Застава - Френсис Уилсон

Моласар возбужденно заходил по комнате.

- Поначалу глэкены тоже сомневались в том, что мы действительно существуем. Но как только они убедились в атом, так сразу же объявили нам беспощадную войну. Один за другим мои братья погибали, встречая самую настоящую смерть. И когда наш круг начал сужаться, я отстроил этот замок и решил схорониться в нем, чтобы пережить глэкенов с их безумными планами мирового господства. И похоже, что мне это удалось.

- Очень мудро, - согласился Куза. - Вы окружили себя фальшивыми крестами и впали как бы в зимнюю спячку. Но тем не менее я должен задать вам один вопрос, на который очень прошу мне ответить: почему все-таки вы боитесь креста?

- Я не склонен обсуждать это.

- Но вы должны рассказать мне! Ведь мессия... Был ли Иисус Христос...

- Нет! - Моласар покачнулся и тяжело прислонился к стене, сильно закашлявшись.

- Что с вами?

Глаза Моласара вспыхнули яростью.

- Если бы ты не был моим соотечественником, я бы уже вырвал тебе язык!

"Неужели одно упоминание имени Христа вызывает в нем ужас?" - изумился профессор. - Но я не мог даже предположить...

- Никогда не повторяй больше этого! Если тебе дорога моя помощь, которую я могу оказать, то никогда больше не произноси этого имени!

- Но это же просто слово.

- НИКОГДА! - Моласар с трудом заставлял себя сохранять видимое спокойствие. - Я тебя предупредил. Никогда больше - иначе твой труп будет брошен рядом с немецкими!

Куза почувствовал, что голова у него пошла кругом. Надо было срочно что-то предпринимать.

- А что вы скажете об этих словах: "Иитгадал вейиткадеш шемеи раба беальма дивера чиреутен, вейамлих"?..

- Это еще что за тарабарщина? - нахмурился Моласар. - Какое-нибудь заклинание? Или молитва? Может, ты хочешь избавиться от меня? - Он начал угрожающе приближаться к профессору. - Уж не встал ли ты на сторону немцев?

- Нет! - еле вымолвил Куза, и голос его осекся. В голове застучала кровь. Он с силой сжал ручки кресла поледеневшими пальцами. Ему казалось, что комната переворачивается и пол перед ним встает дыбом. Жуткий страх охватил старика. Это порождение тьмы содрогалось при виде креста и теряло самообладание при одном упоминании имени Иисуса, а древние иудейские молитвы на иврите оказались для него лишь пустым набором звуков! Это было непостижимо. Но, к его ужасу, именно так.

Теперь Моласар заговорил более спокойно, не обращая внимания на вихрь чувств, обуревающих его собеседника. Куза напряженно пытался не пропустить ничего из сказанного. Все, что говорил сейчас хозяин замка могло быть исключительно важным и для Магды, и для него самого.

- Мои силы уже понемногу восстанавливаются. Я чувствую, как новая энергия вливается в меня. Очень скоро - я думаю, самое большее, через пару дней - я смогу разделаться со всеми инородцами в этом замке.

Куза старательно пытался вникнуть в смысл его слов: силы... пару дней... разделаться... Но как он ни напрягался, другие слова ясно звучали в голове профессора: "Иитгадал вейиткадеш шемеи..." Бесполезность этой древней молитвы по усопшим не давала ему покоя.

А потом раздались громкие шаги: сапоги застучали у входа в башню, затем кто-то побежал вверх по лестнице, а со двора послышались голоса испуганные и сердитые. Лампочка в комнате мигнула и немного притухла, и это значило, что во всем замке сразу зажегся свет.

Моласар довольно усмехнулся, обнажая желтоватые острые зубы.

- Похоже, они обнаружили двух своих соратников.

- И очень скоро придут сюда и обвинят меня в этом, - заметил Куза. Беспокойство за свою жизнь наконец вывело его из оцепенения.

- Ты ведь не глупец, калека, - сказал Моласар и, подойдя к стене, привычным жестом толкнул нужный камень. Тот легко отошел в сторону, отворяя дорогу. - Вот и воспользуйся своим умом.

Куза молча наблюдал, как Моласар растворился в темноте открывшегося прохода, жалея про себя, что сам не может точно так же покинуть комнату до прихода немцев. Как только каменная глыба вновь заняла свое место, он подкатил кресло к столу и, раскрыв пресловутый "Аль Азиф", притворно углубился в чтение. Руки его дрожали. Он весь превратился в ожидание.

Однако долго ждать ему не пришлось. Через несколько секунд в комнату ворвался разъяренный Кэмпфер.

- Ну что, жид! - заорал он, направив указательный палец в лицо профессору. Размашистой походкой 6н быстро приближался к столу, что в сочетании с обвиняющим жестом должно было, по мнению эсэсовца, одновременно означать его полную власть над этим человеком и смертельную угрозу. - Ты обманул нас! Я так и знал!

Куза сидел неподвижно, обратив к майору полный недоумения взгляд. Пока оправдываться было рано. Да и что он мог сказать в свое оправдание!.. К тому же сопротивляться уже просто не было сил. Он чувствовал себя больным и слабым - и душевно, и физически. От немыслимого напряжения нестерпимо болело все тело - каждый мускул, каждый сустав и каждая кость. После встречи с Моласаром разум тоже отказывался подчиняться. Он ничего не мог сообразить. Во рту давно уже пересохло, но он не осмеливался прикоснуться к воде, потому что при одном виде Кэмпфера у него сразу же заныл мочевой пузырь.

Нет, профессор просто не был создан для таких перегрузок. Он учитель, ученый, человек умственного труда. Он не знал и знать не хотел, как вести себя с этим нахальным щеголем, который имел сейчас над ним полную власть. Куза с радостью нанес бы ему ответный удар, но не смел на это даже надеяться. А может, и не стоит бороться за свою жизнь, раз она все чаще сводит его с такими людьми?

Сколько он еще способен вынести?.. Но у него была Магда. А для нее должна оставаться хотя бы маленькая надежда.

Два дня... Моласар говорил, что полностью его силы восстановятся через пару дней. Сорок восемь часов. "Но смогу ли я столько продержаться?" - с горечью подумал Куза.

Да, он заставит себя выстоять до субботы! Субботний вечер. Шабес... Хотя что для него теперь шабес? Все эти слова с недавних пор стали терять свой привычный смысл.

- Ты меня слышишь, еврей?! - взвился майор. Голос его почти срывался.

- Да он и понятия не имеет, о чем вы ему толкуете, - раздался вдруг второй голос.

В комнату вошел капитан. Куза сразу узнал его по вежливому тону наверное, в армии это был большой недостаток. Издержки хорошего воспитания. А у настоящего немецкого офицера всякое приличие теперь должно отсутствовать...

- Ничего, скоро узнает! - В два размашистых шага майор оказался рядом со стариком и так склонился над ним, что идеальное лицо "истинного арийца" оказалось всего в нескольких дюймах от носа старого еврея.

- Что-то случилось? - с притворным удивлением спросил профессор, в то же время пытаясь изобразить на лице страх и отчаяние. - Что я такого сделал?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});