Философские обители - Фулканелли

NEMO.ACCIPIT.QVI.NON.LEGITIME.CERTAVERIT.

Получит его лишь тот, кто будет следовать правилам борьбы.

Луи Одиа видит здесь лавровый венок, что неудивительно: его наблюдения страдают неполнотой, а вдаваться в детали он не считает нужным. На самом деле перед нами не плющ, каким венчали античных поэтов, не лавр, столь милый челу победителя, не пальмовая ветвь, дорогая христианским мученикам, не мирт, виноград или оливковая ветвь богов, а венок из плодов, предназначенный для Мудреца. Плоды олицетворяют обилие земных благ, добытых умелым небесным земледелием — такова практическая польза его труда, а несколько лавровых веточек, рельеф которых так слабо выражен, что их почти не видно, — труженику во славу. Однако гирлянду из плодов, которую Мудрость дарует Адептам, наделённым знанием и мужеством, заполучить не так легко. Наш Философ заявляет об этом без обиняков: если алхимик хочет выдержать сложнейшее испытание, он должен вступить в ожесточённую схватку со стихиями. Как странствующему рыцарю, ему придётся направить свои стопы к таинственному саду Гесперид и вызвать на бой преграждающее вход ужасное чудовище. Таким аллегорическим языком, согласно традиции, говорят Мудрецы о первой и самой важной операции Делания. По правде сказать, бросает вызов и вступает в схватку с герметическим драконом не сам алхимик, а зверь столь же сильный, как дракон. Этот зверь как бы заступает место алхимика, внимательно следящего за единоборством, всегда готового вмешаться, подбодрить своего союзника, прийти к нему на подмогу, вступиться за него. В этом необычном беспощадном поединке он как бы судья.

Мало кто писал об этой первой схватке и об опасности, которую она в себе таит. Насколько нам известно, дальше всех в своём метафорическом описании процесса зашёл Килиани. Однако самый подробный, самый точный, самый близкий к действительности рассказ принадлежит перу великого герметического философа де Сирано Бержерака. Этот гениальный человек, чьи произведения, намеренно искажённые, должны были представить нашу науку во всей её полноте, широкой публике малоизвестен. Мы же и без де Серси[345], утверждавшего, что «Сирано получил от Отца света и наставника в науках (Аполлона) негасимый огонь и недостижимые для других знания», видим в нём истинного посвящённого высокого ранга.

Де Сирано Бержерак выводит на сцену два фантастических существа, олицетворяющих Серу и Ртуть, образованных четырьмя изначальными стихиями: саламандру, обитающую в пламени, символ воздуха и огня, от которых Сера перенимает сухость и огненность, и представляющую Ртуть рыбу-прилипалу, которая унаследовала холод и влажность от земли и воды. Эти животные выбраны не случайно, не по чьей-либо прихоти. Греческое Σαλαμάνδρα состоит из σαλ, анаграммы слова άλς (соль) и μάνδρα (étable, хлев). Это соль из хлева, соль мочевой кислоты, азотных удобрений, селитра (salpêtre) древних спагириков — sal petri, каменная соль, — которую те представляли себе в виде дракона. Рыба-прилипала (по-гречески 'Εχενηϊς) — та самая знаменитая рыба, которая останавливала (по мнению одних) или направляла (по мнению других) корабли, что плыли по северным морям, держа курс на Звезду севера. Это échénéis Космополита, царский сын, дофин, дельфин (dauphin), которого ловят персонажи Mutus Liber, дельфин, представленный на алхимической печи П.-Ф.Пфау в Винтертурском музее (Цюрихский кантон, Швейцария), дельфин на барельефе фонтана в Вербуа, указывающий путь кораблю с огромным тёсаным камнем на борту. Рыба-прилипала (échénéis) — кормчий живой волны (pilote de l’onde vive), наша ртуть, надёжный друг алхимика — поглощает тайный огонь (feu secret), огненную энергию саламандры. Благодаря стабильности и постоянству рыба-прилипала всегда побеждаёт под водительством и опёкой своего хозяина. Эти два начала противоположны по природе, свойствам, физическому состоянию и ненавидят друг друга. Сойдясь вместе, они набрасываются друг на друга, упорно отбиваются, и их беспощадная схватка заканчивается лишь с гибелью одного из противников. Об этом страшном, но вполне реальном эзотерическом поединке знаменитый де Сирано[346] повествует следующим образом:

«Пройдя расстояние примерно в четыре сотни стадий, я заметил посреди огромного поля как бы два шара, которые кружили, то приближаясь, то удаляясь друг от друга. Когда они сталкивались, раздавался громкий стук. Но потом я подошёл поближе и увидел: то, что издали я принимал за два шара, на самом деле два животных. Одно из них, круглое снизу, в середине образовывало треугольник, а приподнятая голова зверя с развевающейся гривой заострялась, образуя как бы пирамиду. Его тело было изрешечено как мишень, и сквозь небольшие отверстия, служившие ему порами, виднелись язычки пламени — получалось как бы огненное оперение.

Прогуливаясь, я встретил почтенного Старца, который наблюдал за схваткой с неменьшим любопытством. Он подозвал меня, я подошёл и мы уселись рядом…

Вот что он мне сказал:

— Лес в этих краях был бы очень редким из-за множества выжигающих его огненных зверей, не будь ледяных животных, которые по просьбе своего друга леса приходят лечить больные деревья; я говорю „лечить“, потому что стоит им только дыхнуть своим ледяным дыханием на горящие язвы, как огонь гаснет.

На земле, откуда вы и я прибыли, огненный зверь зовётся саламандрой, а ледяное животное носит имя прилипалы (Remore). Знайте, что прилипалы обитают на самом полюсе, в бездонных глубинах Ледовитого моря, и холод, исходящий от этих рыб через их чешую, замораживает морскую воду, хотя та и солёная…

Ядовитая вода, которой отравили Александра Македонского, была по сути дела уриной одного из таких животных, чей холод сковал внутренности великого полководца… Это что касается ледяных зверей.

А вот огненные животные — те обитают в земле, под горами горящей смолы, такими как Этна, Везувий, Кап-Руж. Сыпь на шее у этого животного выступала из-за воспаления печени, она…

Тут мы замолчали, чтобы внимательнее понаблюдать за необычным поединком. Саламандра решительно наступала, но Прилипала держалась стойко. Каждое их столкновение порождало гром, подобный тому, какой раздаётся в нашем мире при соприкосновении тёплой тучи с холодной. Саламандра бросала на врага испепеляющие взгляды, и, казалось, вместе с огнём из её глаз исходил красный свет. Пот Саламандры был кипящим маслом, а моча — азотной кислотой. Тело Рыбы-прилипалы, толстое, грузное, квадратное, покрывала чешуя из кусков льда. Её большие, как хрустальные блюдца, глаза пронизывали таким холодом, что я буквально коченел с головы до ног. Стоило мне протянуть вперёд руку, как пальцы застывали. Даже воздух вокруг Рыбы-прилипалы сгущался и превращался в снег. Земля под ногами зверя твердела, и когда я шёл следом, то наступал на ледяные следы, оставленные его лапами.

Благодаря огромному напряжению сил напавшая первой Саламандра заставила Прилипалу попотеть. Но вскоре этот пот замёрз, покрыв всё поле скользким слоем льда, так что Саламандра всё время падала, стремясь добраться до противника. Мы с Философом понимали, что Саламандра при этом теряла много сил. Гром, раздававшийся, когда она наносила врагу удар, сперва такой ужасный, превратился в глухие раскаты, какие бывают, когда буря затихает, а затем и вовсе в шипение, словно раскалённое железо погружали в холодную воду. Когда Прилипала почувствовала, что удары противника ослабли и он изнемог в борьбе, она вздыбилась своим кубическим телом и всем своим весом рухнула на врага, да так удачно, что сердце бедной Саламандры, где сохраняла она остатки своего пыла, разорвалось с таким грохотом, что не знаю даже, с чем его сравнить. Так, не преодолев пассивного сопротивления ледяного животного, погиб огненный зверь.

Через некоторое время после того, как Рыба-прилипала покинула место схватки, мы подошли поближе, и Старец, смазав руки землёй, по которой она ступала, чтобы предохранить себя от ожога, схватил труп Саламандры.

— Теперь мне не надо будет разжигать огонь на кухне, — сказал он. — Подвешу её на крюк над очагом, и всё что ни положу в очаг, мигом сварится или изжарится. А её глаза я сохраню. Когда тень смерти покинет их, они станут похожи на два маленькие солнца. Мудрецы в древности умели ими пользоваться, они называли их пылающими светильниками (Lampes ardentes)[347] и вешали лишь в местах погребения именитых людей. В наше время обнаружили несколько таких светильников, когда разрывали старые могилы; но по своему невежеству нашедшие прокололи их, думая под разорванной плёнкой найти огонь, свет от которого они видели».