Жизнь Бальзака - Грэм Робб

«Луи Ламбер» в самом деле дает основания для вопросов о психическом состоянии Бальзака. Роман – не только литературное изложение идеи Сведенборга о внутренних и внешних сущностях, о сосуществовании в одном человеке ангела и зверя, разоблачаемого определенными психическими явлениями вроде телепатии и телекинеза. Как в «Шагреневой коже» и «Неведомом шедевре», в «Луи Ламбере» утверждается, что «мысль уничтожает мыслителя». Эту трагическую истину, что характерно, упустила из виду г-жа де Берни, когда уверяла своего капризного любовника, что публика будет восхвалять роман только в том случае, если не поймет его. Ведя то, что на первый взгляд кажется отчетом очевидца о жизни в духовной сфере, Бальзак, по ее мнению, притворялся Богом: «Вы, кажется, взвалили на себя невозможный труд». «Если автор выходит и сообщает мне, что достиг цели своего духовного желания, как бы велик он ни был, я вижу в нем всего лишь хвастуна, его тщеславие меня поражает, и чем больше он раздувается, тем меньше становится в моих глазах»503.

По правде говоря, в собственных глазах Бальзак давно перерос Лору де Берни и во многих отношениях вторгался в новые владения. Существуют свидетельства очевидцев, которые утверждали, что у него случались приступы настоящего, клинического сумасшествия. Кроме того, безумие сквозило в его стремлении угнаться за несбыточным: он искал идеальную женщину во Франции (телесно), в Европе и Азии (духовно). Одним идеалом стала женщина из плоти и крови, маркиза де Кастри. Вторая, Эвелина Ганская, также вошла в жизнь Бальзака как анонимная корреспондентка. До их знакомства в Невшателе, которое состоялось в 1833 г., Ганская была для Бальзака во многом плодом его воображения. Обе женщины встретились Бальзаку на повороте, за которым начинается его зрелый период. История следующего периода его жизни намекает на психологический ультиматум. В одних его произведениях жизнь – разрушительная сила, которую следует постоянно контролировать; в других, на первый взгляд не автобиографических этюдах, изобража ющих французское общество, Бальзак возвращается к безмятежности и пышности своего детства – «Турский священник» (Le Curé de Tours), «Гранатник» (La Grenadière), «Озорные рассказы» и «Тридцатилетняя женщина» (La Femme de Trente Ans). Едва заметив на горизонте психологический спасательный круг, Бальзак увековечит свою победу еще одним романом, действие которого происходит в Турени, шедевром, в котором слились оба потока его творчества: «Евгенией Гранде» (Eugénie Grandet). Период, в течение которого он вел борьбу между собственным прошлым и настоящим «я», задним числом можно назвать вторым переходным возрастом.

Первый признак перемен в отношениях Бальзака с женщинами приходит с его отъездом из Парижа. Он поручил матери управлять своим домом на улице Кассини с огромным штатом прислуги, а также вести запутанные дела с издателями и редакторами. Чтобы выплатить долги (за одежду, ковры, дорогие переплеты и новое увлечение Бальзака – фарфор504), г-жа де Бальзак вынуждена была продать лошадей и уволить слуг. Как всегда, преисполненный оптимизма, Бальзак просит мать сохранить сбрую и убедиться, что Паради и Леклерк не забрали с собой красивые синие ливреи, которые он заказал специально для них. Любой ценой ей следует избегать судебного преследования: он окружен врагами, которые с радостью воспользуются малейшей возможностью выставить его в смешном свете. По этой причине во все свои последние договоры Бальзак вставлял условие: журналы, которые публикуют его рассказы, не имеют права помещать на своих страницах отрицательные рецензии на его творчество.

Кажется удивительным, что Бальзак, такой осторожный по отношению к остальным недругам, сам передал бразды правления своим имуществом в руки матери. Тем не менее г-жа де Бальзак стала весьма успешным его агентом, особенно учитывая огромное количество поручений, которое он ей давал. По-настоящему удивительна благодарность, которой дышат многие его письма: «Я не хочу, чтобы прошел еще день, а я не сообщил вам, как сильно вас люблю и какую нежность вы во мне пробуждаете. Конечно, мои чувства – не просто результат неистощимого великодушия моей маменьки; но, как вам известно, от одной капли вода в чашке может перелиться через край»505. Возможно, к всплеску нежности имел какое-то отношение брат Анри: семья получила с Маврикия известие, что маленький транжира встал на ноги и женился на своей квартирной хозяйке, богатой вдове. Похоже, его жизнь обеспечена. Оноре даже позавидовал брату. «Я завидую ему оттого, что он первым сделал вас счастливой, – написал он матери и продолжал уже не так убедительно: – Из-за него я глубоко сожалею о той стезе, какой пошел, и о том, что я… не выполняю своих обязательств по отношению к вам»506.

В тех условиях ему, наверное, льстила мысль о том, что его любят. Цветистые же комплименты матери больше говорят о ее «надеждах» и «ожиданиях», чем о чувствах сына. Дело в том, что в то же время он написал много сцен с братоубийством и изменницами-матерями. Сама того не зная, г-жа де Бальзак вела двойную жизнь: наказанная в литературе, она восхвалялась в реальности. В лучшем случае сыновние излияния Бальзака можно назвать двусмысленными. Показная любовь к матери, видимо, была частью плана, рассчитанного на то, чтобы освободиться, но время от времени мстительный голос творчества прорывается и в переписке: «Если бы только страдал я один; но вот уже четыре года (после краха типографского дела. – Авт.) только одна мадам де Берни двадцать раз спасала меня от ссылки»507. Оноре сообщал и другие новости личного характера, которые его мать предпочла бы не слышать: «Мое целомудрие до некоторой степени беспокоит меня и лишает сна»508. Бальзак поставил мать в неудобное положение: было что-то и жестокое, и жалкое одновременно в том, чтобы посвятить ее во все финансовые тайны. Как он напоминал ей, хотя всегда косвенно, она в первую очередь заботилась о своих деньгах, и он тратил ее деньги. Г-жа де Бальзак понимала, что сын зарабатывал достаточно, чтобы сводить концы с концами. Почему же тогда он всегда ухитрялся идти ко дну? Точнее, почему, угрожая обанкротить всю семью, сын, которому казалось, что мать его никогда не любила, сделал ее всецело зависимой от себя?

В письмах Бальзака проблема предстает с другой стороны. Его долги – огромная дыра, которую он заполняет, как каменную кладку раствором, своим творчеством. Мать неустанно советовала ему – впрочем, совет был вполне разумен с точки зрения бухгалтера – не заполнять бездонную дыру. «Вы просите меня писать подробно… но, моя бедная матушка, вы, очевидно, по-прежнему не представляете себе, как я живу!» «Сегодня утром я уже собирался приступить к работе, когда пришло ваше письмо и совершенно меня дезорганизовало. Как мне творить, если я вдруг понял, какими видятся вам мои затруднения?»509

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});