Статьи - Виссарион Белинский

Многие пьесы Жуковского, совершенно отжившие для нашего времени, все-таки имеют свой исторический интерес, и без них полное издание сочинений Жуковского не имело бы общего характера поэзии Жуковского. Таковы: «Людмила», «Длина и Альсим», «Двенадцать спящих дев», «Певец во стане русских воинов» и проч. – Послания Жуковского заключают в себе, местами и отрывками, характеристические черты времени, в которое они писаны; сверх того, в них, как заметили мы выше, встречаются поэтические проблески и замечательные мысли. Особенно слабыми пьесами (иные по форме, иные по содержанию, иные по тому и другому) считаем мы следующие: «Песнь барда над гробом славян-победителей», «Певец в Кремле», «Пиршество Александра, или Сила гармонии» (Из Драйдеиа), «Гимн (Подражание Томсону)», «Библия», «Сон могольца», «Эпимесид», «Орел и голубка», «Добрая мать», «Сиротка», «Подробный отчет о луне» (какое-то странное resume всего говоренного поэтом о луне в разных стихотворениях его), «Алонзо», «Доника», «Ленора», «Королева Урака», «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем, и кто сидел впереди», «Две были и еще одна», «Фридолин» (прекрасный перевод странной по содержанию пьесы Шиллера), «Сказка о царе Берендее» и «Сказка о спящей царевне». Что касается до «Аббаддонны» – это мастерской, превосходный перевод из самой натянутой, какая только была в свете, и совершенно забытой теперь поэмы.

Мы бы опустили одну из самых характеристических черт поэзии Жуковского, если б не упомянули о дивном искусстве этого поэта живописать картины природы и влагать в них романтическую жизнь. Утро ли, полдень ли, вечер ли, ночь ли, вёдро ли, буря ли, или пейзаж – все это дышит в ярких картинах Жуковского какою-то таинственною, исполненною чудных сил жизнию… Примеры лучше всего объяснят нашу мысль касательно этого предмета:

Стоял среди цветущия равниныСтаринный Ирлингфор,И пышные с высот его картиныПовсюду видел взор.Авон, шумя под древними стенами,Их пеной орошал,И низкий брег с лесистыми холмамиВ струях его дрожал.Там пламенел брегов на тихом склонеЗакат сквозь редкий лес;И трепетал во дремлющем АвонеС звездами свод небес.Вдали, вблизи рассыпанные селаДымились по утрам;От резвых стад долина вся шумела,И вторил лес рогам.Спешил с пути прохожий совратясяНа Ирлингфор взглянуть,И, красотой его пленяся,Он забывал своп путь.

(«Варвик»)

Небо в Рейне дрожало,И луна из дымных тучНа ладью сквозь парус алойПроливала темный луч.И плывут они безмолвны;За кормой струя бежит;Тихо плещут в лодку волны,Парус вздулся и шумит.И на береге молчанье;И на месяце туман;Лора в робком ожиданье,В смутной думе Адельстан.

(«Адельстан»)

Владыко Морвены,Жил в дедовском замке могучий Ордал;Над озером стеныЗубчатые замок с холма возвышал;Прибрежны дубравыСклонялись к водам,И стлался кудрявыйКустарник по злачным окрестным холмам.Спокойствие сенейДубравных там часто лай псов нарушал;Рогатых еленейИ вепрей и ланей могучий ОрдалС отважными псамиГонял по холмам;И долы с холмами,Шумя, отвечали зовущим рогам.

На темные сводыБагряным щитом покатилась луна;И озера воды Струистым сияньем покрыла она;От замка, от сенейДубрав по брегамОгромные тенейЛегли великаны по гладким водам.

Прохладою дышитТам ветер вечерний и в листьях шумит,И ветви колышет,И арфу лобзает… но арфа молчит.Творения радость,Настала весна —И в свежую младость,Красу и веселье земля убрана.И ярким сияньемХолмы осыпал вечереющий день;На землю с молчаньемСходила ночная росистая тень;Уж синие сводыБлистали в звездах;Сравнялися воды,И ветер улегся на спящих листах.

(«Эолова арфа»)

И вот… настал последний день;Уж солнце за горою;И стелется вечерня теньПрозрачной пеленою;Уж сумрак… смерклось… вот лунаБлеснула из-за тучи;Легла па горы тишина;Утих и лес дремучий;Река сравнялась в берегах;Зажглись светила ночи;И сон глубокий на полях;И близок час полночи…

И всё в ужасной тишине;Окрестность, как могила;Вот… каркнул ворон на стене;Вот… стая псов завыла;И вдруг… протяжно полночь бьет;Нашли на небо тучи;Река надулась; бор ревет;И мчится прах летучий…Напрасно веет ветерокС душистый долины;И свет лупы сребрит потокСквозь темны лип вершины;И ласточка зари восходВстречает щебетаньем;И роща в тень свою зоветЛисточков трепетаньем;И шум бегущих с поля стадС пастушьими рогамиВечерний мрак животворят,Теряясь за холмами…

Увы! уж и последний деньКран неба озлащает;Сквозь темную дубравы сеньБлистанье проникает;Все тихо, весело, светло;Все негой сладкой дышит;Река прозрачна, как стекло;Едва, едва колышетЛистами легкий ветерок;В полях благоуханье;К цветку прилипнул мотылекИ пьет его дыханье…

(«Громобой»)

Окрест сторона та прекрасна была:Река наравне с берегами,По зелени яркой лазурно теклаИ зелень поила струями;Живые дороги вились по полям;Меж нивами села блистали;Пестрели стада; отвечая рогам,Долины и холмы звучали;Святой монастырь на пригорке стоялЗа темною кленов оградой;Меж ними – в то время как вечер сиял —Багряной горел он громадой.

Был вечер прекрасен, и тих, и душист;На горных вершинах сияло;Свод неба глубокий был темен и чист;Торжественно все утихало.По-прежнему грустен, по-прежнему дик(Уж годы прошли в покаянье),На место, где сердце он мучить привык,Он шел, погруженный в молчанье.Но вечер невольно беседовал с нимСвоей миротворной красою,И тихой земли усыпленьем святым,И звездных небес тишиною.И воздух его обнимал теплотой,И пил аромат он целебный,И в слух долетал издалека поройОтшельников голос хвалебный.

(«Покаяние»)

И воцарилась всюду тишина;Все спит… лишь изредка в далекой мгле промчитсяНевнятный глас… или колыхнется волна…Иль сонный лист зашевелится.Я па брегу один… окрестность вся молчит…Как привидение, в тумане предо мноюСемья младых берез недвижимо стоитНад усыпленною водою.Вхожу с волнением под их священный кров;Мой слух в сей тишине приветный голос слышит:Как бы эфирное там веет меж листов,Как бы невидимое дышит;Как бы сокрытая под юных древ корой,С сей очарованной мешаясь тишиною,Душа незримая подъемлет голос свойС моей беседовать душою,И некто урне сей безмолвный приседит;И, мнится, па меня вперил оп томны очи;Без образа лицо, и зрак туманный слитС туманным мраком полуночи.Смотрю… и, мнится, все, что было жертвой лет,Опять в видении прекрасном воскресает;И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет,С надеждой к сердцу прилетает…

(«Славянка»)

Таких примеров мы могли бы выписать и еще больше, по думаем, что и этих слишком достаточно, чтоб показать, что изображаемая Жуковским природа – романтическая природа, дышащая таинственною жизнию души и сердца, исполненная высшего смысла и значения.

Стих Жуковского неизмеримо выше стиха всех предшествовавших ему поэтов: он исполнен мелодии и вместе с тем какой-то сжатой крепости и энергии. Такого стиха требовали содержание и дух поэзии Жуковского. И, несмотря на то, еще многого недоставало этому стиху: он еще далеко не совсем свободен, не совсем гибок. Содержание поэзии Жуковского было так односторонне, что стих его не мог отразить в себе все свойства и все богатство русского языка. Батюшков тоже немало сделал для русского стиха; но, несмотря на соединенные заслуги этих двух поэтов, создание вполне поэтического и вполне художественного стиха предлежало Пушкину. Кроме односторонности содержания поэзии Жуковского, не должно еще забывать, что поэтическая деятельность его двойственна: в одной он является, как романтик, самобытен и оригинален; в другой – под влиянием предшествовавших ему поэтов, и особенно под влиянием идей Карамзина. Правда, он и в патриотические стихотворения и в послания внес что-то свое, ему собственно, как романтику, принадлежащее; но стих в этих пьесах все-таки отзывается более или менее фактурою старых мастеров нашей поэзии. Попадаются в стихотворениях Жуковского стихи тяжелые и темные, как, например, эти:

Их одобренье нам награда,А порицание – оградаОт убивающия дарНадменной мысли совершенства.

Иногда расстановка слов напоминает Ломоносова, как, например: