Добрая Фея - Вадим Проскурин

—  Вы военный? — спросила вдруг женщина.

—  Типа того, — ответил Чарли. — Я офицер КОБ. Женщина сдавленно охнула, Чарли поспешил ее успокоить:

—  Да вы не бойтесь, я ничего вам не сделаю. Я когда вас подбирал вообще не обратил внимания, что вы каледонка. Мне по барабану, честно, я не нацист. А то задание, на которое я еду, к вашему народу никакого отношения не имеет, это наши внутренние разборки.

—  Храни тебя Аллах, — сказала женщина. Больше она не произнесла ни слова до самого Лап—тевска, дети тоже молчали. Полчаса спустя Чарли припарковался у обочины, и их пути разошлись навсегда.

6

Костя и Инна лежали на кровати в гостевой спальне на втором этаже. Ничего не делали, просто лежали.

—  Как думаешь, тревога ложная была или настоящая? — спросил Костя.

Он не ждал ответа на этот вопрос, он задал его только потому, что надо было что-то сказать, чтобы прервать напряженное, депрессивное молчание. Против ожидания, Инна ответила.

—  Саша не может ни с кем связаться, — сказала она. — Рация досюда не добивает, а мобильная связь не работает, то ли перегружена, то ли действительно все разбомбили. Саша очень нервничает.

—  Еще бы, — сказал Костя. — Мы все нервничаем.

—  Тебе проще, — сказала Инна. — Тебе не нужно принимать решения, ты просто лежишь и ждешь, что будет. А Саша чувствует ответственность за всех нас. Он переживает, что эта война началась из—за него, что он вывел на меня КОБ и я исполнила желание того хакера.

—  А что у него за желание было, кстати? — спросил Костя. — Теперь-то скажешь?

—  Я не знаю, — пожала плечами Инна. — Я почти ничего не поняла в его мыслях, они такие необычные… Я не понимаю, как исполняются желания, я просто инструмент, это мое свойство. Я до сих пор не знаю, зачем нужны ему были те цифры и как он их использовал. И использовал ли вообще. И связано ли это с войной. По-моему, Саша ни в чем не виноват. Оперативники КОБ вышли на меня до того, как он узнал, кто я такая, он сам узнал это от оперативника, который меня выслеживал. Он хотел предотвратить мое похищение, просто не успел.

—  Ангел, — хмыкнул Костя.

—  Нет, не ангел, — серьезно сказала Инна. — Планы насчет меня у него были не ангельские. Сейчас-то он о них уже забыл, по-настоящему забыл, стер из памяти. Нет, планы — не самое подходящее слово, планов как таковых у него не было, так, мысли отдельные. Сделать карьеру, стать большим генералом и начать менять мир, чтобы все были счастливы и никто не ушел обиженным. Не знаешь, кстати, откуда эта поговорка? Я не в первый раз встречаю ее в мыслях разных людей, почему-то ее всегда думают с этаким сарказмом ироническим.

—  Не знаю, — сказал Костя.

—  Ну и неважно. Знаешь, что меня в Саше по-настоящему удивило? То, как легко он отказался от своих планов. У него очень интересная психика, я ему даже завидую. Понимаешь, он управляет своими чувствами, принимает решение и исполняет его, он запрещает себе колебаться и сомневаться, и выполняет этот запрет. Он по-настоящему управляет своими эмоциями, у людей так почти никто не умеет. Он понял, что это я продиктовала тебе формулу ТДМ, и решил, что сейчас лекарство от рака важнее, чем все его амбиции. Он строил свои планы не ради личной выгоды, он на самом деле очень альтруистичный человек, он только кажется жестким и напористым. Он просто приказывает себе быть мужественным и выполняет этот приказ. Он стихи пишет, только никому не показывает, у него в Интернете сайт под псевдонимом. Хорошие стихи, только очень пронзительные, их тяжело читать, даже в мыслях. А сейчас он сидит около гамака под деревом и плачет. Только перед тем, как начать плакать, он засек время и дал себе десять минут, чтобы проплакаться, а потом он встанет, сделает непроницаемое лицо и пойдет к Ольге мириться. Из-за Ольги он тоже сильно переживает, не может себе простить, что мы с ней встретились. Умом понимает, что решение было правильное, а сердцем не может себе простить. Очень тяжело ему сейчас. Но это пройдет, он сильный, справится. Ты не ругайся с ним, когда я уйду. Я представляю, что ты будешь чувствовать, ты будешь злиться, думать, что он во всем виноват, но это неправильно, он не виноват. Держись за него, тебе нужна будет поддержка, а он тебя никогда не бросит, у него принцип такой — не бросать тех, за кого отвечаешь.

—  Не понял, — сказал Костя. — Куда это ты собралась уходить?

Инна вздохнула. Некоторое время она молчала, затем произнесла с видимым усилием:

—  Даже не знаю, как сказать. Не хотела я вообще поднимать эту тему, но, наверное, придется… Понимаешь, Костя, я скоро умру. Иван Васильевич был прав, я действительно опасна для людей. Я окончательно поняла это сегодня утром, я сильно ругалась, но я была не права, теперь я это ясно вижу. Вы, люди, такие, какие вы есть, глупо обижаться на вас, что вы такие. Наши расы психологически несовместимы, но это не ваша вина, вы меня к себе не звали, я сама при шла, без спроса. Мы пытались добиться совместимости, пробовали разные алгоритмы, даже генетические, но все без толку. Я думала, что на мне этот алгоритм сработал… вот дура-то… Мне пора уходить, Костя. Слишком много желаний, и слишком сильно они противоречат друг другу. Я как горящая спичка в бочке с бензином. Вначале всем хорошо, тепло, светло, но потом огонь разгорается и бочку разносит на куски. Меня надо загасить, пока я не разгорелась.

—  Когда бензин горит, спичку уже поздно гасить, — заметил Костя.

Инна усмехнулась одним уголком рта.

—  Эта аналогия не слишком хороша, — сказала она. — Меня гасить еще не поздно, наоборот, самое время. Конец света, видимо, не наступил, возможно, из-за того, что я в последний момент остановила пожар, который сама разожгла. А может, я себе льщу, может, мое свойство тут ни при чем, может, локальная война началась бы в любом случае, а мировая война никак не могла начаться, я не знаю. Но я очень боюсь того, что я на самом деле виновата. Я полюбила людей, не только тебя, а вообще людей, я не хочу приносить вам горе. Раньше я думала, что меня невозможно убить, но я была не права, это возможно. Надо только, чтобы я сама захотела прекратить это безобразие.

—  Твоя жизнь — не безобразие! — воскликнул Костя.

Он резко сел, оперся на локоть и посмотрел на Инну сверху вниз. Он был испуган и растерян, а Инна — наоборот, спокойна и сосредоточенна.

—  Я не хочу, чтобы ты умирала! — сказал Костя. — Исполни это желание, ты обязана его исполнить, ты говорила, что не можешь заблокировать свое свойство!

Инна улыбнулась, протянула руку и погладила его по небритой щеке.

—  Глупенький мой, — сказала она. — Ты такой милый…

—  Ты обязана исполнить его, — продолжал Костя, горячо и сбивчиво. — Этот твой Иван Васильевич далеко, а я близко, значит, я должен влиять на твое свойство сильнее. Его желание было, да сплыло, а мое — вот оно. К тому же он ведь не хотел, чтобы ты именно умерла? Он хотел, чтобы ты утратила свое свойство, а скорее, чтобы твое свойство не имело… ну… нежелательных последствий.

—  При чем тут Иван Васильевич? — спросила Инна. — Он далеко, ты прав.

Она продолжала поглаживать его лицо, она смотрела на него, как мама смотрит на неразумного ребенка, он вгляделся в ее удивительные бездонные глаза, изо всех сил желая понять, что она думает и чувствует, обрести, хотя бы на мгновение, ее второе, побочное, свойство — читать мысли…

Инна нахмурилась и отдернула руку.

—  А вот это плохая идея, — сказала она. Но Костя уже понял.

—  Ольга! — воскликнул он. — Она ненавидит тебя, и из—за этого ты вынуждена вредить самой себе, потому что ее желание…

Инна легонько шлепнула его по губам.

—  Это не только ее желание, — сказала она. — Извини, Костя, мне этого не хочется, но другого выхода нет.

Мышцы Кости внезапно ослабли, и он почувствовал, что погружается в сон. Сразу же появилось первое сновидение — Саша протягивает ему красную таблетку и говорит, что это успокоительное, Костя возражает, но рядом появляется Инна, и они начинают убеждать его вдвоем. Сопротивляться им невозможно.

7

Инна открыла глаза и сказала:

—  Не подкрадывайся, Андрей, это бессмысленно. Ты же знаешь, я читаю мысли.

Андрей обошел вокруг березы, к которой была прикреплена верхняя веревка гамака, и встал перед Инной. Его взгляд скользнул по ее стройным бедрам, обтянутым темно—синими джинсами, почти новыми, еще не потертыми, переместился на узкую полоску голого тела между джинсами и футболкой, отметил, что "молния" на ширинке вот—вот расстегнется…

—  Даже не думай, — сказала Инна. — Я не хочу снова тебя соблазнять, это противоречит вашей этике. Жаль, что твои эмоции такие сильные и им так трудно сопротивляться.

Андрей почувствовал, как у него что-то шевельнулось в душе, но эта эмоция продержалась лишь неуловимую долю секунды и уступила место медленно нарастающему гневу.