Юрий Данилович: След - Андрей Косёнкин

«Неужели же ныне?..

Да свершится ли, в конце-то концов?!

За великим буду бечь, а не поспею?!.

Врёшь, ведьма! Ить нагнал я его, нагнал!

Сколько ж можно гнаться за ним, за великим?»

* * *

Долог суд у татар…

Велика и вина пред татарами великого князя Тверского - видно, враз не рассудишь. Вот и волокут они его за собой неведомо куда от самого Дешт-и-Кипчака, к Хулагидскому морю, через горы, через город Маджары, через город Дедяков? Когда уж и кончится этот волок?

Второй месяц пошёл, как пытают. Вроде ухе в судах все вины ему разъяснили, ан отчего-то никак смерть не дают. Да ведь ясно, почему не дают: смерть-то легче, чём муки!

Тяжёлая колода из толстых дубовых плах, скованных меж собой железом, давит на плечи, шея стёрта в кровь жёстким воротом, руки, поднятые на уровень плеч и стиснутые той же колодой, давно онемели…

Да ведь не в том и мука!

Вон давеча в Дедяково на торгу поставили на правёж. Согнали русских, прочих иноязычных купцов, велели бить его плетьми, всякому, кому лестно. Так ведь никто не ударил. Даже свидетели, что против него на суде показывали. Знать, и им совестно стало? Совестно не совестно, а глаза прятали, когда он их взглядом в толпе находил.

Ну а уж тот суд татарский, ясно - какое позорище.

Да ведь не в том и позор, что татары судили, а в том, что русские на суде неправдой божились. А ведь и божбой их не попрекнёшь - знать, веруют! Да вот только ведают ли, чему веруют?

Знал, что изрядно Юрий купил лжесвидетелей, а все одно не думал, что столь хулы нанесут. И не ложь удивила, но то, как правду в угоду татарам искажали бессовестно! А после суда-то, говорят, те бояре напились вина допьяна да друг пред другом бахвалились, кто каку вину наплёл на него. Уж, знать, так: коли в величии русский человек до самого неба возвысится, так уж в низости до самого дна дойдёт. А все одно, жалко их, потому как, виня его, самих себя в яму спихивали.

То ли слепы, то ли сонны, то ли нетрезвы!

Прости и им, Господи, не ведают, что творят!..

А что до обвинений, так те обвинения по душе и оправданий не стояли. И не оправдывался бы, если б опять же русским путь указать не хотел, чтобы впредь ни ради татар, ни ради иных не топтали они друг друга.

Удерживал ханскую дань? Ну и то не доказано, несмотря на все грамотки. Да ведь то русское серебро, что от дани утаивал, не для себя оставлял, не для Твери одной, а на всю нашу крепость! Да разве ж то серебро татарское, а не суть ваша кровь, что вы за него меня топите? А в смерть-то с собой и золотника не ухватишь. Да если б иначе, стал бы о тот ханский выход мараться?

Против татар бился и посла его в плен захватил? Ну, так бился! Опять же для того лишь и бился, чтобы путь указать. Вон тверичи-то как после того Бортенево воспрянули - видел глаза-то их после победы. В такие-то глаза али страх снова вгонишь? Пусть то Бортенево для будущей битвы опорой станет. Мал огонёк в лампадке горит, да чем черней округ, тем дальше и светит. На тот свет и бился!

Ну а что посла пленил, так ведь в бою не отличают послов. Да ведь и Чингизов Джасак гласит: за удаль в бою не судят.

Ан судят-то не по Джасаку - казы да муллы в суде, что с них и взять, коли нехристи. А старший над ними сам нойон Кавгадый. Да бывают ли суды, в коих главный судья - сам обиженный?

Эка, суд…

«Сестру Узбекову и княгиню Юрьеву повелел уморить…»

Однако излиха чванлива была княгиня, под стать мужу. Не много раз и встречался с ней Михаил. Жила она в отдельных покоях, прислуживали ей татарки, к себе тоже лишь своих допускала. Из-за Юрия, знать, на всех русских обиделась. А отчего умерла? Бог весть? Ну, и Царство небесное…

В чём ещё-то винили?

«В немцы хотел с казной убежать… к папе католическому в Авиньон…»

Вовсе в мыслях того не имел. Хотя и немцы звали спасти, и папа тот иноверный, и Гедемин, что на Литве как раз в силу вошёл, послов в Тверь присылал.

Да пустое все! В немцы-то легко убежать, обратно на Русь прийти сложно. Да и что за жизнь под чужими крестами? Неприемлема!

Да что! Уж здесь через верных людей стучались к нему горцы-аланцы - единоверцы, сказывают, во Христе. Мол, дай только знак, что согласен, - спасём, умчим тебя в горы, уж и кони на то готовы!..

Нельзя бежать князю, если он князь…

А и Узбек, знать, рассчитывал на Михаилово малодушие. Отчего ж им так важно выше поставить себя над русскими? Непременно доказать своё превосходство? А вся-то их хитрость очевидна и проста до бессмысленности.

Когда уж пришёл во Владимир, встретил его там Ахмыл, ордынский посол. Сказал, что если в месяц великий князь (так и повеличал!) в Сарай не прибудет, хан за ним сам с войском придёт. Али не знал того Михаил, когда в путь собрался? А Ахмыл-то, вроде как от себя, и ещё добавил:

- Не ходи, Михаил, в Сарай. Верно говорю - убьёт тебя хан. Беги, - говорит, - Михаил!

Ну, тут совсем все прозрачно стало: коли татарин добра пожелал, тем более надо было в Орду спешить! Готовился, видать, Гийас-ад-дин Мохаммад Узбек Русь запалить!

Успел, Тверской. Повлёк Узбек своё войско, сам не зная куда…

Да ведь всё это лукавство Михаил Ярославич давно уж предвидел, потому и не удивлён был судом неправедным.

То-то, что не его судили, а в его лице судили всю Русь Православную.

Потому и вынесли в приговор не те вины, по которым судили, а ту главную, по которой и был виноват:

«Не последует нашим нравам и неуступчив нам, посему достоин быть смерти…»

Что ж не даёте смерти?

«…Всю жизнь об одном помышлял, как помочь христианам, но, знать, по грехам моим сотворялись многие тяготы вместо помощи» - вот мука в чём!

«Всегда хотел мира, бежал злобных междуусобий и не мог их остановить» - вот мука в чём!

«По крайней мере рад буду, если смерть остановит их! Остановит ли? Н-е-е-ет…» - вот мука в чём! Но и в смерти свет:

«Умыслил положить душу свою за отечество, избавив множество от смерти и многоразличных бед своей кровью. Ибо сказано: положи душу свою за други своя. И спасён будешь. Спасён! Так дай же, Господи, крылья мне…»

Тихо в веже.

Лишь отрок рядом читает псалмы Давидовы по листам:

- «Услышь, Боже, молитву мою и не скрывайся от моления моего. Внемли мне и услышь меня; я стенаю в горести моей и смущаюсь от голоса врага, от притеснения нечестивого; ибо они возводят на меня беззакония и в гневе враждуют против меня. Сердце моё трепещет во мне, и смертные ужасы напали на меня; страх и трепет нашёл на меня, и ужас объял меня. И я сказал: «Кто дал бы мне крылья, как у голубя? Я улетел бы и уснул, и успокоился…»

«Господи мой, так дай же мне крылья! И дай мне мужество умереть!..»

Конский топот раздался снаружи. Другой отрок вбежал в вежу:

- Идут! Идут! - в ужасе крикнул он.

- Ведаю для чего… Помоги мне подняться навстречу им, - сказал князь.

Сначала били толпой. Проломили в веже стену, выволокли на воздух, уже кровавого снова били, раздели донага. А потом уж один - русский (да ведь и все были русские!) - как-то по-татарски ловко вспорол ему грудь ножом, вырвал из рёбер живое сердце.

Юрий наблюдал за тем со стороны. В вежу ему войти не позволили, так он велел палачу как бы ненароком выволочь Тверского из вежи и убить на его глазах.

Теперь можно было приблизиться. Тверской лежал перед ним унижен, мёртв… и велик!

«Не нагнал! Не нагнал!..» - пусто, холодно было Юрию.

- Вели прикрыть тело-то, - презрительно кривя губы, сказал с коня Кавгадый. - Он ведь дядя тебе. Всё равно что отец… Велик князь был! - Татарин хлестнул коня плетью.

Стылая земля комьями опала на мёртвого, на рану, на место, где билось сердце, на глаза, недвижно глядевшие мимо Юрия в небо.

Юрий хотел было пнуть мёртвого, даже замахнулся ногой, но в последний миг не осмелился, лишь зло ковырнул носком землю.

И пошёл прочь по мёртвой, стылой земле.

Без пути.

Без следа.

ЭПИЛОГ

от, собственно, и всё.

Со смертью Михаила Ярославича кончилась и Юрьева жизнь. Хотя после прожил он целых семь лет. Но то были годы - не годы. И жизнь - не жизнь. Хотя ещё и отличился не малыми мерзостями, которые, впрочем, не превысили предыдущих. И без них по свойствам чёрной души он давно уже заслужил всеобщую ненависть.

В том же году кинулись татары на Русь. Теперь уж ничто их не сдерживало. Да сам Юрий Данилович их и привёл. В оплату его обещаний пустошили они Кострому, Муром, Ростов, Владимир… В общем, с лихвой по всем долгам расплатился Юрий с татарами и кровью, и серебром.

Потом сел на Великом Новгороде. Тоже, знать, долги отрабатывал. Правил худо - как то и надобно было новгородцам, потому как и сами с усами. Воевал - но без успеха. Вот Выборг пытался у шведов отнять. Но хотя имел превосходство, так и отступил, ничего не добившись, кроме лишнего озлобления, потому как во время осады развлекался вешанием пленных. Правда, говорят ещё, что водил он новгородцев на Неву и на острове Ореховом заложил, мол, крепость, которая после стала известна как Шлиссельбургская, но если это и так, то уж точно не Юрий туда новгородцев повёл, а они его за собой потянули.