Набат - Цаголов Василий Македонович

— Это точно, — просто ответил Веревкин. — На то она и пуля. Она за умным охотится, а дурака вмиг находит.

— Выходит…

— Выходит, Яша, выходит, — перебил Веревкин, и этим дал понять всем: в любой обстановке он для них командир.

Пока Асланбек помогал сержанту надевать шинель, с лица раненого не сходила болезненная гримаса.

— Ну вот, вроде бы порядок.

Веревкин здоровой рукой застегнул крючки на шинели:

— Знобит что-то… Морозец до косточек пробрал, градусов двадцать будет.

Прислушался Асланбек к голосу Веревкина… Сильный он человек, ни разу не застонал, к санитару не побежал. С такой раной в санбат кладут. Неделю полежал бы в тепле…

— Лучше пусть знобит, чем лежать укрытым холодной землей.

Яша запрыгал на месте.

— Как только кончится война, уеду в Одессу, прямо с поезда на пляж… Ух, прыгну в море и… не вылезу.

— Я буду служить, — сказал сержант. — А ты, Бек?

— В горы уйду! Ты знаешь, как трава пахнет?

— Нет.

— Э-э, — махнул рукой Асланбек.

— А ты видел, как весной дышит земля?

— Дышит?

— То-то и оно. Пар идет, душистый.

Между деревьями мелькнула фигура в маскхалате. Прижимая к себе приклад автомата, кто-то приближался, проваливаясь в снег.

— Взводный, — уверенно сказал Веревкин.

— Включил все моторы, — добавил Яша.

— Новость несет, — сказал Асланбек. — Поэтому спешит.

— Какую? — спросил Яша.

— Откуда я знаю.

— Фу, упарился, пока добрался. Ну и навалило. Что, братцы, очухались?

Взводный скрутил цигарку толщиной с большой палец, задымил.

Яша потер руки, а Веревкин козырнул:

— Разрешите на «козью ножку».

Лейтенант нехотя протянул ему кисет, спросил:

— Видели, на опушке открылись два немецких пулемета?

— А что? — не понял Яша.

— Наступать нам не дадут.

Лейтенант глубоко затянулся несколько раз.

— Где Петро?

— Дрыхнет весь день на пуховиках.

— Здесь я! — отозвался Петро. — Яшка — трепло.

Лейтенант махнул ему рукой: сюда.

Не поверил Асланбек своим ушам, переспросил:

— Наступать?

— Ну да. Чего ты удивился?

— Кто будет наступать?

— Ты, он, я… Мы все!

Асланбек перевел взгляд на сержанта, не шутит ли лейтенант. Немец головы не дает поднять, а он о наступлении говорит. После боя во взводе не стало четверых. Одного убило, троих ранило. Кому воевать?

— Ну, на кой хрен нам сдались эти пулеметы! — вмешался Яша, потянул носом. — Разрешите докурить?

Лейтенант словно не слышал: курил, часто затягиваясь, и Яша, скорчив обиженное лицо, отвернулся.

— Приказано пулеметы уничтожить… Добровольцы есть?

Лейтенант сделал последнюю затяжку и разжал пальцы: окурок упал на снег.

— Нет, — неожиданно жестко произнес Яша.

Лейтенант взглядом прицелился в него, и Яша ждал, что он скажет, но взводный смолчал.

— Не дури, — вмешался сержант. — Болтаешь языком.

— Под трибунал пойдете, боец Нечитайло, — наконец проговорил взводный.

Яша поднял на него глаза и, четко выговаривая слова, сказал:

— Не пугайте трибуналом, и добровольцев среди нас не выискивайте. Мы все готовы в любую минуту выполнить самое опасное задание. Вот так!

Лейтенант облегченно вздохнул, свернул новую цигарку, передал кисет Яше.

— Я думал… Вечно ты со своими штучками, Нечитайло.

— Да как можно…

— Ну, ладно. Действовать будете тихо, осторожно… В таком деле поспешность — только помеха, можно остаться там, — лейтенант мотнул головой в сторону неприятеля. — Местность открытая, все как на ладони. Так… Проверьте оружие, обмундирование, чтобы у меня ничего не бренчало, ночью на морозе все шорохи слышны за версту. Готовьтесь, скоро выходить.

Взводный прикурил от трофейной зажигалки, потянул простуженным носом, о чем-то подумал, потом посмотрел на Асланбека, позвал его.

Отошли шагов на десять, остановились.

— В разведку с боем не пойдешь, — сказал взводный.

— Как не пойду? Все пойдут… Как можно? — взволновался Асланбек. — Славка ходил…

— Эх, не понимаешь…

На что намекает лейтенант! Ну, Славика берег, это он делал правильно, а его кто приказал беречь? Нельзя в разведку… Идти в атаку можно, броситься с гранатой под танк… Стоп! Из разведки не вернулся какой-то младший лейтенант, к немцам перебежал. Трибунал приговорил его к расстрелу. Взводный сказал, что у предателя отец, оказывается, в революцию бежал с белыми офицерами в Японию. Ах вот оно что…

Глаза заволокло пеленой, и он протер их кулаком, подступился к лейтенанту.

— Понимаю: не комсомолец? Отец в тюрьме? Да? Враг я…

— Видишь ли… — запнулся лейтенант, скользнул взглядом по бойцу. — Я тебя знаю.

— У немцев останусь?

— Одним словом, в другой раз.

— Я убью себя… Сейчас, — Асланбек переложил из руки в руку автомат.

— Ты что, ошалел? Не дури. Ладно, собирайся, черт с тобой, тебе лучше делаешь…

— Не надо мне лучше, не хочу!

Повернулся лейтенант и ушел лесом.

Вернувшись к друзьям, Асланбек заметил вопрошающие взгляды, но промолчал, а они не спросили.

Первым нарушил молчание Петро:

— Чего задумались, хлопцы?

— Митинг срывается, — озабоченно ответил Яша. — Оратор приопаздывает. Может, толкнешь речугу?

Не доверяют ему, значит? Кругом смерть, не знаешь, в какую минуту тебя убьют… В чем подозревают? Как бы не перебежал к немцам? Да какой человек предаст самого себя? Ему бы погибнуть вместо Славика. Что же теперь, смерти ему искать? Голову подставить пуле? Ни за что он не отдаст свою жизнь даром, ни сейчас, ни потом… Он еще не докопался да правды. В Москву поедет, в ЦК, к самому Сталину обратится, все, все расскажет…

— Кончай травить, готовься.

Веревкин слегка пошевелил пальцами раненой руки.

— А как же вы?

Яша погладил Веревкина по плечу, сказал мягко:

— У вас ранение серьезное.

— Тебя не спрашивают, придержи язык.

— Молчу!

— Вот так…

Из леса появился старшина с двумя бойцами; у каждого за спиной термос, в руках по ведру.

— А, суслики, приготовить ложки к бою! — весело гаркнул старшина, ставя ведро на снег.

— Ого, пахнет говядиной, — оживился Яша.

Он выхватил из-за голенища ложку, сунул в ведро, но старшина успел ударить его по руке.

От боли Яша вскрикнул, запрыгал на одной ноге.

— Не спеши поперед батьки в пекло. Какой прыткий. Ты же не в «Астории», — назидательно сказал старшина. — Команды не было, а ты уже навалился. Это на все отделение.

— Не густо, — отозвался Петро, заглянув в ведро. — На донышке, воробей клюнет два раза и…

— Так вас же четверо, — возмутился старшина.

— Не четверо, а отделение! — отозвался Веревкин.

Чертыхнувшись, старшина ушел.

Сержант велел Яше принести буханку и разделить поровну, а тот — в свою очередь перепоручил Петро:

— Кому говорят? Топай, чего стоишь?

Петро перед самым его носом покрутил кулаком, но за хлебом пошел, а вслед ему хихикнул Яша:

— На морозе одно спасение — двигаться, а он ленится ногой двинуть.

Вернулся Петро. Вдвоем с Яшей пытались разрубить буханку. Ударил раз, другой лопатой, железо со звоном скользнуло по ней. Кое-как отбили по кусочку. Свою дольку Асланбек просунул под гимнастерку, приложил к голому телу.

— Каша на четверых, а воевать за все отделение, — пытался пошутить Петро. — Не старшина, а фокусник.

— Не заржать бы от овса, — вставил слово Веревкин.

— Ведите меня сейчас на скачки, всех кобыл оставлю за своим хвостом, — Яша заржал. — Похоже?

Пробирал мороз. Асланбек пытался заставить себя забыть по крайней мере на эту ночь разговор с лейтенантом, а завтра пойдет к полковому комиссару…

— Угу. Я давно хотел сказать, что ты настоящий жеребец, — Петро зачерпнул ложкой из ведра.

— А что, князья тоже едят перед сном?

Веревкин вытащил ложку из-за голенища сапога.

Яша притянул к себе ведро.

— Говядину с грибами заливают сметаной и черепашьими яйцами.