Альпийская крепость - Богдан Сушинский

— Только так мы могли превратить военнопленного русского солдата, чудом вырвавшегося из германского концлагеря, в полноправного шведского гражданина, — явно оправдываясь, произнесла Инга, и никто, кроме Софи, так и не понял, что оправдание это тоже было сугубо лесбиянским. Она действительно боялась гнева Жерницкой, но не потому, что отбила у нее жениха, а потому, что сама изменила ей как партнерше.

— Но мне нравится эта женщина, — сказал Орест по-немецки, чтобы его могли понять все присутствующие.

— Тогда почему вы оба говорите о своей свадьбе так, словно оправдываетесь?! — рассмеялась София и тут же обоих поздравила. — Надеюсь, ты понимаешь, — обратилась к шведке, — что вышла замуж не за бывшего пленного, а за нынешнего талантливого художника и скульптора?.

— Понемногу начинаю понимать.

— Постарайся осознать это как можно скорее.

— Дом, который наша фирма подарила графине Жерницкой, — объяснил Ангел Бош, — был приобретен с таким расчетом, чтобы рядом с ним, во флигеле, располагалась одна из мастерских художника Ореста. В этом?ке флигеле в первое время вы, Инга, можете жить. С властями мы этот вопрос уладим.

— Не волнуйтесь, я не стану настаивать на скором отъезде мастера Ореста в Швецию, — заверила Инга, обращаясь при этом не к Ангелу, а к Софи.

— Со временем мы поможем вам обрести жилье, достойное такого художника и скульптора, как мастер Орест, — не обратил внимания на эту деталь Ангел Бош.

— Так что постарайтесь оставаться благоразумной, — напутствовала ее София. — А вы, мастер Орест, завтра же должны ознакомиться с мастерской и приступить к работе. Считайте, что краски, холсты и все прочее вам уже заказаны.

34

В гортанном басе начальника Главного управления имперской безопасности всегда улавливались нотки какой-то вульгарности, но сегодня он, казалось, превзошел самого себя.

— Это вы, штурмбаннфюрер Штубер?! — спросил таким тоном, словно вслед за вопросом должно было последовать: «Ну, наконец-то ты, бездельник, попался!». Впрочем, нечто подобное он и произнес: — Чем вы там, черт возьми, занимаетесь?

— Чем конкретно я занимаюсь во «Дворце фюрера»?

— Не о «Дворце фюрера» сейчас речь, — отмахнулся начальник РСХА. — Что вы делаете в Альпах?

— Как исполняющий обязанности коменданта «Альпийской крепости», я составляю списки старинных замков, горных пещер, всевозможных шахтных выработок и прочих объектов, которые находятся в зоне вверенного мне укрепленного района. Кроме того…

— Насколько я понял, на этот пост вас назначил Скорцени? — явно вторгся в его доклад Кальтенбруннер.

— Так точно, — с вызывающей ленцой в голосе произнес Штубер, чуть было не добавив при этом: «Если решитесь отменить его приказ, буду только рад». — Кроме всего прочего, мне еще приходится заниматься расквартировкой воинских частей, а еще — обеспечиваю патрулирование наиболее важных участков крепости, поскольку уже отмечены попытки англо-американцев высаживать здесь десанты и создавать в нашем тылу диверсионные базы и плацдармы.

— Так вот, отныне вы должны помнить, что командующим гарнизоном «Альпийской крепости» назначен я, — проскрипел своим жестяным, временами срывающимся на бас баритоном начальник РСХА.

— А значит, и ее комендантом? — с нескрываемой надеждой поинтересовался Штубер, понимая, что в нынешней ситуации куда спокойнее быть предоставленным самому себе или же выполнять какие-то совершенно конкретные боевые приказы.

— Комендантом останетесь вы, штурмбаннфюрер.

— Есть оставаться комендантом! — прокричал он исключительно для Шаубе и мюнхенского тюремного палача.

Взглянув на личного адъютанта Гитлера, Штубер заметил, что тот приподнял сжатую в кулаке руку, лениво поздравляя его с этим утверждением в должности. Даже палач и тот подобострастно улыбнулся ему, хотя это все же была улыбка… палача, который, стоя на эшафоте с секирой в руках, говорит: «Позвольте оказать вам последнюю услугу».

— Кстати, как армейский офицер… вы верите, что нам все еще удастся превратить «Альпийскую крепость» в настоящую огромную крепость, со всеми подобающими ей характеристиками?

«Эти вопросы следует задавать не мне! — внутренне возмутился барон. — Кому угодно на этом, уже нашедшем свой айсберг “Титанике”, только не мне! С какой стати?!». Однако вслух произнес:

— Если таковой будет воля фюрера. И если, исходя из этой воли, сюда срочно будут переброшены с какого-либо из фронтов как минимум три армии, пусть даже основательно потрепанные… Чтобы они успели занять и надлежащим образом фортифицировать свои позиции, да и просто освоиться в альпийских краях.

— Этих армий у нас не будет, — резко парировал Кальтенбрун-нер. — Только что генерал-полковник Рендулич буквально потребовал перебросить в крепость большую часть своей группы армий «Юг», чтобы его войска могли сражаться в ней до конца. Но фюрер отказал ему в этом праве[101]. Рендулич остался недоволен, однако идти против воли фюрера и отводить войска самовольно не решился.

— Замечу также, что через неделю-другую здесь уже будет ощущаться острейшая нехватка продовольствия. И, прежде чем формировать в Альпах отдельную группу армий, следует позаботиться о создании больших продовольственных складов, а также складов армейской амуниции…

— Хватит, барон! — буквально прорычал Кальтенбруннер, заставив его понять, что он уже лезет не в свое дело. — Мы с вами не на военном совете вермахта. Продовольствие, амуниция…

— Простите? Но, как комендант…

— Тыловым обеспечением поручено заниматься генералу СС Ольтину.

— Странно, до сих пор мне не приходилось встречать где-либо этого генерала.

— И теперь уже вряд ли встретите.

— Тогда, кто же будет занимать вопросами снабжения?

Барон и сам понимал, что сейчас ему лучше было бы помолчать. Но присутствие при разговоре тюремного палача напоминало о том, кто окажется в руках этого «мясника», как только понадобится назначить виновного в неподготовленности «Альпийской крепости» к обороне.

А еще он понимал, что обязан воспользоваться этим телефонным разговором в Кальтенбруннером, чтобы изложить все накопившиеся проблемы, поскольку неизвестно, представится ли еще когда-либо такой случай. Дойдет ли дело до услуг палача, еще не известно, а вот то, что, в попытке наладить снабжение своих войск, армейские генералы уже через неделю начнут брать его за горло и хвататься за пистолеты — это, можно считать, ему уже на роду написано.

— Вы, Штубер, должны заниматься сейчас не этим. В горных районах крепости окажется немало высших чинов СС, которым следует подготовиться к грядущей капитуляции, а главное, к выживанию во время интенсивных англо-американских карательных экспедиций в горы во время первого периода оккупации.

— Тогда позвольте мне заниматься только этим, — почти в отчаянии проговорил барон. — Скажем, в должности заместителя коменданта. Я диверсант и хотел бы соответствовать своему предназначению. В то время как комендантом можно было бы назначить, ну, хотя бы… — барон метнул взгляд на личного адъютанта фюрера, но по выражению его лица понял, что тот и пристрелить может, поэтому упоминать сейчас всуе его имя равносильно самоубийству. — Хотя бы гаулейтера Тироля, группенфюрера фон Хофера, командующего моторизированным корпусом, расквартированным на границах с Италией и Швейцарией.

— Я подумаю над этим, — недовольно проворчал Кальтенбрун-нер, давая понять Штуберу, что оспаривать приказы — слишком непозволительная роскошь, даже когда речь идет о диверсанте из команды Скорцени. — А теперь слушайте меня внимательно. Завтра на аэродроме приземлится самолет, по трапу которого сойдет человек в чине унтерштурмфюрера, который способен напоминать одну из хорошо известных вам личностей.

— Но только… напоминать? — спросил барон, решив, что речь опять пойдет о двойнике Гитлера.

— Только. Все прочие объяснения вы найдете в пакете, который он вам вручит. Заниматься этим человеком будет лично Скорцени. Ваше дело — встретить его и до поры надежно спрятать от посторонних глаз. Решительно сузив число тех, кто будет контактировать с ним. У вас есть на примете такое место?

Барон на несколько мгновений задумался, затем уверенно ответил:

— Есть. Замок Шварцбург, владения графа фон Ленца.

— Шварцбург? А, замок этого старого сепаратиста, — довольно добродушно вспомнил Кальтенбруннер.

— Но, очевидно, сейчас этот грех ему простится? — сразу же попытался Вилли вступиться за графа.

— Сейчас многие грехи придется прощать, — с явной досадой в голосе проговорил Кальтенбруннер. И это была досада человека, который, в общем-то, прощать не привык. — Увы, многие и многим.