Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова

— Узри же и ужаснись!

Коленопреклоненного сотрясало рыданиями, как лихорадкой. И неудивительно, что мы расступились, стараясь оказаться как можно дальше от человека, только что обвиненного в неизвестном нам, но несомненно страшном преступлении.

— Ты предавал своих собратьев по оружию. Ты прятал свое истинное лицо под маской дружбы и преданности, сам служил врагу. Ты преступил не закон города, а закон людей, появившийся на свет в те времена, когда городов здесь не было и в помине. Чем карается предательство?

Он спрашивал, но не у нас, а у того, кто сжимал сейчас свою голову скрючившимися пальцами.

— Чем карается предательство?

— С… см…

— Я не слышу ответа!

— Смер…

— Я не слышу ответа!

И пусть эти слова относились не ко мне, я невольно произнес, хоть и одними губами, то, что желал услышать божественный судия. И не только я один: те, кто стоял рядом, те, чьи лица я мог видеть, шептали. Все громче и громче. А потом нарастающий гул разорвался криком:

— Смертью!

Крикнул сам обвиненный. Крикнул и поднял голову. По его щекам текли слезы, но глаза… Они могли быть какими угодно: испуганными, озлобленными, ненавидящими — и все же они были счастливыми. Как будто вместе со страшным словом куда-то прочь умчались все страхи и тревоги.

— Смертью.

Он поднялся, пошатываясь. Обвел взглядом наши ряды, словно что-то рассеянно ища, потом медленно двинулся вперед. К стене галереи. А когда между ним и каменной кладкой осталось шагов двенадцать, побежал.

Никто из нас не вздрогнул. Никто не подумал о том, что преступник собирается сбежать, потому что все знали: вершится правосудие.

Он ударился о стену со всего размаху. Ударился корпусом и отчасти головой. Брызнула кровь, но раны пока еще не были смертельными. Тогда он вновь отошел назад и вновь разбежался. Еще раз. И еще. Он бросался на стену до тех пор, пока в последний раз не отшатнулся и ноги не перестали его держать. Но и тогда приговоренный не отступил. Он подполз к стене, встал на колени, ухватился за выступающие из кладки края камней и изо всех оставшихся сил ударился лбом.

Череп раскололся. С противным треском. Нет, мозги не вылетели наружу, да и самоубийца остался стоять на коленях рядом со стеной, но все мы знали: он мертв.

Возмездие пришло.

Преступник наказан.

— Он был худшим среди вас. Единственным, недостойным помощи. А всех прочих я проведу над бездной греха к искуплению. Но прежде чем обратиться к душе, надо заглушить голос плоти.

Лус чуть покачнулась, как будто в речи прибоженного прозвучало что-то важное, касающееся ее одной, и начала путь вниз по ступеням. Прошла мимо Глориса, мимо своего брата, отрешенно стоящего с полуприкрытыми веками, ступила на камни двора, и я почему-то подумал, что нечто подобное уже происходило. Не со мной, но точно вокруг. Была женщина, и были мужчины, вожделевшие ее. Правда, тогда я всего лишь смотрел, а сейчас…

— Сосуд сам выберет первого, кто взломает девственную печать. И вы примете его выбор.

Лус шла между мужчинами, чуть шевеля губами, словно что-то шепча на ходу. И она не смотрела никому в глаза. Совсем никому. А когда приблизилась ко мне, я услышал сдавленное и по-детски испуганное:

— Я не знаю, что мне делать…

Зато я знал. Хотя бы в эту самую минуту.

Узел седьмой

Где-то…

За окном темнеет. За узким, наполовину заложенным камнями проемом — единственным источником света в моей комнате — заканчивается день. День, открывший передо мной сокровищницу знаний. Только блеск золота в ее сундуках не проясняет зрение, а слепит глаза.

Я ничего не могу понять. Стараюсь, мысленно занимая место то одного, то другого участника рассказанных мне историй, но все тщетно.

Зачем бежать из родного мира, чтобы в чужом оставаться все тем же самолюбивым, самоуверенным и жестоким существом? Зачем кровью других устанавливать свою власть за гранью этого странного сна? Может быть, правильнее было бы проснуться там, дома? Проснуться и наконец начать делать то, что считаешь нужным?

За окном темнеет. Скоро наступит ночь, за ней придет утро, а где-то позади этих двоих уже строит неведомые планы новый день. Что он готовит мне? Да и есть ли вообще разница в том, что может случиться?

Меня не станут вечно держать в детском теле, это понятно. Скорее всего, поступят так же, как с Себерро, только найдут подходящее желание и человека, который его пожелает. Куклу. Тогда я либо опять попаду в ловушку, либо вступлю в сражение с чьей-то душой, чтобы победить и… И постараться овладеть новой плотью.

Сражение. Это слово только звучит заманчиво, а на деле обещает новый приступ скуки. Мне ведь уже обо всем рассказали, не так ли? Пусть не открыли всех секретов, но дали понять, в каком направлении надо искать ключи к сундуку победы. А может быть, эсса Рен оказался даже чрезмерно щедрым. В конце концов, сторонники нужны всем. Особенно обязанные жизнью сторонники.

Кто-то любит ночь, кто-то ее боится, мне же все равно, светло или темно перед глазами, потому что я знаю: мрак может сгуститься и посреди самого яркого солнечного дня.

Так было, когда меня известили о Либбет, совершившей ту нелепую глупость. Моя племянница с детства не отличалась глубоким умом, но не должна была вступать во «врата мечты». Зачем? Почему? Я ломал голову над множеством возможных ответов. А после возвращения спрашивать было бесполезно. Наверное, ей тоже стало скучно жить, и она сбежала в… В сон за гранью реальности.

Здесь возможно все, если верить Себерро Рену. Но с другой стороны, если верить ему же, по ту сторону «врат» ничего не меняется. Просто возникает новое поле, уставленное фигурами, а игроки-то те же самые.

Мы.

Вечер, вечер, вечер… Только он один не слушается ничьих просьб и приказов. Только он придет: сегодня — ко мне, завтра — к кому-то другому.

Кто знает, может, меня просто убьют? Все те часы в обществе недокровок я не чувствовал, чтобы во мне хоть кто-то нуждался. Даже как в расходном материале. Держат при себе, чтобы не дать шанс какому-нибудь смельчаку, и только. Или на тот случай, если с моим предшественником что-то не заладится. А едва удостоверятся в успехе, убьют. Да. Наверняка. Но… Это стало бы самым приемлемым выходом.

Я не хочу воевать со своими соплеменниками. И уж тем более не хочу воевать с теми, кто по праву рождения живет в здешних краях. Да, война способна развеселить дух и разбередить кровь, но лишь случайная, нежданная, непредсказуемая. А осознавать, что тебя ждут годы, состоящие из одних сражений… Скучно.

Стать хозяином какого-нибудь клочка земли? А дальше? Владения хороши для поколений, сменяющих друг друга, но здесь невозможно продолжать свой род, А если все же решишься, получишь в наследники вечно озлобленных или рабски покорных недокровок. Да и нести в себе они будут не твою кровь, а кровь сломанной тобой куклы. Темнота становится все гуще.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});