Мезозой. Дилогия (СИ) - Дмитрий Медведев

Пришло обманчивое успокоение — мол, вот он, я, на земле, на твердой земле, жив и здоров. Обманчивость заключалась в том, что на берегу Кирилл был не один.

Стараясь не паниковать, он дрожащими руками отстегнул ранец от плеч и потянулся к ремню, когда к нему подбежал детеныш, вблизи кажущийся подозрительно крупным и подвижным. Кирилл перевел затравленный взгляд на противоположный берег, и увидел там одиноко стоящего Иона. В поднятых руках румына что-то поблескивало. Расим же парил над бариониксами, и на его лице была гримаса не меньшего отчаяния, чем у Кирилла. Он уже ничем не мог помочь.

72

Сознание Кирилла прояснилось настолько, что он буквально видел каждую мысль, напоминающую тонкое полупрозрачное облачко. Не осталось места страху и волнению. Кирилл пропускал через себя настоящий момент, погружаясь и кутаясь в нем. Решение вот-вот должно родиться, само, из ниоткуда. Он будет спасен, и точка.

Любопытно наклоняя голову то вправо, то влево, юный барионикс подшагивал все ближе, а его громадный папаша с неохотой поднялся с належанного места и устремил на человека холодный равнодушный взгляд. Кириллу почудилось в глазах динозавра презрение, какое бывает у человека, смахивающего с рукава надоедливую букашку.

Расим держал в руках автомат, держа на прицеле взрослого хищника. Он не сводил с Кирилла глаз, а лицо его помертвело и стало похоже на камень. Стрелять, повиснув в воздухе, вряд ли удобно, но Расим боялся оставить Кирилла без огневой поддержки даже на секунду, которая потребуется для возврата на крутой берег. Там сейчас маячила фигура Иона, самым наглым образом снимающего происходящее на КПК.

«Каков говнюк», — отстраненно подумал Кирилл, наблюдая за приближением детеныша. — «Тудыть твою, и как это я мог назвать этого переростка «малышом»?».

В длину младший барионикс был не меньше полутора метров, а ростом около метра или самую малость ниже. В любом случае, сейчас он нависал над человеком, свалившимся с небес в столь неудачном месте, и узкие, но достаточно острые зубы-гарпуны не предвещали ничего хорошего. Кирилл — не цератозавр. Человеческая кожа лопнет под давлением острых клыков, как воздушный шарик от тычка иголки.

Изо всех сил Кирилл старался не смотреть в глаза динозавра, боясь спровоцировать нападение — так недолго и без руки остаться, а то и без ноги — однако взгляды двух существ, разделенных бесчисленными световыми и обыкновенными годами, все же пересеклись.

За краткий миг, предшествующий этому, Кирилл успел приготовиться к очередной волне головной боли, и она не застала его врасплох. Это не делало ее слабее, но позволяло не сходить с ума, давая незнакомое прежде ощущение контроля и над самой болью, и над окружающей реальностью.

«Не бойся. Ты ведь знаешь, что делать».

«Что за черт?».

«Кирилл, живо вспоминай! Теперь уже можно».

Новая волна сильнейшей боли захлестнула все тело, заставив выгнуть спину и вытянуть одеревеневшие конечности. Мышцы окаменели, кровь раскаленной лавой понеслась по венам, а частота ударов сердца, казалось, начала сливаться в сплошную барабанную дробь. Волна накатила и схлынула, словно ее и не было, оставив после себя звенящую пустоту и неповторимое облегчение. Счастье — это отсутствие боли, как сказал какой-то умный человек… Этот сукин сын был прав.

Не вполне понимая, что делает, Кирилл подобрался, уперся рукой в теплый от солнца большой камень и поднялся. Ушибленные ноги с трудом распрямились, а ребра тоненько взвыли, но все это было неважно. Единственной важной вещью стало осознание того, что эти существа не причинят никакого вреда.

— Тихо, — прошептал Кирилл, слыша отражение шелеста слов от опущенного перед взлетом забрала шлема. — Стой на месте, не приближайся.

Детеныш замер, продолжая изучать человека глазами — куда более крупными и выразительными, чем у своего родителя. Тот не заставил себя ждать и в три широких шага подошел к Кириллу, заслонив солнце и приблизив смердящую рыбой длинную морду на расстояние меньше метра.

Он казался монстром с другой планеты, иначе и не сказать. Возможно, именно силой высшей справедливости колоссы мезозоя оказались стерты с лица земли. В них сосредоточено слишком много силы. Злой, неповоротливой и неудержимой. Такой силе не место в нашем мире. Во всяком случае, на Земле.

Превозмогая сковывающий тело ужас, Кирилл перевел взгляд на взрослого барионикса. Он-то и нужен.

— Я не желаю вам зла, дайте мне уйти, — тихо, но твердо проговорил он, едва шевеля губами.

Слова выходили тяжело, их приходилось выдавливать из себя, выталкивать, как огромные камни. Слова раздирали горло изнутри, заставляли его саднить. Они вырывались сами, и сами же складывались в предложения.

Слова придумал кто-то другой, придумал и вложил в Кирилла когда-то давно, так давно, что он уже и сам этого не помнит. Точнее, вложил не сами звуки, но могущественную силу, к ним «привязанную».

И тут Кирилл понял, что говорить ему нужды больше нет, он чувствовал этих монстров, ощущал их тревогу, горячую боль в задней лапе и ненависть ко всему роду людскому, явившемся сюда незваным гостем. Человек пришел в дом к этому зверю и устроил кровавую жатву, поселился здесь, нарушил уклад жизни, и пусть пока это нарушение не сильно заметно, оно есть, оно ощущается с каждым днем все сильнее и сильнее. Люди должны уйти отсюда, убраться восвояси и никогда не возвращаться…

«Отойдите», — внутренний голос чуть дрогнул, устыдившись своей собственной дерзости, но животные подчинились.

Они опустили головы, но не так, как перед боем с цератозаврами, а как пристыженные дети, и послушно сделали шаг назад. Получилось неуклюже. Эти животные не умеют отходить, как люди.

В груди Кирилла разверзлась бездна, огромная, черная, не имеющая дна, и оттуда полился многоголосый вой. В нем читались и боль, и непонимание, и ярость, и желание отомстить, и глухое отчаяние зверя, неспособного справиться с новой, превосходящей угрозой, но готового биться до последнего вздоха. Владельцем всей этой гаммы обжигающе-ярких воспоминаний был бессловесный ящер-рыболов, в чьих мутноватых, безразличных глазах трудно прочесть вообще что-либо. Поверить в это было невероятно сложно, но любая невидаль прекращает таковою быть, если увидишь ее сам. Или услышишь, или даже просто поймешь. Вот просто возьмешь и поймешь.

Кирилл и сам начал отступать, не сводя глаз с динозавров. Отойдя на шаг, они так и стояли на месте, словно истуканы, не шелохнувшись. Их можно было принять за две статуи, за прекрасно выполненные чучела, если бы грудь не вздымалась и не опускалась в такт тяжелому дыханию.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});