Искусство и жизнь - Уильям Моррис

Это были первые проблески готической, или органической, архитектуры, которая вплоть до начала современной эпохи развивалась непрерывно, хотя и медленно. Поначалу развитие шло довольно постепенно: потребовалось два столетия, чтобы органическая архитектура смогла освободиться от цепей, которыми сковали ее века академизма, и прежде чем она смогла обрести свободу, Римская империя перестала существовать. Но наступило наконец и полное преобразование, и на свет явилась архитектура, по логике вещей призванная заменить первоначальную, где столь важную роль играло перекрытие, а наивысшим достижением был греческий стиль. Архитектура стала органической, и потому для нее был немыслим какой-либо период академизма, и только лишь сама смерть смогла пресечь ее развитие.

Первым выражением достигнутой свободы явилось так называемое византийское искусство, и едва ли можно сомневаться в справедливости такого названия. В течение столетий Византия оставалась центром свободного искусства, и первое громадное его сооружение в этом городе — собор св. Софии, построенный Юстинианом в 540 году, — остается величайшим произведением этого стиля. Стиль Обретает неожиданное совершенство в этом исключительно красивом здании, и — заметим, кстати, — от более раннего времени сохранилось не много сооружений, имеющих большее значение. Что касается начального периода этого стиля, то, разумеется, возводились сооружения и во времена упадка классического искусства, и все еще были живы традиционные формы архитектуры и способы работы. Эти традиции, которые к тому времени включили в себя формы римского строительства, стали снова достоянием греков. И столкнулись со многими традициями, идущими из разных источников. В Сирии, где соприкасалось столь много народов и традиций, Восток смешался с Западом, и в итоге на свет появилось византийское искусство. Характерные черты его — простота конструкции и внешнего облика, удивительное изящество орнамента и отвращение ко всякой неопределенности. Оно характеризуется яркостью и ясностью красок, чистотой линий, ненавистью к пустоте и неопределенности. Это искусство очень насыщенно, но чуждо цветистости и по духу является полной противоположностью римской архитектуре, хотя восприняло многие из его форм и вдохнуло в них новую жизнь. Лучшие произведения этого искусства остались непревзойденными по красоте, но при всей своей величественной живописности и спокойствии они сохранили для последующих времен значение примера неукротимой энергии, ибо, начиная с сооружения св. Софии, готической архитектуре предстояло жить еще целое тысячелетие. На Востоке и на Западе она пустила глубокие корни всюду, где только люди возводили здания, опираясь на какие-либо исторические традиции. На Востоке она смешалась с традициями местных народов, что особенно касается Персии периода Сасанидов{3}, и произвела на свет целое искусство, которое мы весьма ошибочно называем арабским (ибо у арабов никогда не было собственного искусства){4} и которое получило распространение от Исфагана до Гренады. На Западе она распространилась в тех частях Италии, которую покорил Юстиниан, особенно в Равенне, а затем уже пришла в Венецию. Из Италии, а возможно, и из самой Византии она пришла в Германию и в Англию, которую еще не покорили тогда норманны, и достигла даже Ирландии и Скандинавии. Рим также воспринял это искусство, и оттуда оно проникло на юг Франции, где испытало влияние провинциальной римской архитектуры, и таким образом на свет появился весьма выразительный, исполненный гармонии и внутренней логики, подчиненный ему стиль, какой могли бы создать древние римляне, если бы нашли силы противостоять покоренным ими грекам, у которых сами оказались в плену. Оттуда распространилось оно по всей Франции, став первым проявлением архитектурного искусства у народа, снискавшего особую славу своей любовью к этому виду творчества. На севере этой страны это искусство оказалось под влиянием скандинавских и тевтонских племен и породило последний из готических стилей. Стиль этот с характерной для него круглой аркой мы называем норманнским, и энергичные войны норманнских племен принесли его с собой в Сицилию, где он смешался с византийским стилем сарацинов, произведя на свет превосходные сооружения. Но лучше всего мы познаем это на примере нашей собственной страны, ибо вездесущие монахи герцога Уильяма{5} распространяли его повсюду, изгоняя английский стиль, заимствованный в свое время из Византии через Германию.

И вот здесь-то накануне новых и весьма важных изменений формы (но не сущности самого искусства) мы можем остановиться, чтобы еще раз поразмыслить, в чем состояли основные черты нового стиля. Со времени изобретения арки это был первый стиль, который воздавал ей должное и, вместо того чтобы ее прятать, вполне обоснованно ее декорировал. Это было уже немало, но нечто большее заключалось в той полноте свободы, которую он обрел и которая действительно оказалась источником его своеобразия. Он сбросил с себя цепи греческой аристократичности и предрассудков, как и оковы римской педантичности, и, хотя у него были свои собственные закономерности, необходимые каждому самостоятельному стилю, он тем не менее бессознательно или по собственному усмотрению позаимствовал некоторые присущие им черты. Лицемерная простота, то есть обнаженность и бедность, его не затронули. Подобно самой природе, этот стиль не стыдился избытка материала или чрезмерного обилия украшений. По своей настроенности искусство этого стиля могло создавать и изящную хрупкость и уверенную прочность. Строительный материал перестал быть над ним хозяином, превратившись в его слугу. Для его красоты мрамор стал излишен — было достаточно камня, кирпича или дерева. Если отсутствовала резьба, то соединялись вместе яркие по цвету и блестящие кусочки стекла, набрасывая на каждую часть интерьера великолепный волшебный покрав или же придавая обыкновенному гипсу неповторимую по своему сложному рисунку форму, от которой, однако, благодаря ее изяществу и выразительности линий никогда не уставал взор. Стиль этот любит отточенность, самую изощреннейшую отделку, на которую только способны человеческие руки, но если недоставало материала или же мастерства, то допускалось и нечто менее изящное, что также могло удовлетворить своей находчивостью. Ибо железный канон классического периода, порабощавший всех, за исключением какого-нибудь великого художника, канул в прошлое, а его место заняла свобода, но свобода, исполненная, гармонии. Подчинение существует, но такое подчинение, в основе которого лежит сознательное стремление к единой цели, а не однообразие приемов, — подчинение истинное и необходимое, но не формальное и не вынужденное.

Готическая архитектура не обрела полной свободы до той поры, пока она не оказалась в руках тружеников, тех работников гильдий в свободных городах Европы, которые во многих кровавых сражениях доказали, как высоко ценили они свою корпорацию, доказали своим благородным мужеством, рискуя жизнью при защите своих прав. Но с самого начала такая свобода стала возможна благодаря тенденции, которая предполагала свободу рук и ума при подчиненности их слаженной, коллективной деятельности. Таков дух готической архитектуры.

Проследим еще один небольшой отрезок нашей истории. Вплоть до этого времени развитие шло с Востока на Запад, то есть Восток заставлял Запад принимать новшества. Теперь Запад сам должен был идти на Восток, чтобы учиться там новому. Одной из причин пробуждения энергии на заре средних веков в Европе было возрождение религии, которая, возбуждая желание созерцать святые места, понуждала многих идти на Восток, считавшийся центром культа. Среди народов, отнюдь не готовых подставлять свою щеку обидчику, возникают воинственные паломнические движения, вылившиеся в крестовые походы. Следует признать, однако, что стремление крайнего Запада проникнуть на Восток возникло не непосредственно накануне крестовых походов. Потоки пилигримов с давних пор направлялись на Восток, а скандинавы пришли в Византию не как паломники, а как воины, и Феринпс, одной с ними крови телохранитель греческого императора, защищал трон последнего. Многие скандинавы, возвратившись домой, принесли с собой кое-какие впечатления от искусства, которые не пропали зря в их немногочисленном, но энергичном народе. Но крестовые походы принесли куда более значительные плоды: одним из них, на мой взгляд, была обусловленная определенными представлениями об искусстве трансформация готики с круглой аркой в остроконечную готику. В те времена (как, вероятно, и в наши дни) было правилом, что осевшие в новой стране завоеватели признавали только ту общественную систему, в которой родились сами. Поэтому покоренная Сирия получила феодальную систему управления во главе с царем Иерусалима, ставшим ее сюзереном, и по возвещению герольдов ему единственному дозволялось носить стальные доспехи. Несмотря на это, люди, пришедшие с Запада и поселившиеся в этом новом царстве, при всей своей малочисленности охотно воспринимали искусство, которое видели вокруг себя, — то сарацино-византийское искусство, которое в конечном счете как-то согласовывалось с их собственным мировосприятием, и именно их восприятия и привели к переменам. Ибо не нужно думать, что постепенный переход от архитектуры с круглой аркой к готике с острой аркой объясняется прямым заимствованием восточных форм! Со всей очевидностью сказывалось здесь влияние родственного стиля, высшая легкость и изящество которого в какой-то мере осветили дорогу, по которой могло бы пойти развитие.