Безумные дамочки - Джойс Элберт

Так же она думала и о Лилиан. Может, ей понравилась бы Лилиан, если бы они познакомились, но сейчас это вряд ли вероятно. Дэвид. Она уже скучала по нему. Лу не хотела, чтобы он вернулся, по крайней мере в физическом смысле, но все равно скучала. Он был ее другом, таких отношений с Питером у нее не будет. У Питера есть друзья? Она сомневалась. Потом задумалась, не потому ли они с Дэвидом друзья, что между ними не было страсти? Почему дружба исключает страсть? Или страсть — дружбу?

— Наверное, я сейчас сделаю подарок Салли, — сказал Питер, — потому что нам скоро уходить.

— Куда ты идешь? — спросила Беверли. — Это я к тому, что мне жаль, что ты не можешь остаться. Ты даже не поздоровался с сыном.

— Я как раз собирался это сделать, дорогая. Я же только что вошел.

— И не дождешься, когда уйдешь.

— Я чувствую, что я… — начала Лу.

— Ты не виновата, — отрезал Питер.

— Никто не виноват, — беззлобно сказала Беверли.

Подошла Маргарет и сообщила, что звонит мистер Кларк.

— Я поговорю из кухни, — сказала Беверли.

Она вернулась с нахмуренным лицом.

— Свидание за ужином отменяется. Он должен встречаться с продюсером. Бизнес. Все мужчины в Нью-Йорке только о нем думают. Не знаю, как им удается выкраивать время для женщин, если все так заняты карьерой? Вы со мной согласны, мисс Маррон?

— Не знаю. Я сама слишком озабочена карьерой.

— Да, конкуренция жестокая.

— Ко всему привыкаешь.

— Я бы не смогла, — сказала Беверли, делая глоток. — Мужчины в Нью-Йорке пугают меня. Я и не представляла себе, как мы были изолированы в Гарден-Сити. Теперь я понимаю, что значит жить в воздушном замке.

— Значит, вы не скучаете по нему.

— От избытка воздуха кружится голова. — Беверли отхлебнула еще. — Слишком много виски.

— Тогда почему бы не остановиться, дорогая? — спросил Питер.

— Мне нравится быть карикатурой. Меня это веселит. Знаешь, высший средний класс, скучающая домохозяйка, которую уже не любит муж, так что она до одурения смотрит по телевизору мыльные оперы.

— Твоя жалость к себе не имеет границ.

— Как и отсутствие сочувствия у тебя.

— Нет смысла ссориться, — сказал Питер. — Давай сделаем подарки Салли.

Позднее, когда они с Питером убежали в бар в «Карлайл», Лу сказала:

— Мне понравилась твоя жена.

— В смысле, что ты ее жалеешь?

— Не совсем. Я никогда не жалею красивых людей.

— Она красивая, правда? — Он посмотрел на себя в зеркало за стойкой бара. — Хотя и пьет.

— Она и впрямь много пьет?

— Если не спит. Она — как рыба. Ее способность пить ты и вообразить не можешь.

— Так всегда было? С самого начала брака?

— Первых несколько лет она не пила так много, но склонность была всегда. Оглядываясь на прошлое, я не понимаю, почему я не видел первых знаков опасности.

— Тогда ты любил ее.

— Наверное, поэтому.

Хотя видно было, что он вызывает у жены отвращение, Лу чувствовала, что его еще влечет к ней. Или это просто жалость? Лу не жалела Беверли, она подозревала, что в этой женщине есть скрытые ресурсы, о которых Питер ничего не знал и не хотел знать. Отчасти он был сделан своей женой, а теперь эту роль приходится выполнять ей.

— Беверли хочет присоединиться к нам, — сказал Питер, — после того, как Салли задует свечи.

— Здесь?

— Да, надеюсь, ты не против? Она не в себе. Этот парень отменил встречу, да и остальное не лучше.

Лу хотела сказать: «Но я против, категорически против. А чего ты от меня ожидал? Убийца».

Вместо этого она совершила ошибку, пытаясь быть цивилизованным человеком:

— Интересный должен быть вечер.

Так и случилось.

Беверли была гораздо пьянее, чем когда они оставили ее дома, и настроение у нее было еще отвратительнее. Она стала угрюмой, жалкой и злой.

— Моя жизнь разрушена, — сказала Беверли в какую-то минуту. — Всем плевать, жива я или мертва, так что пора кончать с собой.

Но через мгновение она обвела сердитым взглядом богато обставленный зал и сказала:

— Это для богачей. Давайте выметаться отсюда.

Они пошли в бар в Гарлеме и заказали фирменный напиток «Черная мама», который оказался не экзотичнее молока со льдом. Через несколько минут они снова заскучали, отчасти потому, что на них никто не обращал внимания, а воздух почти не проветривался.

— Куда теперь?

Это спросила Лу, понимая, что если у нее есть хоть капля мозгов, то надо оставить их и бежать к своему садику и коту. Но, не умея пить, она нарезалась и не могла видеть ни садик, ни кота, хотела выпить еще, сделать что-то, чтобы разрушить чары, под которыми жила с тех пор, как связалась с Питером. Сексуальная мания была не лучшей частью жизни. Лу хотела, чтобы был секс или не было его, но только бы он не властвовал над ней, как сейчас. Крайности чувств пугали ее, она не хотела так много думать ни об одном человеке. Если бы не была так озабочена, то могла бы взять верх, как это было с Дэвидом. Но из-за Питера ей стала скучна умеренность, которой она наслаждалась с дорогим Дэвидом.

Наслаждалась, потому что Дэвид подходил ей. При нем она хорошо работала, достаточно гордилась собой и могла похрапывать во сне. При Питере ляпнулась, и ради чего? Любовь? Какое смешное слово, сколько в него втиснуто недоразумений! Например: ничтожность, желание, неопределенность, экстаз. Пруст писал, что человек может узнать, любит ли он другого, только по силе причиненной ему боли. Именно поэтому Пруст жил в обитой пробкой комнате и завернувшись в плотное пальто, а по ночам бегал в «Риц» поболтать с метрдотелем.

Когда они уходили из бара в Гарлеме, Питер сказал:

— Давайте попьем опиума.

И женщины пьяно кивнули. Он повел их в дом в начале шестидесятых улиц, от которого у него были ключи.

— А как пить опиум? — спросила Лу, когда они вошли в дом.

В доме было три этажа, но Питер посоветовал остановиться на первом, где были две комнаты и кухня. Большая комната была забита толпой гипсовых людей. Одни танцевали, другие стояли у бара, ожидая, когда гипсовый бармен сделает им коктейль. Третьи обнимались. Один гипсовый мужчина держал за грудь гипсовую женщину в трусах. Некоторые ели гипсовые бутерброды, разрисованные под настоящие. Был и гипсовый полицейский с гипсовой кобурой и гипсовым револьвером. Полицейский разговаривал с гипсовым мужчиной в куртке и мотоциклетном шлеме.

— Все очень просто, — сказал Питер. — Я вам покажу.

Он прошел на кухню и поставил чайник. Затем взял с полки три чашки, на одну четверть засыпал сахаром, положил по пакетику чая и залил кипятком.

— Сахар снимает горечь опиума, — пояснил он Лу, которая прошла с ним.

Откуда-то сверху раздалась мелодия джазовой песни: Эй, мисс Бесси, ты прекрасно все приготовила. И я приду к тебе в полночь.

Беверли осталась в большой комнате и танцевала в одиночестве, когда они вернулись с тремя чашками дымящегося чая. Питер вынул коробку из-под аспирина из куртки гипсового полицейского и достал три крошечных бумажных пакетика. Беверли была поглощена танцем, но, когда чуть не врезалась в одного из гипсовых танцоров, Питер велел ей сесть.

У стены стояло несколько дешевых металлических стульев, и она рухнула на один из них.

— Так это сюда ты возишь детишек? — спросила Беверли у мужа.

Через открытую дверь можно было рассмотреть другую комнату, поменьше. Там были кровать с отполированным изголовьем, ковер и блестевшие золотой бахромой подушки.

— Итак, — сказал Питер, обращаясь к ним, — кладем опиум под язык, но не глотаем его. Отхлебываем чай, пару секунд держим его во рту, глотаем и делаем другой глоток. Но опиум не глотаем. Суть в том, чтобы он растворился в чае.

— А если проглотить? — спросила Лу.

— Придется долго ждать, пока разберет.

— А что тогда будет?

— Очень теплое приятное чувство охватывает все тело. Начинается с желудка.

— Я голодна, — сказала Беверли.

— Заткнись, — ответил Питер, — и пей чай.

— Я проглотила, — через секунду сказала она. — Что теперь?

— Жди двадцать минут. Если ничего не будет, я тебе еще дам.

Питер забалдел первым. Они сидели на складных металлических стульях, выстроившись в линию, как манекены. А голос сверху продолжал петь: Не надо горячего, не надо холодного. Я обглодаю все до косточки.

Впоследствии Лу не могла вспомнить, кто первым пошел в спальню, кто вторым и кто третьим, все происходило в каком-то тумане. Она парила в космосе. Помнила какой-то мягкий мех на коже, он щекотал спину, потом соски, потому что она перевернулась. Или это была Беверли?

Затем они медленно переплелись. Питер был в ней, Лу откинулась на спину, он подсунул под нее подушку с золотой бахромой, и она лежала, закинув руки за голову, а Беверли с закрытыми глазами сосала ее грудь. Потом Беверли поцеловала Питера в рот над ее головой, Лу попыталась поцеловать их обоих сразу, но все перепуталось, и она в душе просто парила над кроватью. Ничего, кроме тела. Сон стал явью. Языки переплелись. Рот Лу был в Беверли, руки ласкали ее грудь, а султан Питер смотрел на все это и затем погрузил свой рот в Лу, утопая ногами в длинных рыжих волосах Беверли.