Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции - Борис Прянишников

Борьба Е. К. Миллера с «Внутренней линией»

Неоднократные предупреждения со стороны НТСНП, обвинение полковником Федосенко Скоблина в работе на большевиков, странности в деятельности «Внутренней линии», дело Линицкого — Коморовского и заключения комиссии Трегубова встревожили Миллера.

«Линия» по-прежнему пряталась от него, сведения о ней были далеко не полными. Скоблин, которому он доверил руководство «Вн. линией» во Франции, сообщал о ее делах только то, что считал нужным. Всей правды Миллер не знал, как и не знал он о содержании секретной переписки между Скоблиным и Фоссом. В начале 1936 года он отдал себе отчет в явной недоброкачественности «Линии» и намеревался покончить с нею.

29 января 1936 года Скоблин писал Фоссу:

«…Миллер проявляет большое неудовольствие „Внутренней линией“. Каждый рапорт, присылаемый из Болгарии, тщательно изучается Кусонским, который затем докладывает Миллеру. Так было и со злосчастной информацией от 20 декабря, которая вызвала следующую резолюцию: „Я не имею ничего против возвращения Закржевского, но хочу предупредить вас, что вопрос существования Внутренней линии подвергнется самому решительному пересмотру и реорганизации мною. И потому пусть Закржевский не рассчитывает получать какие бы то ни было суммы, ибо вполне возможно, что само существование Внутренней линии будет прекращено“. Я думаю, что это будет — упразднение Внутренней линии».

Уклонение Скоблина от представления полного списка «линейцев» во Франции, естественно, вызвало у Миллера понятное раздражение. Началось охлаждение в их отношениях. 26 декабря 1936 года Миллер отрешил Скоблина от обязанностей руководителя «Внутренней линии». Да и сам Скоблин был не прочь отойти от официального возглавления «Линии». К тому были важные соображения на близкое будущее.

* * *

В 1936 году, под личиной австрийского антиквара, в Гааге проживал начальник советской военной контрразведки на Западную Европу комдив В. Г. Кривицкий.

В начале декабря в Гаагу прилетел специальный курьер от начальника ИНО НКВД Слуцкого, вручивший Кривицкому короткое послание на фотопленке. Проявив пленку, Кривицкий прочел:

«Отберите из ваших людей двух человек, способных сыграть роль немецких офицеров. Они должны обладать достаточно представительной наружностью, чтобы сойти за военных атташе, должны изъясняться как военные, и быть исключительно надежными и смелыми. Отправьте их ко мне в срочном порядке. Это чрезвычайно важно. Через несколько дней надеюсь увидеться с вами в Париже».

Вскоре Слуцкий и Кривицкий обедали в персидском ресторане около Пляс де л’Опера в Париже. Как военный, Кривицкий не хотел ослаблять свою сеть в Германии, тем более отдавая своих лучших агентов в распоряжение НКВД. Но Слуцкий многозначительно сказал, что приказ исходит от самого товарища Ежова. Пришлось покориться, и два лучших агента были вызваны в Париж. В течение нескольких недель они сидели в Париже без дела. Затем их поблагодарили и сказали, что намеченные было действия переносятся на более позднее время.

* * *

28 декабря 1936 года генерал Миллер письменно известил подполковника Мишутушкина о переменах:

«Генерал-майор Скоблин должен был известить Вас, что, в силу его повторных просьб, он освобожден мною от обязанностей начальника Внутренней линии. В будущем я прошу Вас обращаться ко мне непосредственно по всем вопросам, относящимся к этой работе. Я категорически запрещаю личному составу Внутренней линии исполнять приказания других лиц, даже и тех, кто в прошлом руководили Внутренней линией».

По существу, распоряжение Миллера Мишутушкину было актом отчаяния и одновременно объявлением войны Шатилову, Скоблину и за ними стоявшим. «Линия» умирать не собиралась. Вопреки Миллеру, Скоблин и прочие главари «Вн. линии» продолжали за кулисами руководить ею.

По-настоящему у Миллера не было чувства реальности. Чины РОВСа, привлеченные в «элиту», давшие свою подпись под «Идеологией», знавшие, что выход из «Организации» грозит им смертью, скомпрометированные неблаговидными поступками в отношении самого Миллера и непричастных к «Линии» честных начальников, этому приказу не подчинились. Простым росчерком пера распустить «Линию» или руководить ею Миллер был не в состоянии.

Софийский центр «Вн. линии» был вообще недосягаем для Миллера. Комиссия Трегубова так и не смогла допросить Коморовского, укрытого генералом Абрамовым и Фоссом в Софии после окончания белградского процесса. Миллер даже не смог распорядиться о дознании по новому местожительству Коморовского.

Казалось бы, Миллер должен был созвать честных генералов, рассказать им о «линии» и назначить комиссии по всем отделам РОВСа для выяснения всех чинов и дел таинственной «Организации». Но до этого он не додумался. И пытаясь лично руководить ею, хотя бы только во Франции, он толкал ее на еще более ожесточенное сопротивление.

Прежде всего Скоблин принимал меры противодействия, особенно в среде корниловцев, давшей в «Линию» немало офицеров не только во Франции, но и в Бельгии, Болгарии, Эстонии, Латвии, Польше и Финляндии.

В январе 1937 года Миллер решил назначить капитана Киселева начальником группы корниловцев в Финляндии вместо преданного Скоблину капитана Батуева.

И 25 января 1937 года Скоблин сообщал Добровольскому:

«В течение последних недель я много говорил с Е. К. М. о положении в моей гельсингфорсской группе. Я категорически заявил Е. К. М., тотчас после назначения Киселева, что не потерплю ухода Батуева, и предупредил его, что отдам распоряжения, которые будут неприятны для Миллера, то есть, считая нахождение Альтфана[90] на его посту вредным, я прикажу моей группе не подчиняться Миллеру и перейти под мое личное командование».

Это был явный бунт, с которым Миллер справиться не мог. Скоблин был в состоянии увести из подчинения Миллеру не только группу в Гельсингфорсе, но и в других местах.

Освобожденный от официальных обязанностей по «Вн. линии», Скоблин развернул вовсю работу по подрыву авторитета своего начальника. В том же письме он настраивал Добровольского против Миллера:

«…ему некогда заниматься делом, которым он обязан заниматься, будучи на своем посту. Наконец, это становится до такой степени раздражающим, что едва удерживаешься от того, чтобы не наговорить ему неприятностей. Его туманная политика в Союзе в последнее время сильно пошатнула его авторитет в среде наших офицеров. Вот почему мы, командиры отборных частей, всего три человека в Париже, составили блок, чтобы не дать рассыпаться в прах тому, что с таким трудом мы создали в годы Гражданской войны. Сознаю, что некоторые наши действия могут со стороны показаться несовместимыми с воинской дисциплиной… Я буду держать вас в курсе наших дел. Прежде всего, мы требуем отстранения нашего командира корпуса, генерала Витковского, законченного лентяя. Как бы это ни казалось странным, но когда поднимаешь такие вопросы перед Е. К. М., когда начинаешь доказывать ему о неспособности того или иного начальника, то у него только один ответ: решение, ранее принятое, изменить невозможно…»

«Бунт маршалов» продолжался. Скоблин плел интриги всюду, где только мог. Подговорил командира марковцев генерала Пешню. И особенно преуспел в обработке возглавителя дроздовцев генерала Туркула. В парижском кафе «Мариньян» на Елисейских Полях только и были разговоры о бездарности «старческой головки». Спровоцированный Скоблиным, Туркул с жаром убеждал своих дроздовцев в необходимости боевой работы и ясной политической программы. 7 января 1936 года он писал некоему Михаилу Михайловичу:

«…Некоторое время тому назад Скоблин, Пешня и я часто встречались и разговаривали о занимавшем нас вопросе… Мы не знали, как и когда развернутся события. Мы могли лишь предвидеть их и, ожидая их, нам было необходимо быть готовыми, едиными. Наше главное руководство должно было перейти к генералу Абрамову, человеку родному по духу и спаянному с нами кровью».

Распаляемый Скоблиным, летом 1936 года Туркул перешел от слов к делу. Он организовал Русский Национальный Союз Участников Войны. 16 июля в зале Лас-Каз под председательством Туркул а состоялось первое открытое собрание Союза, возвестившее о его политической программе и целях. Выражая недовольство пассивностью РОВСа, Туркул и его соратники, полковник В. В. Чернощеков, капитан Б. В. Тряпкин и другие, призывали к активным действиям против советской власти. В тон ему вещал о неумирающей белой идее капитан Ларионов, неизвестный Миллеру видный чин «Вн. линии».

В действиях Туркула Миллер усмотрел нарушение дисциплины. Вернувшись из водолечебного курорта Баньоль-де-л’Орн, Миллер вызвал 27 июля Туркула на рю дю Колизе для объяснений. Разговор был резким и неприятным. Туркул заявил о своем уходе из РОВСа, и Миллер на следующий день исключил его из списков.