Сезон мертвеца - Дэвид Хьюсон

Ник выдвинул ящик стола и обнаружил пухлую тетрадь. Открыв ее, он понял, что перед ним дневник Росси. Это были записи человека, который пытается понять смысл своего существования. В какой-то момент Нику показалось, что корявые буквы похожи на злых демонов, поселившихся в тетради по доброй воле автора. На одной из страниц Ник наткнулся на строчку: "Добравшись до Сан-Айвс, я встретил мужчину и семь его жен".

Он прочитал еще несколько страниц и понял, что дневник служил Росси отдушиной. Лука описывал свои страхи и сомнения, то и дело упоминая сослуживцев и знакомых: его, Фальконе, Терезу Лупо, Сару и многих других. Похоже, Лука посвящал этой тетради все свободное время.

Ник сунул ее в карман пиджака, вышел из комнаты и вежливо попрощался с Марией и сиделкой.

56

– Ты вскрикнула, когда...

Она рассмеялась из-за его смущения. Было раннее утро, и улица за окном только наполнялась автомобильным шумом. Джино вернулся в восемь часов, принял душ и даже немного вздремнул, так и не потревожив ее спокойного сна. Она проснулась сама и принялась поглаживать его упругое тело подушечками тонких пальцев. А когда он возбудился, она взобралась на него и стала медленно раскачиваться, стараясь задеть его губы набухшими сосками и с удовольствием ощущая его напрягшуюся мужскую плоть.

– Что "когда"? – спросила она, продолжая ритмично двигаться и прижиматься к нему всем телом.

– Ты сама знаешь, – сказал он, не открывая глаз.

Ирена недоуменно посмотрела на него, но благоразумно промолчала. Она вообще не понимала этого человека. Она не знала, например, почему он так часто пропадает по ночам, что делает в это время и откуда берет деньги. Сперва она думала, что он занимается грабежом, и пришла к выводу, что ничего страшного в этом нет. Но почему же в таком случае они строго-настрого приказали ей следить за ним? Почему потребовали, чтобы она глаз с него не спускала и сообщала им каждый раз, когда он выходил из дому? Почему, наконец, они хотели знать все, о чем он с ней говорит?

– Нет, ты скажи мне, – потребовала она.

Его и без того розовые щеки покрылись густым румянцем.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. По крайней мере чувствуешь.

– Конечно, чувствую, – засмеялась она. – А ты что, думал, я бесчувственная тварь? – Она откинула назад волосы и посмотрела на него. В слабом утреннем свете тускло блеснули ее зубы. Джино с удивлением обнаружил, что ее мягкая кожа покрылась капельками пота.

– Я всегда чувствую настроение мужчин, с которыми провожу ночь, но ты совсем другое дело, Джино. Тебя я совершенно не понимаю, и это меня пугает. Ты какой-то загадочный, и я не понимаю, что с тобой происходит в тот или иной момент. Конечно, я могу строить какие-то предположения, но предпочитаю не делать этого. Ты же знаешь, что я хорошая?

– Да, знаю, – подтвердил Джино. – Ты действительно хорошая, но при этом я не понимаю, почему ты выбрала именно меня?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Потому что ты ничего от меня не требуешь и хорошо обращаешься со мной.

Он вспомнил, что сначала она очень не понравилась ему, а потом он увидел в ней что-то очень важное, какую-то удивительную непосредственность, от которой ему становилось легко на душе.

– Ирена, что ты ощущаешь, когда занимаешься со мной любовью? – неожиданно для себя спросил он.

Она на мгновение задумалась. Никто еще не задавал ей подобных вопросов.

– Мне кажется, – медленно сказала она, – во мне что-то начинает расцветать. Как будто ты сам начинаешь произрастать во мне. Я не знаю, что это, но мне кажется, что это может быть ребенок.

Джино побледнел и завернулся в простыню. Ирена поморщилась от негодования. Такая реакция неприятно поразила ее. Он отпрянул от нее, как от прокаженной.

– Понимаешь, – тихо сказала она, поглаживая пальцами его жесткие волосы, – с другими мужчинами у меня такого не было. Я всегда держала определенную дистанцию и не забивала голову всякими мелочами.

Джино демонстративно отвернулся в сторону. Ирена снова задумалась над тем, что он делает по ночам и почему приходит домой в таком странном настроении. А сегодня утром от него почему-то пахло жареным мясом, как будто он провел ночь на пикнике у костра.

– Ты не волнуйся, Джино, – попыталась она успокоить его. – Никакого ребенка у нас с тобой не будет, это исключено.

Он быстро посмотрел на нее, словно хотел убедиться в том, что она не шутит.

– Понимаешь, – грустно продолжила она, – я уже была беременной, когда жила дома. Я обратилась к врачу, и он сделал мне аборт так ужасно и неумело, что теперь у меня никогда не будет детей. Правда, я до сих пор заставляю мужчин пользоваться презервативами, но только для того, чтобы не подцепить какую-нибудь заразу. Так что о детях мне остается только мечтать. Мы вместе можем мечтать об этом, Джино. – Она наклонилась и нежно поцеловала его в губы.

Он великодушно погладил ее по голове.

– Вот и хорошо, – прошептал он – Если хочешь знать правду, то семья убивает человека, разрывает его жизнь, делает ее невыносимой.

– Да, иногда такое случается, – согласилась она, – но без семьи тоже плохо.

Джино устало закрыл глаза, явно не желая думать над ответом.

Она прижалась губами к его уху и прошептала томным голосом:

– Когда ты входишь в меня, я ощущаю твое горячее живое тело, как будто ты передаешь мне свою жизнь, а твоя кровь сливается с моей. Я с благодарностью принимаю твой дар, и он хранится во мне, доставляя мне неописуемое счастье.

Джино подумал, что за всю его короткую, но весьма насыщенную жизнь это первый случай, когда он испытывает некоторую взаимность. До этого половой акт являлся для него средством личного удовлетворения, своего рода очистительной процедурой, которая не оставляла заметного следа. Ему и в голову никогда не приходило, что это может доставлять удовольствие и партнерше. "Дверь дьявола" – так, по его мнению, называл женщину Тертуллиан, и Джино понимал эти слова буквально. Поэтому женщина всегда была для него вместилищем порока, бесчувственным существом, которое не может ощущать всю полноту жизни и способно быть лишь объектом мужского вожделения.

Он оглядел комнату. В ней царил беспорядок. Одежда валялась на полу, а в углу на ковре стояла его сумка с пистолетом и небольшим запасом патронов.

– Расскажи мне о себе, Джино, – попросила Ирена. – Расскажи о своей семье.

Он смерил ее таким ледяным взглядом, что она пожалела о своей просьбе. Никогда еще она не видела таких пустых, почти мертвых, глаз.

– Зачем? Что тебе нужно от моей семьи?

– Ничего, – растерянно промямлила она, не понимая причины его злости. – Просто я хотела немного узнать о тебе. Мне интересно, что твои родители сделали такого, чем подтолкнули тебя на такую жизнь.

– Я сам выбрал эту жизнь, – сухо ответил Джино, – они здесь ни при чем.

Он подумал, что было бы несправедливо кого-то винить в своих поступках. В том, что он делает, не было вины ни членов его семьи, ни трагического стечения обстоятельств. Он вспомнил животный страх в потемневших от ужаса глазах толстого телеведущего, которого недавно поджарил на металлической решетке в церкви. Кто его вынудил сделать это? Никто. Он сам решился на этот поступок, причем сделал это вполне сознательно и с вполне определенной целью. Словом, он поступил так же сознательно, как и двадцать лет назад, когда впервые содрал шкуру с живой кошки. Темные семена зла зародились в его душе самостоятельно, а люди лишь обильно орошали их и взращивали.

Джино вспомнил, как часами простаивал в церквах, рассматривая сцены мученической смерти христианских святых. Как хотелось ему услышать слова, срывающиеся с их обескровленных губ! Они стойко принимали удары судьбы, но при этом хотели сказать людям что-то чрезвычайно важное, пророческое. Но это были святые, а Артуро Валена, находясь в агонии, произносил лишь проклятия. Примерно так же вела себя и Алисия Ваккарини – она плакала, умоляла о пощаде и не испытывала абсолютно никаких возвышенных чувств. Он вспомнил англичанина, которому перерезал горло в церкви на острове Тибр: тот издавал лишь хриплые звуки, обливаясь кровью. Джино долго пытался расшифровать значение этих звуков, но так и не смог. А жена Ринальди вообще оказалась настолько глупой, что не поняла истинной сути происходящего.

Джино вдруг осознал, что действовал не один. Все это организовал Ханрахан. Именно ирландец своими рассказами подтолкнул его к расправе над этими людьми. Его сиплый голос все время звучал в ушах Джино. Только с полицейскими вышла осечка. Конечно, Ханрахан ни за что на свете не санкционировал бы этот поступок, так как знал пределы своих возможностей.

– Джино, чем ты занимаешься? – продолжала допытываться Ирена. – Что ты делаешь, когда уходишь из этой комнаты? Кто ты, Джино?

Он недовольно посмотрел на нее и подумал, что эта девочка и так уже знает слишком много, чтобы чувствовать себя в полной безопасности.