Мы вовсе не такие - Бернгард Гржимек

построили узкий, пятиметровой высоты ящик с мягкой обивкой внутри, куда и, загнали Отто. Но когда зоопарковский ветеринар всадил ему шприц с пенициллином, жираф так разбушевался, что чуть не свернул себе шею — во всяком случае, голову его заклинило, и нам срочно пришлось разламывать свое сооружение.

Потом доктор Клёппель, свесившись из смотрового окошка, проделанного во внутреннем помещении на уровне ног жирафа, попробовал смазать рану лечебной мазью. Но Отто так молниеносно отреагировал на это, брыкнув ногой в сторону врача, что промахнулся всего лишь на какой-то сантиметр, иначе-размозжил бы ему голову! Нет уж, спасибо. Я решил отступиться и предоставить Отто самому залечивать свою рану. Что он и сделал.

Я заметил, что Отто даже не хромает, вышагивая взад и вперед по своему загону. С больной ногой он обращался так, словно бы и не чувствовал никакой боли, как будто она деревянная. И действительно, спустя два-три месяца раны на ноге полностью затянулись. По-видимому, жирафы и в Африке зачастую повреждают себе свои длинные ноги, и поэтому природа снабдила их очень хорошей, здоровой, быстро заживающей тканью.

Некоторое время спустя я прочел в одном медицинском журнале, что американские врачи изобрели совершенно новый способ залечивания ран: держать пораженное место открытым, не смазывая никакими эмульсиями и не бинтуя. Просто на свежем воздухе. Прочтя это, я понял, что мы можем гордиться тем, что вылечили нашего Отто наимоднейшим способом — просто ничем!

Когда наши жирафы галопируют по своей открытой смотровой площадке (между прочим, самой большой из всех, на которых содержат этих животных в других европейских зоопарках), то это всегда выглядит так, словно их сняли замедленной съемкой. Нет, проворными их никак не назовешь. Но в этом есть и свои преимущества, потому что и брыкается жираф без особой поспешности (если только не очень взбешен). Поэтому обычно можно вовремя увернуться от удара. А уворачиваться от ног жирафа совершенно необходимо: говорят, что одного удара его мощным копытом достаточно, чтобы разнести череп льву.

Во внутреннем помещении лондонского павильона для жирафов, существующего уже с 1836 года, можно увидеть глубокую вмятину в стене, отгороженную стеклом. Ее оставил там в 1865 году самец-жираф, размахнувшись шеей, точно кувалдой, и всадив тяжеленную голову в стену. Целился он при этом, между прочим, в своего служителя, но, к счастью, промахнулся.

Когда в этом павильоне случился пожар, задохнулись самка-жираф с детенышем. «Подобное могло произойти только потому, — писали газеты, — что жирафы — немые животные. Если бы они кричали, удалось бы заблаговременно заметить пожар».

А что, жирафы на самом деле немые? Такой вопрос нам задают очень и очень часто. В то время как уже сто лет назад профессор Оуэн, описывая появление на свет первого «европейского» детеныша жирафа, упоминал о том, что он время от времени издавал тихое, похожее на телячье мычание — звал мать. Однако опубликовано это было в старом, уже покрывшемся вековой пылью научном журнале, о котором теперь никто и не вспоминает.

Зато несколько лет назад Персифаль сообщил о более свежем факте. Он утверждал, что наблюдал в Африке за одной определенной самкой, которая, приходя на водопой, всегда издавала глухой зов, звучащий примерно как «уэ-э-рэ-э».

Однако подобные единичные наблюдения еще мало о чем говорят. Иногда болезненные изменения вдыхательном горле или разросшийся зоб могут привести к тому, что животное совершенно непроизвольно начнет издавать какие-то не свойственные данному виду звуки. Ведь уже не раз сообщалось о «поющих мышах», при обследовании которых всегда выявлялись болезненные отклонения в строении гортани.

Ловец диких животных Стентон слышал, как заарканенный им с помощью лассо шестимесячный детеныш жирафа издавал громкое мычание, приоткрыв рот. Потом, в загоне, он уже больше никогда не издавал ни звука. А другой, еще меньший детеныш, наоборот, во время отлова оставался нем как рыба, но зато потом, в краале, часто можно было услышать его грустное, мягкое, звучащее как бы издалека мычание. Рот его при этом оставался закрытым.

Когда самец-жираф находится в состоянии «влюбленности» и старается оттеснить своего соперника от самки, он порой издает короткий, похожий на кашель звук — их воинственный клич. Бой самцов выглядит таким образом: соперники стоят рядом и, размахиваясь длинной шеей, наносят головой, увенчанной короткими рожками, сопернику удары в бок.

Ловцы жирафов иной раз загоняют в крааль-ловушку одновременно по двадцать — тридцать животных. Надо сказать, что пленники довольно быстро осваиваются в новой обстановке. Этому способствует их природное любопытство. Так, они уже через пару дней начинают брать сено из рук. Тем не менее полностью доверять им нельзя — всегда надо быть начеку, чтобы успеть вовремя увернуться от внезапного тычка ногой.

Когда из пойманной группы отсортировывают слишком высоких для транспортировки особей, то частенько можно наблюдать странную картину. Выпущенные из крааля взрослые жирафы, вместо того чтобы воспользоваться неожиданной свободой и радостно ускакать прочь, остаются стоять снаружи вокруг крааля и завистливым взглядом наблюдают за тем, как оставшимся в неволе приносят корм «с доставкой на дом».

А одну взрослую самку чете Стентонов пришлось вернуть в крааль, так как в тот же день, когда ее изгнали, она произвела на свет детеныша. Эта самка вскоре сделалась очень ручной. Жена Стентона нашла ее однажды спящей глубоким, безмятежным сном, причем она издавала даже самый настоящий храп! Миллионы лет тому назад жирафы, как это показывают их ископаемые останки, обитали на севере Италии, Греции и даже в Китае! И на сегодняшний день они населяют еще значительную часть Африки — южнее Сахары и почти что до Кейптауна (правда, только в тех местностях, где их еще не успели истребить…).

Когда такое стадо группами по тридцать особей (а прежде бывало, и по сто) стоит посреди открытой саванны, то не увидеть их практически невозможно: они как-никак самые высокие существа на нашей планете — пять-шесть метров высотой. А само тело у них сравнительно короткое — 2,25 метра, и весят они не так уж много (всего 600–750 килограммов) по сравнению с колоссальным весом бегемотов и слонов. Когда же они стоят не на открытом месте, а, например, среди засохших деревьев, то становятся невидимыми, их легко можно не заметить: пятнистая шкура сливается с корой стволов и игрой теней, отбрасываемых причудливым переплетением веток.

Жирафы, как и большинство других обитателей саванны, охотно проводят время в компании животных других видов. Сплошь и рядом они пасутся совместно со страусами, зебрами и различными антилопами. В этом есть определенный смысл: повышается общая безопасность такой разношерстной группы животных.