул при таких моих словах.

— Почему он сам не пришел? — осведомилась Генриетта столь холодно, что на мгновение я решил, что ошибался, полагая, что она меня узнала.

— Боюсь, он нездоров, — ответил я.

— Хорошо, — промолвила она и, даже не взглянув на меня, направилась к выходу, бросив повелительный взор на Неда, который проворно вскочил с места и бросился открывать дверь.

Я вышел следом, взяв зонтик, который Нед сунул мне в руку, когда я проходил мимо, и мы спустились по ступенькам крыльца. Я довольно часто видел на улице лакеев, сопровождающих своих господ, и потому знал, что мне следует держаться на три шага позади Генриетты.

Мы прошли несколько ярдов по тротуару, а потом, не поворачивая головы, она сказала:

— Нам нельзя разговаривать, покуда мы не дойдем до Парка.

Значит, мне не показалось: она действительно узнала меня! Это была мука мученическая — идти рядом с ней и молчать, когда мне хотелось сказать столь многое.

Когда мы вошли в ворота Парка, Генриетта свернула в пустынную аллею. К счастью, поскольку был первый день Рождества и погода стояла холодная, да к тому же собирался дождь, в Парке было безлюдно, и на Роттен-роу не происходило блистательного парада модных экипажей, обычного в этот час. Легкий, но ледяной ветер шуршал голыми ветвями, лениво раскачивавшимися на фоне серого неба.

Генриетта немного сбавила шаг, а я чуть ускорил и подошел к ней ближе. Теперь она быстро обернулась, давая мне возможность мельком увидеть свое бледное лицо с темными глазами, и устремила на меня печальный и напряженный взгляд, прежде чем повернула голову обратно.

— Вы стали очень привлекательным молодым человеком, — сообщила она.

— Как вы меня узнали? — спросил я.

— Я знала, что рано или поздно вы появитесь. В конце концов, мы же поклялись друг другу в верности, разве нет?

Несколько ярдов мы прошли в молчании, поскольку я не знал, как начать разговор.

— Я всегда помнила вас, — сказала Генриетта. — Вы были единственным посторонним человеком, кроме мисс Квиллиам, который отнесся ко мне хорошо. — Она снова обернулась. — Разве я не красива? Вы должны сказать, что красива.

— Вы просто прекрасны, — пришлось сказать мне. — Хотя не думаю, что я вправе говорить такое юной леди — я, ничтожнейшее и презреннейшее существо из обитающих под лестницей.

— Вы смело можете говорить такое мне — ничтожнейшему и презреннейшему существу из обитающих наверху.

Мы уже достигли середины Парка, и поблизости никого не было видно — поэтому я поравнялся с Генриеттой.

— Сначала расскажите, что происходило с вами, — настойчиво попросил я.

— О, мой рассказ не займет много времени. Меня отправили в Брюссель, где я была положительно несчастна. После моего возвращения ко мне приставили мисс Филлери в качестве гувернантки. Я ее ненавижу. И все же она не хуже и не лучше всех прочих. Единственной гувернанткой, которую я любила, была мисс Квиллиам. Порой я задаюсь вопросом, почему же ее уволили, ибо я так и не узнала причины.

Потом Генриетта потребовала, чтобы я рассказал о себе, и добавила:

— Наверное, вы удивитесь, если я скажу, что уже знаю часть вашей истории, поскольку сэр Персевал и леди Момпессон часто вас поминали. Вам известно, что они отчаянно вас разыскивали?

Я кивнул и начал свое повествование. Я решил ничего не говорить про попытку ограбления и про свое намерение вернуть завещание, поскольку после истории с Эммой я не мог быть вполне уверен, что она не предаст меня. Но самое главное, я опасался, что она не найдет оправдания моим действиям, коли я не объясню все исчерпывающим образом. И даже тогда у нее могут возникнуть возражения.

И вот, пока мы шли рядом по пустынной, усыпанной гравием вязовой аллее, я поведал о событиях, случившихся за пять-шесть лет, минувших со времени нашей последней встречи. Я рассказал, как нас с матерью обманом обобрали мистер Барбеллион с мистером Сансью и предала Биссетт; как мы бежали в Лондон, отдали последнее бейлифам, напущенным на нас мистером Барбеллионом, и впали в крайнюю нищету. Я не упомянул ни про Избистеров, ни про мисс Квиллиам и сгладил многие эпизоды своей истории. Я объяснил, что моя мать владела документом, который жаждали заполучить наши враги. Каким-то образом подручные этих людей выследили нас и попытались силой отнять у нас документ. Хотя в тот раз нам с матерью удалось спастись, ряд недоразумений л предательств вынудил нас в конце концов отдать бумагу в руки наших врагов. Я очень коротко рассказал, как меня отослали на ферму Квигга, и что мне пришлось пережить там, а потом поведал о своем побеге и возвращении в Лондон.

— Я нашел свою мать в еще более бедственном положении, чем опасался, — продолжал я. — Вдобавок она была изнурена чахоткой и… Одним словом, она умерла через несколько часов после нашей встречи.

Генриетта казалась глубоко взволнованной последними моими словами и отвернула лицо, словно не желая показывать мне свои слезы.

Мы подошли к берегу Серпентин-ривер, которая тогда представляла собой зловонный отстойник. Это было унылое место, особенно сейчас, когда сгущавшийся туман заволакивал деревья по берегам и серое мутное небо низко нависало над нами подобием тяжелого полога.

— Мне здесь нравится, — сказала Генриетта. — Мисс Филлери не терпит ходить сюда.

— Знаете, это не река в обычном смысле слова. Это сточный канал, который пролегает по руслу старой Уэстборн-ривер.

— Откуда вам столько известно?

Я покраснел.

— Потом расскажу, а сейчас нам пора возвращаться.

В сгущающейся темноте, видные сквозь голые кроны далеких деревьев, начинали зажигаться огни, напомнившие мне, что нам надо поспешить домой, иначе мы рискуем привлечь к себе внимание. Генриетта согласилась, и на обратном пути я коротко рассказал заключительную часть своей истории: о случайной встрече с Барни Дигвидом и его шайкой в недостроенном доме, о прочитанном мной жизнеописании матери, открывшем мне глаза на природу преступления, с малых лет омрачавшего мою жизнь, о коварстве своих родственников Клоудиров, взявших меня под стражу и притащивших в канцлерский суд, и о последующем заключении в сумасшедший дом. Я рассказал, кого я там встретил и как узнал новые подробности той ночи, когда был убит мой дед. Потом я поведал о том, как Дигвиды спасли меня, и объяснил, что с тех пор я жил с ними и зарабатывал на жизнь под землей.

— Вы явились в дом моих опекунов, чтобы спасти меня? — спросила Генриетта.

Я пытался сообразить, как ответить, когда вдруг заметил, что она закусила губу и с тревогой смотрит вперед. Я проследил направление ее взгляда и, к немалому своему смятению, увидел в нескольких ярдах от нас джентльмена, идущего навстречу. Туман позволил ему подойти столь близко незамеченным. Он уже приподнимал шляпу в знак приветствия и смотрел на нас обоих с живым любопытством. Я мгновенно отстал от Генриетты на несколько шагов, но мне казалось, он никак не мог не заметить, что она вела оживленную беседу со своим прислужником.