Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

Или жертва науки.

Были бессонные курсантские ночи перед зачетом по истории КПСС — Носкова в Кубинке все боялись, никто не спал, учили. Сутки, двое. Были ночные дежурства «на кнопке», которые при общем армейском недосыпе иногда превращались в мучение. Был маленький Родька, у которого болел живот или что-нибудь еще — мы со Светкой спали по очереди, это длилось несколько дней, неделю, две.

Но это все ерунда. Что такое каких-то пятьдесят часов без сна? Раздражение. Головная боль. Утомляемость. Вот и все… Сейчас я потерял счет бессонным ночам. Пять суток, шесть. Десять. Я даже не знаю. Не могу вспомнить. Скорее всего, иногда я забывался на какое-то время. Я стал медлителен, как ящерица в холодную погоду, могу застыть на месте, оцепенеть, мучительно соображая, где я и что должен делать.

Главное — не спать ночью. Закон жизни. В первую же ночь после злополучного визита правозащитников Блинов попытался сделать мне «кулёк с гулькой» — накинуть на голову одеяло и закрутить на затылке, пока не задохнусь. Я отбился, но после этого у нас обоих отобрали одеяла. Мне это скорее на руку: холод отгоняет сон. Блинов в ярости. Через день исцарапал себе ногтями лицо и шею, пожаловался дежурному, что я бросился на него, пытался убить. Реакции никакой не последовало — меня ведь теперь побаиваются… Думают, что это я вызвал правозащитников! Чушь какая-то… Как я могу кого-то вызывать?

По вечерам Блинов ходит по камере как заведенный, улыбается зловеще.

— Я — твоя смерть, Америкос. Хорошо знать это наперед, правда? Вот, любуйся, запоминай. Думай обо мне. Руки мои — смотри. Пальцы. Они вопьются в твою глотку. А это мое лицо, моя улыбка. Это последнее, что ты увидишь в своей жизни.

— Это задница, а не лицо, — говорю. — Ты что-то перепутал, Блинов.

Смеется. Скалится. Злится.

Потом объявляют отбой, ходить по камере нельзя. «Гаснет» свет. Блинов падает на свою шконку. Начинается ночь. Тропа войны.

Я лежу с открытыми глазами, стараюсь дышать ровно, чтобы он подумал, будто я сплю. Если он дернется сейчас, попытается убить — я подниму шум, дежурные отмолотят нас обоих, а Блинов, эта мерзкая скотина, очень боится боли. Ну и оставшуюся часть ночи смотровая щель на двери — «китайский глаз», — останется приоткрытой, наблюдать за нами будут плотнее, а это значит, что я смогу отдохнуть. Поэтому Блинов хочет действовать наверняка. Ждет. Тоже не спит.

Первые часы самые трудные. Я занимаюсь тем, что собираю зрение в точку. Оно расфокусировано, мышцы глазного яблока не подчиняются мне, веки сами наползают на глаза. Вверх-вниз, направо-налево, по окружности в одну сторону, в другую. Как утренняя физзарядка.

Потом начинается фаза «фальшивой реальности». Окружающая обстановка словно меняет свои внутренние свойства, начинает казаться частью давно позабытого сна, который снился тебе черт-те когда — в детстве, например. Ведь детям тоже иногда снятся кошмары. Странное чувство. Решение кажется очень простым: надо просто перестать сопротивляться — тогда кошмар закончится, ты проснешься в своей детской постели в комнате с обоями в желтых лилиях, услышишь, как на кухне мама жарит оладьи, а на улице брешет Барсик. Встанешь, позавтракаешь и пойдешь в школу. А если будешь продолжать сопротивление, то и останешься в этом кошмаре навечно…

Под утро вступают призраки. Бродит по камере Пашка Дрозд, состарившийся мальчишка с черными обугленными руками. Чья-то тень горбится за столиком, напевает вполголоса «Шестнадцать тонн» — это Катран сидит за рюмкой, смотрит пристально на меня. Важно вышагивает, хрустя суставами, костлявая фигура, похожая на полуразложившийся труп. Горят огоньки глаз, пальцы пляшут в воздухе, тяжелое зловоние в воздухе… Это Блинов. И он не призрак. Пришел проверить, сплю я или нет. В руке у него замечаю скомканный платок. Можно использовать как удавку, можно воткнуть в глотку, навалиться сверху — пока дежурный контролер подоспеет, я уже коньки откину…

А может — пусть? Все равно рано или поздно он меня подловит, все равно убьет. Зачем продлевать себе мучения?

— Иди спать, дурак, — говорю ему как можно спокойнее.

Он отскакивает от меня спиной вперед, бесшумно впечатывается в свою шконку. Лежит. В его движениях какая-то противоестественная… легкость, ловкость, что ли. Он будто в точности повторил свой путь к моей кровати, только проделал все это в обратном порядке. Как пленку запустили в обратную сторону. Мне страшно. Думаю: или я схожу с ума, или этот Блинов и в самом деле не человек, а какая-то инфернальная тварь…»

17 ноября 2010 г.

«Только что перечитал предыдущую запись. Плохо дело: строки сползают вниз, буквы превращаются в каракули. Засыпаю на ходу. Пришлось вымарать целый абзац, который так и не смог разобрать.

Хожу, как резиновая кукла. Непрекращающаяся головная боль. В ушах играют безумные марши. На каждое резкое движение сердце отзывается болью. Не знал, что бывает так больно.

Уверен, уже недолго…»

Эпилог

Фиолетово-желтый вертолет с логотипом на борту «Z-Phenomenon / Заозерский феномен / Международная научная экспедиция» долго кружил над выгоревшей, изуродованной взрывом тайгой. Снижался, набирал высоту, плавно скользил в сторону, опять нырял вниз, едва не касаясь брюхом уложенных пробором черных остовов, поднимая тучи пепла винтами. И снова уходил вверх. Чтобы окинуть взглядом всю область поражения, не хватало высоты — пасмурно, облачный фронт завис на трехстах метрах.

В салоне вертолета стоял возбужденный галдеж: на английском, русском, французском, немецком… хотя английского было все-таки больше. Члены экспедиции жадно прильнули к иллюминаторам. Они только что из поселка Ерча, где находится главная база экспедиции, это первый облет территории падения метеорита.

Все втайне надеются, что сумеют найти космического гостя и это станет самым большим открытием нового века. Возможно, прямо сейчас, из вертолета, увидят дымящиеся бока метеорита…

— Иди ко мне, Зипи! Иди к папочке, мой хороший!! — радостно орал рыжий лохматый детина, протягивая к иллюминатору руки, в одной из которых была бутылка с пивом. Это был самый известный в Дании исследователь метеоритов.

— Я давно жду Нобелевскую премию!! Порадуй меня!

В среде метеоритологов Заозерскому феномену успели дать ласковое прозвище «Zee-Pee», «Зипи» — по первым буквам английской транскрипции. Кое-кто высказывал мысль, что это, возможно, не естественное тело, а инопланетный космический корабль. Но серьезные ученые могут высказывать такие мысли только в шутку.

— …Вывал нехарактерный… видите, да? Здесь веер, а здесь будто елочкой, елочкой легли… Дальше вообще хаотичное нагромождение… И снова веер. Интересно… Что скажете, коллеги? — рассуждал вслух укутанный в парку Арчибальд Гульвиг, непререкаемый авторитет в данной области. Если бы не огромные очки и длинный паганелевский нос, он бы размазался лицом по иллюминатору, этой странной и вздорной преграде между ним и объектом его страстного желания.

— Несомненно, есть общие черты с тунгусским феноменом…

— Но там наблюдалась более однородная картина…

Окружавшие его коллеги — самая разношерстная компания, которая могла бы сойти хоть за ерчинских пьяниц, если бы не одинаковые фиолетово-желтые парки и иностранная речь, — все завороженно смотрели вниз, кивали головами, мяли подбородки, крутили в воздухе пальцами и готовы были хоть сию секунду выброситься из вертолета в черную убитую тайгу, где шалун «Зипи» рассыпал свои сокровища.

— …Двойной, даже тройной взрыв, а?..

— …ладно, а теперь допустим, что наложение нескольких волн произошло на разных высотах…

— …а в-третьих, никто не мешает нам спокойно рассчитать область задержки, а после этого уже строить догадки…

— …Тони, рыжий черт! Ты облил меня своим пивом!..

И только двое пассажиров сохраняли полное спокойствие — Сэм Першинг и его ассистентка Мардж Коул. Весь долгий путь от Москвы до Ерчи эта пара держалась особняком, не вступала в научные споры, не обсуждала околонаучные сплетни, проигнорировала общую попойку в Заозерске по поводу начала самого грандиозного научного пикника столетия. И выглядели они иначе, чем остальные: построже, дисциплинированнее, что ли… Никому до них, в общем-то, и дела не было, головы у всех были заняты предстоящей работой. И только Гульвиг нет-нет да бросал в сторону парочки сердитые взгляды, словно застукал мистера Першинга и мисс Коул за чем-то неприличным… Или, по крайней мере, знал, что перед ним ас эксфильтраций ЦРУ Грант Лернер со своей помощницей Анной Халевой.

Сейчас они дистанцировались от общей компании в задней части салона. Большую часть времени молча, равнодушно наблюдали расстилавшуюся под ними картину разрушений, лишь иногда вполголоса обменивались репликами, не менее загадочными, чем реплики метеоритологов — хотя явно относящимися к другой области знания.