Разбитая музыка - Стинг

«Черт, Лерой, я попал радистом в пехоту прямо перед вьетнамским Новым годом. Первый раз, когда нас послали в разведку, весь взвод сразу скис. Мы просто наложили в штаны. Помнится, мы ходили вокруг лагеря, пока не настало время возвращаться. Черт знает, что случилось бы, если бы на наш лагерь напали.

Самым смелым, что я совершил за время службы, был уход в самоволку однажды вечером, когда мы с приятелем отправились во вьетнамский публичный дом. Оказалось, что солдаты вьетнамского сопротивления пользовались тем же самым местом, и мы еле-еле успели выскользнуть через черный ход, когда они подъехали к парадной двери. Но девушки не сказали про нас ничего: деньги есть деньги».

Несмотря на свою скромность, Ян вернулся из Вьетнама с Бронзовой Звездой и четырьмя медалями. Он поехал бы туда снова, если бы перед самым отъездом из Лондона ему не предъявили несправедливое обвинение в хранении и перевозке наркотиков. Если бы судьи признали его вину, он не смог бы вернуться в американскую армию из-за судимости, и, кроме того, вероятно, надолго попал бы в тюрьму. Его оправдали, но затянувшееся судебное разбирательство сделало невозможным его возвращение в опустошенную войной страну. Возможно, это сохранило ему жизнь.

В конце концов, Ян станет моим персональным продюсером. Много лет спустя я буду выступать в городе, который когда-то назывался Сайгон, а теперь носит имя Хо Ши Мина, а Ян поедет со мной, чтобы еще раз взглянуть на места, где он видел столько смерти и разрушений. В течение следующих двадцати пяти лет очень тесные и сложные отношения будут связывать меня с братьями Коуплендами. Дело дойдет до того, что эти братья станут для меня неким суррогатом моей родной семьи со своими радостями, но и с нескончаемыми спорами и размолвками.

Мне не хочется думать, что у нас нет совсем никаких шансов закрепиться в Лондоне, и вот однажды мы видим в EveningStandard объявление: «Стань владельцем своей собственной квартиры за тридцать фунтов в неделю». В объявлении указан адрес неподалеку от нашего нынешнего пристанища, на Лейнстер-сквер, в Бэйсуотер. Со своей близостью к центру и волшебным очарованием Бэйсуотер стал важным ингредиентом в нашем весьма неопределенном, но очень оптимистическом рецепте успеха. Мы звоним по указанному телефону и следующим вечером идем осматривать еще не завершенные квартиры.

Некая строительная компания взялась переделывать и подновлять целый квартал домов в центре города, и квартиры в этих домах будут готовы в течение нескольких месяцев. Предлагается шесть квартир в полуподвальном этаже. В каждой — просторная гостиная, спальня и кухня. Это красивая фантазия, но я не верю, что мы можем быть приняты. Да и чем мы будем обставлять новую квартиру? Если не считать кресла-качалки, которое мы привезли с собой из Ньюкасла, у нас нет никакой мебели.

Я стою в полуподвальной квартире с пустыми квадратами окон, без дверей, с одним только бетонным полом, но в моем воображении я вижу, как прекрасно все это будет выглядеть с коврами на полу и с занавесками, с креслом и диваном, с камином и книжными полками. Кроме того, меня очень вдохновляет идея жизни ниже уровня улицы, как будто это землянка или пещера, где мы сможем строить планы о покорении города, но в то же время чувствовать себя защищенными в стенах своего собственного жилища. Фрэнсис говорит мне, что, судя по всему, большинство потенциальных владельцев этих квартир — актеры, то есть люди, ничуть не более состоятельные, чем мы. Итак, мы подаем заявление и начинаем ждать.

А между тем от Last Exit не приходится ожидать ничего хорошего. Теперь стало очевидно, что Ронни и Терри не имеют ни малейшего желания перебираться в Лондон. Я опасаюсь, что Джерри тоже уклоняется от наших прежних планов, и пишу в Ньюкасл страстное письмо, заверяя группу в своей преданности, но уточняя, что эта преданность относится к группе, которая решит приехать в Лондон и попытать счастья, а не к группе, которая трусливо сидит дома. На это письмо отвечает только Джерри. Он звонит и сообщает мне, что приедет в Лондон, поселится у своих друзей где-то на юге столицы и посмотрит, как у него пойдут дела. Именно в этот момент я признаюсь ему, что работаю со Стюартом и являюсь, пусть не совсем по своей воле, солистом группы, играющей в стиле панк-рок. Сказав об этом, я чувствую невысказанное осуждение в той тишине, которая воцаряется в телефонной трубке, но потом Джерри говорит, что приедет в любом случае. Кажется, Last Exit наконец дожил до того, чтобы соответствовать своему имени. Тем временем в штабе вновь образованной группы Police на Грин-стрит складывается несколько удручающая обстановка. Коупленды пытаются как-то договориться с владелицей квартиры, но все идет к тому, что роскошные апартаменты вот-вот уплывут у них из рук. И все-таки мы продолжаем репетировать здесь до последнего. После того как появление целого букета новых британских групп изменило сценическую ситуацию в Британии, Майлз, неутомимый строитель империи, решил привезти из Нью-Йорка целый ряд американских музыкальных коллективов. Это были Джонни Тандер и Heartbreakers, Уэйн Каунти и Electric Chairs, а также Черри Ванилла. В конце шестидесятых Черри Ванилла работала с Энди Уорхоллом, а потом стала пресс-секретарем Дэвида Боуи. Она прибыла в Англию со своими медно-красными волосами, американским гитаристом итальянского происхождения по имени Льюис, пуэрториканским пианистом по имени Зекка и менеджером по имени Макс. Этот Макс совсем не тянул на менеджера, являя собой утонченного, тихого человека с пушистыми седыми волосами, в профессорских очках, беззаветно преданного Черри. С Льюисом Черри связывали еще и личные отношения, несмотря на то, что она была на добрых десять лет старше его. Своего ударника и басиста они оставили в Нью-Йорке, потому что Майлз обещал предоставить отличную замену этим двум членам группы на месте, в Англии. Он имел в виду Стюарта и меня. Экономия денег на авиабилетах и проживании в гостинице имели огромное значение для Майлза.

Стюарт дал согласие быть ударником для Черри Ваниллы (и предложил меня в качестве басиста) с тем, чтобы наша группа Police выступала вместе с группой Черри вторым номером программы. Такое положение дел, кажется, устроило всех. Стюарт и я с удовольствием готовы давать по два концерта за вечер. Мы вполне способны потянуть затраты на переезды с места на место и даже надеемся заработать немного денег. Начинаются интенсивные репетиции. Мы целый день разучиваем программу Черри, а потом до самого утра стараемся натаскать Генри на исполнение наших собственных песен. Мы измучены и утомлены до крайности, но всеми силами рвемся в бой. Льюис и Зекка — отличные музыканты, они хорошо обучены и очень профессиональны. Черри, которая в одной из своих песен поет, что она родом с Манхэттена, а на самом деле родилась в Квинсе, полна удивительных противоречий. При первой встрече с ней она кажется застенчивой католической девушкой, только что покинувшей стены монастыря, но то, что она делает на сцене — это неистовый шквал ударов, лязга и скрежета, сопровождающий дерзкие, бесстыдные тексты, исполняемые в сладострастно тягучей манере Мэй Уэст с интонацией уличной проститутки. Ее сценический костюм — это пара черных трико, обтягивающих ее круглый зад, и безрукавка со словами «Лизни меня», какой-то светящейся краской выведенными на ее пышной груди. Все это кажется мне несколько чрезмерным, но я не очень страдаю от того, что присутствую на сцене. Что-то похожее я чувствовал, когда мне доводилось аккомпанировать стриптизершам в клубах на севере Англии. Первый номер в концертной программе Черри — это собственно джазовая мелодия с «гуляющей» партией баса. Такая музыка безусловно смутит, если не приведет в ярость, воинствующих панков, поклонников Roxy Music. Я заинтригован, и впервые с тех пор, как приехал в Лондон, чувствую, что играю настоящую музыку, даже если это всего лишь фарс, маскирующийся под «новую волну».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});