Братья. История масонства в России - Наргиз Асадова

Н. АСАДОВА: Чем вообще занимался Синод, об этом мы спросили прохожих питерской улицы, недалеко от Синода. Сделал наш питерский корреспондент и вот что получилось.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Как ни странно, каких-то подробностей о деятельности Священного Синода и тем более, его здания, нам не сообщил почти никто. Отличился разве что Артём, абитуриент. Несмотря на то, что прошлым летом он в Университет не поступил, готовится сейчас, осведомлённости Артёма, его памяти можно только позавидовать.

АРТЁМ: Это учреждение, созданное Петром I, контролировавшее церковь и являвшееся верховным церковным органом. В этот же момент было отменено архиепископство и в были с этим проблемы между Петром и верховными церковниками. Очевидно, что Пётр хотел подставить под контроль церковь, для этого он создал Синод и решать церковные проблемы отдельно от светских.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Немного запуталась пенсионерка Таисия. Её смутило то, что здание Синода объединено со зданием Сената. В итоге разницу между тем и другим Таисия фактически свела на нет.

ТАИСИЯ: Синод — это там, где государственные дела какие-то решались, вместе, сообща с Сенатом. Там заседали сенаторы, которые решали вопросы, а в Синоде… не помню.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Максим из Казани вовсе не понимает разницы между Сенатом и Синодом, в отличие от Таисии, которая надеялась на свою память, Максим попытался включить логику. Не помогло.

МАКСИМ: Давайте рассудим логически. Священники, они кто были? Я не смогу ответить логически. Священники — это священники, сенаторы — сенаторы, у них разные были… не религия, у каждого разные… как это сказать… нет, не отвечу, не знаю.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Чётко и понятно всё объяснил Дмитрий, студент. Он, кстати, выразил сомнение в прозрачности отношений между сенаторами и духовенством.

ДМИТРИЙ: В одном здании находились и священники, у них была своя власть в стране, вторая власть — депутаты, народные избранники. Там дело совсем в другом, мне кажется, там политика среди священников. А кто это делал? Выделял им здание… Не они же сами.

КОРРЕСПОНДЕНТ: А вот Оксана, она продаёт сувениры, уверена, что Синод построили с очень практической целью — чтобы устрашать простых людей.

ОКСАНА: Церковь своё влияние имело на народ, этим они запугивали народ. Больше народ прислушивался к священникам, пугали какими-то высшими силами, богом, ещё чем-то.

КОРРЕСПОНДЕНТ: О ещё более земном назначении Синода, поведал Леонид, конкурент Оксаны на рынке сувенирной продукции.

ЛЕОНИД: Наши правители грешили, а там ходили замаливать грехи. Опять грешили и ходили следом замаливать грехи.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Кто бы что ни говорил, а Марат, художник-реалист, считает союз церкви и государства, олицетворением этого союза, по его мнению, как раз и являлся Синод, нехорошим.

МАРАТ: Церковь должна быть независима. А когда церковью управляют, она начинает управлять государством. Получается такое сцепление нехорошее.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Напомню, сегодня о церковном прошлом Синода внешне напоминает только позолоченный православный крест на крыше. Полгода назад в этом здании открыли президентскую библиотеку имени Бориса Ельцина.

Н. АСАДОВА: Вот такая вот весёлая питерская улица, удивительная путаница в голове.

Л. МАЦИХ: Я немножко разочарован. При всей моей обычной снисходительности и почтении ко мнению улицы, в данном случае это полная разноголосица, и мнения есть абсолютно непонятные и дикие. Во-первых, какой Сенат — народные избранники…

Н. АСАДОВА: Да, это меня тоже порадовало.

Л. МАЦИХ: Во-вторых, у церкви никакой власти не было, сравнимой с государственными органами. Но много прозвучало здравого насчёт того, командовать ли церковью или нет. Синод был именно Министерством по церковным делам. А сенат был государственным советом, такой протопарламент. И разделение функций у них было абсолютно чёткое. Но Синод не мог принимать самостоятельных решений. Все его решения подлежали утверждению обер-прокурора. Ну а потом и государям.

Синод решал многообразнейшие вопросы. Надо же учесть, что тогда была поголовная религиозность населения. И у церкви было огромное имущество среди прочего. Нужно было как-то, как сейчас говорят, разруливать экономические конфликты, которые с неизбежностью возникали между монастырями, помещиками, между крестьянами-арендаторами, между церковью, как хозяйствующим субъектом и другими субъектами такими же. Кроме того, было множество вопросов, связанных с печатанием литературы. Что дозволять, что не дозволять с точки зрения церковных правил и чисто церковной цензуры.

Были вопросы богослужебные, сейчас они для многих звук пустой, а тогда для людей это был вопрос исключительно значимый.

Н. АСАДОВА: Повседневной жизни по сути.

Л. МАЦИХ: Не бытовой, а именно бытийные вопросы. Люди об этом очень задумывались. Приведу один пример. Один священнослужитель в бытность Голицына он был прокурором Синода, вышел на водосвятие в проруби, т. н. Иордани на крещенский праздник, вышел в мантии, подбитой горностаем. А горностаевый мех полагалось носить только августейшим особам, т. е. только царю и его родственникам ближайшим.

Был донос моментально, поскольку это одно из любимейших занятий населения во все времена. И перед Голицыным, к нему пришли просить за уважаемого архиерея, а он сказал: «Нет, мы поступим по закону». И он действительно поступил по закону. В этом смысле он был обер-прокурор в самом первозданном смысле слова. Он, как прокурор, надзирал за законом, не давал закон никому преступать. И прежде всего он изменил практику, когда духовенство было вне закона. То есть, духовенство могло делать всё, что угодно, внутри они разбирались своим корпоративным трибуналом, но это никогда не выносилось на суд общественности.

Этот порядок, очень, кстати, дурной, губительный для любой институции, для церкви в том числе. Этот порядок Голицын поломал. За это его очень многие церковные люди не любили.

Н. АСАДОВА: А скажите, почему так странно сочетал две должности Голицын, с одной стороны Министр народного просвещения. С другой — обер-прокурор Синода. И какую роль играл Синод в деле народного просвещения?

Л. МАЦИХ: Это была инициатива Александра. Александр, вернувшись из победного европейского похода, стал человеком совершенно другим, человеком мистическим, склонным к религиозным рассуждениям, к таким вот полётам мистического духа. Ему казалось, что подлинное просвещение должно идти рука об руку с благочестием. Как раз церковные люди восприняли это слияние очень неблагоприятно, им хотелось везде сохранять автономию.

А что такое было народное просвещение? Это учебники, это математика, это физика, это философия, это естественные науки, которые с тогдашним уровнем церковно-богословских представлений радикально расходились. И Синою, в отличие от того, что сказал наш портретист, та часть Синода, которая относилась к церковному ведомству, они были радикально против слияния этих двух ведомств. Но Александр настаивал. А раз хочет государь, кто же может перечить! И Голицын, надо сказать, очень изящно и блестяще из этих деликатных ситуаций выпутывался.

Вообще говоря, дело просвещения в христианской Европе и в России в частности, было веками в руках церкви. И только с началом просвещения, в Европе раньше, со времён реформации, получилось наоборот. Перед Голицыным стал вопрос — каким путём двигать российское просвещение — традиционно церковным, как настаивали священнослужители, или передовым европейским, когда церковное отдельно, а светское отдельно, как бы богу богово, а Кесарю кесарево.

И он, ссылаясь на эту евангельскую притчу, это как известно, Иисус ответил, вопрошавшим его, он сказал, что нет, церковное пойдёт своим путём, а светское образование, университетское, школьное, оно пойдёт другим. И он спас в этом смысле автономию светского образования. Тут ведь знаете какая штука… У любой церкви, не только у православной, и у католической в своё время, у неё есть тенденция монополизировать права на истину. Это очень опасная вещь.

И если на этом настаивать, а у церкви всегда есть ресурс настаивать. Это может вызвать ужасающие последствия. В Европе это вызвало реформацию, религиозную войну в Германии, 30 лет длилась война, полнейшее опустошение. Потом во Франции Варфоломеевская ночь, в России это могло привести такой религиозный фанатизм в воспитании к точно таким же последствиям. Но Голицын это блестяще предотвратил. Он не дал священнослужителям настаивать на своей полной монополии.

Монополии быть вне закона, монополии решать дела благочестия и нравственности и монополии решать, что народу следует читать, а что нет. Он был, я думаю, блестящим руководителем именно просветительского ведомства.