Зима в горах - Джон Уэйн

На какое-то черное, страшное мгновение беспросветное отчаяние, еще более глубокое, чем прежде, овладело Роджером. Это был Йорверт, который при встречах с Роджером глядел на него волком, которому было наплевать на Гэрета и на его автобус и для которого Роджер был всего лишь презренный чужак. Йорверт! Быть может, он даже получит садистическое удовольствие, наблюдая, как эти двое будут приканчивать чужака!

Но Йорверт удивил Роджера. Удивил и заставил почувствовать угрызение совести (зря он так дурно судил о нем) и радость: на земле, в конце концов, не все так уж враждебно человеку, иногда, глядишь, ему неслыханно повезет в какой-нибудь ослепительно-солнечный зимний день… Удивление и радость остались после этого надолго в его душе.

Парень, боровшийся с Роджером, внезапно выпустил гаечный ключ из рук. От неожиданности пальцы Роджера слегка разжались, а парень с быстротою молнии снова вцепился в ключ и вырвал его у Роджера. Старая, как мир, и простая, как гвоздь, уловка, знакомая каждому со школьных лет! Но она сработала. И в тот же миг парень огрел Роджера ключом по ребрам. Роджер согнулся пополам, ему показалось, что у него переломаны все кости, а те двое уже навалились на него, молотя кулаками, пиная. Роджер не удержался на ногах. В ушах у него стоял какой-то адский гул. И вдруг избиение прекратилось — так же внезапно, как началось. Роджер открыл глаза. Он все еще был жив. И то, что он увидел, лежа на земле и поглядев по сторонам, заставило его забыть про боль в боку, и сесть.

Йорверт, зажав голову шофера под мышкой, ритмично бил его кулаком по лицу. При каждом ударе тяжелого кулака человек издавал пронзительные, сдавленные вопли. После пятого, шестого удара другой парень поднял гаечный ключ и обошел Йорверта сзади, норовя ударить по затылку, но Йорверт безостановочно крутил массивной головой то вправо, то влево, и откуда бы ни пришла опасность, он, как видно, был начеку. Когда гаечный ключ взлетел в воздух, Йорверт попятился назад и с силой ударил стоявшего сзади ногой в голень. Затем, не выпуская шофера, он схватил второго за ворот куртки, отступил немного, чтобы покрепче утвердиться на ногах, и сшиб обе головы лбами.

Роджер подумал, что от такого удара не могут не треснуть кости. В мертвой тишине звук удара прозвучал неправдоподобно громко. Йорверт сгреб парня, который пытался ударить его гаечным ключом, и начал бить по лицу и туловищу своими огромными каменными кулаками. Через несколько секунд Роджер отвел глаза. Плевать он хотел, если Йорверт убьет подонка, но смотреть, как это произойдет, у него не было охоты. Можно любить ветчину, но кто станет смотреть, как колют свинью? Когда Роджер отвернулся, Йорверт уже прижал парня к ограде и методически бил его по зубам. При каждом ударе голова парня стукалась затылком о камень.

Роджер закрыл глаза. Яркое солнце пробивалось сквозь сомкнутые веки, и в глазах плавал багровый туман. Сильно болели ребра; при каждом вздохе боль становилась нестерпимой, распространялась по всему телу. Все еще сидя на дороге и не открывая глаз, Роджер пощупал бок. Похоже, ребра были целы. Может быть, просто трещина. Он почувствовал позыв к рвоте и наклонился вперед.

А теперь Йорверт был уже возле него и помогал ему подняться на ноги, Роджер услышал его низкий, густой голос, услышал валлийскую речь:

„Вам плохо? Позвать доктора?“

Роджер открыл глаза.

„Нет, могло быть хуже, — сказал он. — Вы подоспели как раз вовремя“.

„Попробуйте встать“, — сказал Йорверт.

Роджер поднялся на ноги. Дышать стало как будто легче. Возможно, даже ребра не треснули — синяки будут и все. Толстая кожаная куртка, в которую он облачился накануне, идя на работу, и которая и сейчас была на нем, порядком смягчила удары.

„Кажется, у меня все в порядке“, — сказал Роджер.

За спиной у Йорверта один из тех двоих — тот, кому особенно крепко досталось, — медленно поднимался на ноги. На дороге видны были пятна крови. А шофер уже ковылял прочь, не дожидаясь своего приятеля. Он сошел с дороги и шагал напрямик по холму в сторону Карвеная и моря. Другой, пошатываясь, прижимая руки к лицу, побрел следом за ним.

„Может надо задержать их? — слабым голосом произнес Роджер. — Полиция…“

„Бросьте, на что вам полиция, — сказал Йорверт. — Я их хорошо проучил. Пускай-ка появятся перед Диком Шарпом в этаком виде“.

„Да, — согласился Роджер. — Пожалуй, этак лучше“.

Йорверт пристально поглядел на Роджера.

„Вам бы надо отдохнуть, — сказал он. — Вы что-то побледнели“.

„Очень может быть“, — сказал Роджер. Он провел рукой по лбу: лоб был холодный и клейкий от пота.

„Сегодня утром автобус не будет курсировать, — сказал Йорверт. — Я слышал про Гэрета. А вам бы лучше отдохнуть. Вы пока все равно ничем помочь не можете“.

Роджер вдруг почувствовал, что его клонит ко сну. Произведенное на него нападение так его потрясло, что мозг работал непривычно медленно, но над всем преобладало чувство вины перед жителями Лланкрвиса, которым придется идти на работу пешком.

„Обидно, что не будет рейса, — сказал он. — Автобус-то как будто в порядке. Мне кажется, они не успели там ничего испортить, я им помешал. А вот повести его некому“.

„Я подвезу, кого встречу“, — сказал Йорверт.

„Если вы увидите, что кто-то ждет автобуса, — пробормотал Роджер, — объясните, что произошло… Или хотя бы скажите им…“

„Пойдите полежите, — сказал Йорверт. — Если вам нужен врач, я вызову“.

„Спасибо, не нужно“, — сказал Роджер. Он даже подумать не мог о том, что кто-то начнет его выстукивать, щупать, допрашивать.

„Ну, я пошел, — сказал Йорверт. — Эти двое больше не будут попадаться у вас на дороге“.

Он не без гордости поглядел на костяшки своих пальцев.

„Кожу содрал“, — сказал он.

„Мне очень жаль“… — пробормотал Роджер.

Йорверт ухмыльнулся, засунул руки в карманы пальто и начал спускаться вниз по дороге. Роджер присел на траву на обочине и поглядел ему вслед. Он только сейчас сообразил, что не сказал спасибо Йорверту. Он набрал в легкие побольше воздуха, чтобы крикнуть: „Спасибо!“ вслед удалявшейся фигуре, но почувствовал острую боль и медленно, осторожно выпустил воздух, не издав ни звука.

Ладно, Йорверт был прав. Дел у него сегодня нет никаких. Сейчас самое время отдохнуть. Он поднялся и зашагал в золотистой утренней тишине в сторону часовни.

Когда Роджер добрался до часовни и отворил дверь, на него сразу пахнуло холодом, хотя благодаря ярким солнечным лучам, падавшим из окон, на первый взгляд казалось, что в помещении тепло. Печка, разумеется, потухла. Он подошел прямо к ней, присел на корточки, отворил дверцу и начал выгребать золу, чтобы растопить заново. Он был даже доволен, что нашел себе какое-то механическое занятие. Конечно, растапливать печурку — это не возвышенный удел Марии, а скромное мирское занятие Марфы, но это было веселое занятие и не лишенное какого-то крошечного созидательного начала. Гоня от себя мысли о том, что произошло в это утро, чувствуя приятную пустоту и легкость в голове, Роджер деловито возился с углем, со спичками, с поддувалом. Прикрыв дверцы, он открыл поддувало, чтобы пламя загудело и разгорелось поярче. Вот так. Теперь хорошо занялось. Можно подбросить основательную порцию „орешков“. Он осторожно засыпал уголь, прикрыл дверцу, сел и стал ждать. Тепло, доброе приветливое тепло будет постепенно распространяться все дальше и дальше, пока вся часовня не обогреется. Вот тогда, после того как станет совсем тепло, в мозгу у него прояснится, и он сможет уразуметь до конца, что с ним произошло.

Он сидел в деревянном кресле и ждал. Было очень тихо. Он прислушивался, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук, — и не мог. Весь мир, казалось, был отдан во власть тишины и солнечного света.

Роджер сидел совершенно неподвижно, только глаза его поглядывали по сторонам, оценивая обстановку. Здесь он будет в безопасности. Йорверт такого страху нагнал на тех двоих, что они никогда этого не забудут, и, уж конечно, Дику Шарпу нелегко будет после такого отпора нанять себе других головорезов для нового нападения. Здесь, в этом своем убежище, в логове этом, Роджер был в безопасности. Нехорошо только, что у него все так запущено. Солнечные лучи укоризненно золотили слой серой пыли на полу и мебели. Он посвятит сегодняшний день метле и тряпке. Ни о чем другом ему нет нужды беспокоиться. В его жизни не было сейчас ничего, чему он должен был бы отдавать свое внимание — ничего и никого. Роджер сидел, не шевелясь, прислушиваясь к безветренной зимней тишине. Затем — подсознательно — его мозг отметил, что тишина чем-то нарушена. Каким-то звуком, похожим на гудение пчелы, но изменчивым, ибо он становился то выше тоном, то ниже и с каждой секундой все громче и громче. Затем затих, замер совсем. Автомобиль. Легковой автомобиль подъехал к часовне. Вот выключили двигатель, отворилась дверца автомобиля, за ней другая; в морозном воздухе голоса.