Последняя загадка парфюмера - Евгения Грановская

– Воля ваша, – согласился Бурдаков. – А как насчет всего остального?

– Остальное тоже закупим. Сейчас в столицах неспокойно, придется немного обождать.

Парвус взял со стола лист бумаги и спрятал его обратно в саквояж. Потом снова заговорил, сильно понизив голос:

– Смею вас уверить, Алексей Андреевич, что вы сильно помогли делу грядущей революции.

Бурдаков усмехнулся в русую бороду и сказал:

– Значит, мне зачтется?

– Еще как, – улыбнулся Парвус. – Всем зачтется, уж вы мне поверьте.

Бурдаков немного помолчал, размышляя, а потом тихо спросил:

– А скоро ли грянет?

– Скоро, – ответил Парвус. – Очень скоро.

– Что ж, хорошо. Я вот еще что… – Бурдаков на секунду замялся. – Тут моей дуре взбрело обозвать вас бесами. Так я хотел…

– Кем? Бесами? – Парвус хохотнул и повернулся к своему товарищу: – Вы слышали, Эдуард Александрович! Меткое замечание, не правда ли? Выходит, милейший мой Алексей Андреевич, вы верите во всю эту дребедень с ангелами и бесами?

– Это мое дело, во что я верю, а во что нет, – спокойно ответил Бурдаков. – Я вот что думаю… деньги деньгами, а Божьей поддержкой вам тоже заручиться не помешало бы.

– И как нам это сделать? Попов, что ли, к правому делу привлечь?

– Зачем попов? Попы от Бога много дальше, чем обычный уличный юродивый.

– Советуете ружья уличным юродивым раздавать?

Бурдаков нервно дернул щекой:

– При чем тут ружья. Вы мне как-то про ученика вашего рассказывали? Который за границей сидит и газеты печатает? Как, бишь, его фамилия… Не Ульянкин ли?

– Почти. Ульянов. Но в своей среде мы называем его Владимир Ленин. И что же? К чему эти вопросы, Алексей Андреич?

– А к тому, что вы изволили этого молодого человека демоном грядущей революции обозвать. О талантах его много распространялись.

– Ну это я фигурально выражался. Так сказать, метафорически. Хотя… – Парвус пожал жирными бабьими плечами. – Почему бы и нет? У этого «молодого демона» хватит сил, чтобы мир перевернуть. Уж если кто настоящую бесовщину устроить способен, так только он.

Бурдаков кивнул, словно услышал то, что хотел, затем слегка наклонился к Парвусу и тихо проговорил:

– Есть силы более грозные, чем вы. Силы серафические. Хорошо бы и их призвать на помощь.

Парвус выкатил на него бульдожьи глаза.

– Ну и как вы предлагаете это сделать? – полуудивленно, полунасмешливо спросил он.

– Просто. – Бурдаков достал из кармана какой-то листок и положил его перед Парвусом.

– Что это? – спросил Парвус.

Бурдаков ответил сухо и коротко:

– Запах.

– Запах?

– Да. Запах, на который слетаются ангелы. Его химические составляющие.

– Любопытно. – Парвус взял листок, пробежал по нему взглядом и пожал плечами: – Только я ведь в этом ничего не понимаю. Эдуард Александрович, посмотрите вы.

Он передал листок доктору Леману.

– В самом деле любопытно, – проговорил тот, внимательно разглядывая листок. – Это формула какой-то душистой смеси. Жаль, однако, что нельзя почувствовать этот запах въяве.

– Можно и почувствовать, – сказал Бурдаков. Он достал из кармана небольшой флакон из толстого стекла с чем-то желтеньким внутри и поставил его на стол. – Вот. Только я бы на вашем месте его не открывал.

– Почему? – спросил Парвус.

– Чревато неприятными последствиями. – Увидев, как вытянулись лица у Парвуса и Лемана, Бурдаков усмехнулся и добавил: – Не бойтесь, это не яд. Сейчас я все объясню.

Парвус слушал объяснение Бурдакова с выражением внимательной сосредоточенности на лице. Лицо же Лемана оставалось бесстрастным.

– Очень интересный рассказ, – сказал Парвус, когда Бурдаков закончил. – И что, вы и в самом деле верите в это изобретение?

– Каждый рецепт Брокара стоит тысячи. А за этот знающий человек не поскупится выложить и миллион! – сказал Бурдаков, слегка повысив голос. (Алексей Андреевич, будучи богатым и влиятельным человеком, не привык к тому, чтобы ему кто-то возражал.) – Я, господа, выкрал этот рецепт с риском для собственной репутации и сам приготовил продукт, – продолжил он. – Я, конечно, не настаиваю, чтобы господин Ленин использовал этот эликсир немедленно. Это даже совсем ни к чему. Но потом, позже… когда настанет решительный момент, пускай вспомнит.

Парвус слушал промышленника с вежливой улыбкой на толстых губах, всем своим видом показывая, что ценит каждое слово, высказанное столь солидным и уважаемым человеком. Когда Бурдаков закончил, он сказал:

– Хорошо, Алексей Андреевич. Я передам ваши слова товарищу Ленину.

– Вот и хорошо, – солидно ответил Бурдаков. – А теперь, господа, разрешите мне откланяться.

Парвус вскинул круглые толстые бровки:

– Что, даже не поужинаете с нами?

– Ужинал уже, – ответил Бурдаков. – К тому ж – дела.

Когда он ушел, Парвус и Леман несколько секунд молчали. Наконец Парвус поинтересовался:

– Ну? И что вы обо всем этом думаете?

– Чушь какая-то, – ответил доктор. – Выдумка дремучего, средневекового сознания.

Парвус крякнул и тихо покачал бульдожьей головой:

– Бурдаков весьма дельный человек и не привык верить сказкам. Равно как и сочинять их.

– Что же вы предлагаете? Воспользоваться этим… одеколоном?

Парвус сгреб флакон со стола и сунул его в карман пиджака.

– Там посмотрим, – небрежно сказал он. – В любом случае, я намерен передать флакон адресату. Владимир Ильич человек веселый и любит подобные розыгрыши. Он оценит шутку по достоинству. Перейдем, однако, к более важным делам, – заключил Парвус, весело глядя на приближающегося полового, держащего в растопыренных пальцах поднос с аппетитно дымящимися блюдами.

3

– Я сделал! Сделал! – Генрих Афанасьевич Брокар радостно засмеялся, глядя в тетрадь и не в силах поверить тому, что видел и что только что начертал своей собственной рукой.

Не в силах усидеть на месте, он вскочил со стула и принялся взволнованно расхаживать по лаборатории. Затем снова сел на стул, взъерошил волосы пятерней и вдруг заплакал – громко, навзрыд, не боясь того, что кто-нибудь может услышать.

– Сделал, – снова проговорил он сквозь слезы. – Черт бы меня побрал, я это сделал.

Генрих Афанасьевич достал из кармана платок и промокнул влажные глаза. Затем тихо повторил со счастливой улыбкой на губах:

– Сделал…

Внутри у него заболело, и он, скрючившись от боли, схватился за грудь ладонью. Посидел так немного, дожидаясь – пока боль отпустит, затем осторожно распрямился.

В дверь постучали. Генрих Афанасьевич убрал ладонь от груди, повернулся к столу и глухо проговорил:

– Входите.

Дверь открылась, и в кабинет бодрой походкой вошел Бурдаков. Притворил за собой дверь, бесцеремонно прошел к столу, остановился перед Брокаром и спросил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});