Тогда в Египте... (Книга о помощи СССР Египту в военном противостоянии с Израилем) - Александр Филоник

В ходе разговора о текущих делах майор Панченко неожиданно предложил комбату поднять вторую роту по тревоге и провести с ней ночную тренировку по выдвижению к предполагаемому месту высадки условного десанта противника. Этим местом была избрана позиция РЛС.

Честно говоря, даже сегодня, тридцать лет спустя, мне трудно с полной уверенностью сказать, что было бы тогда лучшим для нас: проводить или не проводить эту тренировку. Если бы такое учение действительно состоялось, то мы могли бы сорвать операцию противнику, которую он планировал провести в эту ночь. Другой вопрос: «Какие последствия ожидали бы нас?». Нет сомнения в том, что на следующий день израильтяне ударами своей авиации смешали бы батальон с песком, и мне, вероятнее всего, не пришлось бы писать эти строки.

В таком предположении нет преувеличения. Знакомый батальонный советник, участник Великой Отечественной войны, реально познавший на практике всю мощь израильских бомбардировок на Суэцком канале, как-то сравнил обмен ударами египетских и израильских войск: «Если араб из рогатки выбивает еврею стекло в окне, то еврей берет дубину, вышибает в доме араба всю оконную раму».

Позже я убедился, что ответ израильтян действительно всегда был мощнее и масштабнее по своим последствиям. Мы, конечно, были готовы выполнить свой воинский долг и решить все задачи, поставленные командованием, но и умирать в этих диких красноморских песках тоже никому не хотелось.

Так или иначе, но судьба распорядилась по-своему. Подполковник Зибиб категорически отказался от нашего предложения. При этом он выдвигал разные причины. Одним из доводов, в частности, было то, что в эту ночь наш пехотный взвод был должен устроить «засаду» в непосредственной близости от РЛС. Организация подобных «засад» была тогда обычной практикой по защите ночью «жизненно важных объектов» в нашем секторе. Однако, более вероятным, мне тогда показалось, что комбату просто не хотелось заниматься этими учениями на ночь глядя. Тренировка наверняка заняла бы не один час и закончилась бы лишь к утру. Дискуссия завершилась тем, что нам показали официальную инструкцию, запрещавшую проведение каких-либо занятий и учений в случае объявления той или иной степени боевой готовности. Батальон же тогда действительно находился во второй степени такой готовности. Новых сообщений о вертолетах больше не поступало. Где-то в половине двенадцатого ночи комбат предложил нам идти спать, что мы и сделали. Сам же Зибиб с начальником штаба остались дежурить в землянке. Договорились, что в случае необходимости он нас вызовет.

Устав от перевода за день, и намотавшись по позициям батальона, я сразу же заснул. Тарас же, как выяснилось, не спал. Позже он рассказал мне, что тогда у него появилось какое-то нехорошее предчувствие. После полуночи он неожиданно разбудил меня: «Игорь! Слышишь? Гул самолета. Выйди наружу. Посмотри, что там?».

Полусонный, я нехотя поднялся с кровати, сунул ноги в ботинки и в одних трусах и майке вышел из землянки. Было зябко, как и всегда ночью в пустыне. С моря дул холодный ветер. Ярко светила полная луна. Действительно был слышан необычно сильный гул реактивных двигателей нескольких самолетов.

— Это, наверное, разведчик! — прокричал я, даже не подумав:

«Какая такая воздушная разведка может быть ночью?».

Гул становился все сильнее. Один из самолетов был где-то совсем близко, хотя его и не было видно. Через какие-то секунды, в тот момент, когда я уже собирался спускаться по ступенькам вниз, в метрах двухстах или меньше раздался сильный взрыв, а через секунду второй. Я увидел яркие вспышки. Это разорвались первые бомбы.

Начался воздушный налет. Часы показывали двадцать пять минут первого.

— Тревога, бомбят! — заорал я и кубарем скатился вниз в землянку.

Одевались мы как солдаты-первогодки во время тренировки по выполнению команды «Подъем». Выскочив наружу, сразу же побежали в сторону землянки комбата, до которой было метров двести. Воздух уже разрывался от рева реактивных двигателей, а в разных местах, и справа, и слева были видны вспышки разрывов бомб, сопровождавшиеся страшным грохотом. Неожиданно очень близко от нас разорвалась сразу серия ракет. В тот момент мы как-то не подумали о том, что можем быть поражены осколками, поэтому даже ни разу не залегли. Единственным стремлением было лишь одно — как можно быстрее добежать до места. Для меня лично этот кросс мог оказаться тогда последним в жизни. Дело в том, что на следующее утро Тарас обнаружил в куртке моей «офароли» сзади небольшое рваное отверстие: осколок прошел по касательной. По дороге нам попалось несколько испуганных солдат без оружия и почему-то босиком. В землянке, где кроме комбата были начальник штаба, офицер разведки и офицер связи, мы первым делом попросили сообщить об обстановке.

Какая может быть обстановка, — нервно ответил подполковник Зибиб. — Вы разве не видите, что нас бомбят?

Что сообщают с радара? — спросил Тарас.

— С радара сообщают, что их тоже бомбят, — ответил комбат.

О том, что радиотехническую роту действительно бомбят, мы знали и сами, поскольку до этого видели красные цепочки трассеров зенитных снарядов — батареи ложного радара вели огонь. Наш же пулеметный взвод ДШК молчал. Комбат объяснил, что стрелять в темноте нецелесообразно, поскольку самолетов все равно не видно.

— Если мы откроем огонь, то противник будет бомбить еще сильнее, — заметил Зибиб.

Весь этот разговор происходил в кромешной тьме. Египтяне погасили лампу, опасаясь, что свет могут заметить с воздуха и тогда нам ракеты не избежать. Для уточнения обстановки стали связываться по телефону с ротами, командирами батальона «Народной обороны» и радиотехнической роты. Дали радиограмму о налете в штаб бригады. Попытались по радио установить связь и с нашим «засадным» взводом, который еще в двадцать два часа должен был занять назначенную ему позицию вблизи РЛС.

Выяснилось, что все это время взвод в нарушение приказа находился не в засаде, а на позиции ложного радара. Сам же командир взвода, как выяснилось позже, распивал чай с командиром роты. К настоящей же РЛС взвод начал выдвигаться лишь с началом воздушного налета. Последним сообщением от командира взвода было: «Дальше двигаться не могу. Меня бомбят». В дальнейшем на наши вызовы взводный не отвечал.

Через пару дней, во время тщательного обследования района на маршруте выдвижения взвода мы не обнаружили ни одной воронки, ни от бомб, ни от ракет.

Где-то в половине второго ночи нам позвонил командир радиотехнической роты. Он сообщил, что видит пожар на позиции РЛС, а «сама станция, видимо, уничтожена попаданием бомбы и связи с ней нет». Это было последнее сообщение, которое мы получили с ложного радара в эту ночь. Связь была прервана. Вскоре прервалась проводная связь и со всеми ротами. Послать же связистов восстановить связь комбат категорически отказался, сославшись на то, что «солдаты могут погибнуть». Мы остались без связи и в полном неведении о складывающейся обстановке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});