Трактат об удаче (воспоминания и размышления) - Евгений Сапиро

Диапазон результативности всех трех: от «плохо» до «очень плохо». Но было принято решение, что меньшим по ущербу будет третий вариант.

Ясно, что это решение принималось ограниченной группой лиц в обстановке чрезвычайной секретности. Предполагаю, что, кроме двух-трех человек из окружения президента, премьера, министра финансов М. Задорнова, председателя Центрального банка С. Дубинина и двух-трех ближайших советников С. Кириенко из аппарата, это были А. Чубайс, Е. Гайдар. Не уверен, что в этой команде были министр экономики Я. Уринсон и все вице-премьеры (Б. Немцов, В. Христенко, О. Сысуев). Зато точно знаю, что большинство министров, и в их числе ваш покорный слуга, не только в процесс принятия решения, но и в необходимость принятия чрезвычайных мер заранее посвящены не были.

Никакой обиды по этому поводу не испытывал и не испытываю. Более того, убежден, что такая секретность была оправдана.

Где-то за пару недель до дефолта ко мне зашел тогда еще рядовой депутат ЗС Пермской области и руководитель группы компаний «ЭКС» Олег Чиркунов и в разговоре о пирамиде ГКО мимоходом спросил:

– Рухнет?

Я совершенно откровенно ответил:

– Думаю, что да, но когда это случится, не знаю.

Если бы я не «думал», а «знал», то все равно мое воспитание не позволило бы «слить» подобную информацию кому-либо. Пришлось бы выкручиваться, морочить Олегу Анатольевичу голову. Бог миловал.

Кстати, после отставки правительства С. Кириенко Генпрокуратура и Государственная дума неоднократно заявляли о больших злоупотреблениях инсайдерской информацией накануне дефолта «лицами, близкими к Кремлю и Белому дому».

17 августа был объявлен дефолт, и немедленно курс рубля по отношению к доллару упал почти в три раза. Значительное число банков «лопнуло» на ГКО и прекратило выплаты клиентам. На оставшиеся, ощутимо обесцененные наличные люди стали сметать с прилавков предметы первой необходимости… Как говорил в подобных случаях мой старый друг: «Что-то поплохело».

«Поплохело» настолько, что даже сегодня, через десять лет после тех самых событий, я пишу эти строки с огромным трудом. Достаточно бойко идущий до сих пор литературный процесс вдруг забуксовал. Целую неделю я не только очередной раз перебираю свой архив, извлекаю из Интернета, а потом отправляю в корзину экономическую статистику тех лет, перетаскиваю с места на место абзацы… Я ловлю себя на том, что для себя, а значит, и для читателя вынужден корректировать оценку событий августа – сентября 1998 года.

Прежде чем идти дальше, придется сделать одно отступление.

Не так давно я наткнулся на записки Вадима Медведева, члена Политбюро ЦК КПСС во времена М. Горбачева, написанные в 2002 году. Два-три года назад я одновременно с ним отдыхал в санатории Барвиха, здоровался (там существует теплый деревенский обычай – почти все друг с другом здороваются), но ни разу с ним не заговорил (в соответствии с другим, теперь уже аппаратным обычаем – с незнакомыми особенно не общаются, по крайней мере, первыми не начинают). Если бы я к тому времени прочитал его небольшие заметки, которые мне очень понравились, обязательно бы напросился на разговор.

В. Медведев пишет, что прочитал мемуары многих своих соратников по временам «от перестройки до ГКЧП» и не хотел бы повторять присущий почти каждому автору прием: я, мол, предупреждал Горбачева, что он делал не то, но он меня не послушал…

Не «сговариваясь» с В. Медведевым, я тоже стараюсь аккуратнее махать руками после драки. Задним умом все крепки. Но пару раз все же позволю себе это правило нарушить. Надеюсь, что обоснованно.

В предисловии я оговорился, что эта книга – записки необъективного человека. Мне очень некомфортно плохо писать, говорить горькую правду о своих единомышленниках или людях, которые делали мне добро. К этой категории относятся далеко не самые популярные сегодня, но не ставшие от этого менее яркими «демократы» эпохи Ельцина и сам Борис Николаевич.

Но там же: поскольку автор взял на себя непростое обязательство: «если решил обратиться к читателю и желаю, чтобы он мне поверил – не надо темнить». Применительно к тому, что связано с дефолтом, «не темнить» особенно сложно. Но если этого не делать, то приходится признать, что команда Ельцина-98, членом которой я был и официально, и по совести, продемонстрировала в этой ситуации свой управленческий непрофессионализм.

Выразилось это как минимум в двух позициях.

1. В самый кризисный период, когда каждый день надо было принимать нестандартные решения, в течение месяца страна оставалась без председателя правительства. Попытка президента снова назначить В. Черномырдина успехом не увенчалась – Госдума его не пропустила. Формально членам правительства предписывалось «до особого указания» продолжать свои обязанности. Получалось, что оркестранты остались на своих местах, а дирижера не было. Да и многие из оркестрантов со дня на день ожидали, что им укажут на дверь…

2. Руководство страны оказалось абсолютно не готово к действиям в условиях кризисной ситуации, представ в виде того самого незадачливого коммунальщика.

Если, начиная реформу по либерализации экономики, недостатки ее подготовки можно было списать на дурное наследство, доставшееся от плановой экономики и вождей того периода – от Л. Брежнева до М. Горбачева, то к 1998 году в распоряжении Б. Ельцина и его команды было целых шесть лет. Бурных, невероятно тяжелых, но достаточных для просчета возможных рисков и их мониторинга, для разработки хотя бы схематичного мобилизационного плана.

Я не знаю тонкостей подготовки содержания пакетов, которые до поры до времени лежат запечатанные сургучными печатями в сейфах не только генерального штаба, но и самого завалящего районного военкомата. Но на «гражданке» мне один раз пришлось прикоснуться к подобной мобилизационной системе.

В январе 1991 года случилось довольно безобидное событие под названием «павловская реформа». Суть ее заключалась в том, что из обращения изымались и обменивались в трехдневный срок все 50– и 100-рублевые купюры образца 1961 года. Параллельно ограничивалась выдача наличных денег с вкладов в сберкассах. Поменять деньги после указанного срока можно было только по решению специальных комиссий. В банке получить на руки можно было не более 500 рублей; кроме того, был установлен порядок оплаты товаров и услуг в безналичном порядке без ограничения сумм. «Эффект неожиданности» должен был помочь в борьбе со спекуляцией, нетрудовыми доходами, фальшивомонетничеством, контрабандой и коррупцией. На практике же главным последствием реформы стала утрата доверия населения к действиям правительства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});