Мистер Скеффингтон - Элизабет фон Арним

нервного срыва.

– Или… – Марта заколебалась, но тут выкрутилась: – Или совсем наоборот.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду под этим «совсем наоборот». – Найджелла даже повернула к Марте голову.

– Я и сама не понимаю, – сразу смешалась Марта. – Просто… просто это пришло мне в голову.

Глава 10

Оставалось пережить визит Джорджа.

Даром что Фанни за полдня выдержала визитов в избытке, оставался еще Джордж. Выпроводив кузин, Фанни медленно пошла вверх по лестнице. Сейчас Мэнби вымоет ее локоны, оскверненные прикосновениями Эдвардовых пальцев, а Фанни пока примет ванну (вот и плюс в ее ситуации – не обязательно находиться в одной комнате с собственными волосами). Итак, ванна и полная, вплоть до туфель, перемена платья, и тогда ничто уже не напомнит Фанни, сколь близок был к ней Эдвард.

Поднимаясь по лестнице, внушительной и великолепной, той самой, с которой во дни своей прелести она тысячу раз нисходила к зачарованным поклонникам, Фанни вдруг вспомнила ужасную вещь: однажды ей рассказали, что бывают молодые люди, которые, лелея постыдный помысел, танцуют с пожилыми женщинами и поверх плеч своих доверчивых партнерш подмигивают приятелям. Отвратительно, подумала тогда потрясенная Фанни. И вот она сама сделалась объектом подмигивания. Какая гадость! Шестидесятилетний Эдвард в роли бесчестного юнца; Фанни в роли морщинистой дурынды. Хуже того: Эдвард подмигивал не приятелям, а дворецкому Фанни. Степень мерзости этого поступка такова, что средство против него лишь одно – полное забвение, и относится это не только к поступку, но и к самому Эдварду. Фанни не удостоит его даже гневом.

Гнев кипел в ней до середины обеда – и весь выкипел. Прощай же, Эдвард. Не будет тебе ни пафосных сцен, ни громких слов, таких как «низость» и «срам». Можешь не опасаться мести: нет, самым обыденным образом на тебе поставят жирный крест. Иди с Богом.

Одним больше среди тех, с кем Фанни развязалась; очередной бывший возлюбленный передан ею на милость Господа. Значит ли это, что Эдвард вкупе с остальными отправился в высшие сферы, и не образуется ли там, в сферах, затор из ему подобных? Возможно. Фанни остановилась на повороте лестницы, отдышалась и с удовольствием обнаружила, что мысль об утренней сцене уже вызывает улыбку. Мэнби несла через холл Эдвардов букет. Фанни свесилась через перила и окликнула ее: нет, не для того, чтобы она выбросила розы, ибо ни они, ни подмигивание, заодно с Эдвардом оставленные на суд Господень, больше не занимали Фанни, – а просто сообщить о своем желании принять ванну, вот и все.

– Мистер Понтифридд приедет к пяти, – сказала Фанни.

Мэнби если и не вполне поняла, какая связь между мистером Понтифриддом и желанием принять ванну, ничем своего недоумения не выразила.

Мистер Понтифридд… мистер Понтифридд… только его здесь и не хватало, досадовала Фанни, продолжая путь по лестнице. Ох уж эти родственники. Прорвало их сегодня, что ли? Зачем Джордж напросился в гости? Фанни не видела его с поездки в Оксфорд, и тогда, в поезде, он здорово ее рассердил. Хоть бы сейчас это не повторилось – нынче с нее довольно потрясений. Тем более что на Джордже крест не поставишь, как на остальных: Джордж – ее любимый двоюродный брат, верный, преданный друг и, что немаловажно, джентльмен. После Эдварда неплохо оказаться в обществе джентльмена. Мысли перекинулись на глупую Ниггз: ей в супруги послан Джордж – истинное сокровище, – она же ревностью и подозрениями портит жизнь и ему, и себе, – когда, Господь свидетель…

Еле дыша после подъема, Фанни добралась до спальни и по извечному обычаю всех женщин, переступающих пороги своих спален, прошла прямиком к зеркалу, где и застыла. Как могла Ниггз подпускать сегодня столь остро отточенные шпильки? – недоумевала Фанни. Неужели она и впрямь до сих пор принимает во внимание в отношении Джорджа вот это иссохшее существо, чьи щеки запали, а весь облик говорит о неизбывной усталости? Неужели считает опасным это чучело зимы?

Про чучело Фанни прочла не далее как сегодня утром, пока Мэнби трудилась над ее прической (она держала томик стихов на туалетном столике, чтобы не скучать). Как там строфа звучит полностью? Фанни открыла книгу, быстро нашла стихотворение:

Как чучело зимы, смешон и жалок

Муж зрелый – он на перекрестье палок

Распялен; карнавал шумит… Но вот

Душа встряхнулась, и в ладоши бьет,

И – чу! – поет: мол, каждая прореха

Есть на пути самопознанья веха…

Вотще. … Презрев стихии временные,

Плыву к пределам вечной Византии[36].

Неужели непонятно, продолжала она мысль, подняв глаза от книги к своему отражению, что сия жена, пока еще просто зрелая, на головокружительной скорости приближается к этапу потребности в палках? И что, когда она этого этапа достигнет, вариантов у нее будет негусто: либо петь, либо смешить карнавальную толпу. Второе – недостойно. Капитуляция немыслима. Остается петь. Но о чем? Фанни не знала. Вот он, худший из минусов недостатка эрудиции: когда шутки отметаются в сторону, недоучка не может, подобно «мужу зрелому», утешаться процессом самопознания. Фанни придется понизить планку. Пересесть для пения на веточку поближе к земле. «Муж зрелый» поплыл в Византию; Фанни удалится в Стокс. Там, созерцаемая одними овцами и опираясь на руку Мюриэль Хислуп (должна ведь Мюриэль Хислуп протянуть ей руку?), Фанни предстоит ощупью (на то и палка!) искать достойное занятие на отведенный ей срок, чтобы по крайней мере не краснеть перед смертью. Это очень нежелательно: краснеть на смертном одре, – но неизбежно, если Фанни продолжит свой ленивый дрейф, если не изменит подход к жизни кардинальным образом. Вместо того чтобы пожинать удовольствия и требовать новых, она отныне обязана выплачивать долги: рассчитаться хотя бы за то, что появилась на свет и многие годы провела в счастье и довольстве. О, сколько ей было отпущено щедрот, а она принимала их как должное. Пусть при ней нет Джима и некому растолковать, чем именно прекрасны такие общепризнанные образчики культурного наследия, как, скажем, Вестминстерское аббатство или Шекспир, Фанни уж точно и сама способна каждое утро бить в ладоши: мол, хвала судьбе за то, что сквозь стихии временные доставила ее в новый день. Дни ведь тоже большая ценность (а при правильном настрое – даже дни предзакатные, ибо и они сочтены)…

– Мистер Понтифридд звонил, миледи, – прервала своим вторжением ход мыслей Фанни Мэнби. – Просил передать вашей светлости, что хотел бы побеседовать с вашей светлостью в малой гостиной.

– В малой гостиной? – эхом отозвалась Фанни