Невеста - Карина Демина

Пока.

Шинай — цветы темного лотоса — лишает разума… и, значит, райгрэ сейчас совсем не человек. Его надо увести.

Но получится ли? Хильда требовала оставаться на месте. А Тора зачем-то поднялась. Она сама сделала шаг, не смея отвести взгляд. Если он не человек, то… сменив обличье, Тора поймет его лучше?

У нее ведь не получалось тогда, после Каменного лога.

Она пробовала, а не получалось.

— Хотите, я вам сыграю?

Больше не скалится.

У Торы есть силы… немного, но хоть что-то да вернулось… и главное, чтобы Крайт не мешал.

Хильда обозвала Тору нехорошими словами. Какое ей дело до Крайта? Даже лучше, если рыжего не станет. Любимцев не должно быть много.

— Вам ведь нравилось, как я играю? — Вытянув руку, Тора осторожно коснулась носа. И тот, влажный, уперся в ладонь.

Райгрэ дышал шумно… шинай не только разума лишал.

Что ж, теперь спрятаться не выйдет.

Райгрэ толкнул Тору в живот, не сильно, но она не удержалась на ногах, упала. И поплыла… Было не как в Каменном логе, иначе. Болезненно. Страшно.

Неудобно.

Тора пыталась встать на четыре лапы, но они почему-то разъезжались. И еще хвост мешал очень, он дергался то влево, то вправо, унося за собой Тору.

Неспособная перебороть хвост, она села.

Ненадолго. Просто чтобы осмотреться.

Почему-то сейчас райгрэ не выглядел ужасным. Напротив, он был очень красивым… особенно чешуя. Плотная. Крепкая. И переливается. Тора вытянула шею и нерешительно поднялась. Ее еще немного покачивало, но, во всяком случае, набок она не заваливалась.

Вожак заворчал… и отступил.

Иглы поднял, которые тоже понравились Торе, — длинные и острые.

А потом сел, позволяя себя рассмотреть. И Тора, обойдя его, — с каждым шагом она держалась все более уверенно, — остановилась в полушаге. Она понимала, что происходит нечто непонятное, но… ей это нравилось. И ему, кажется, тоже.

Был кто-то третий, но теперь его присутствие ничуть не мешало.

Вожак заворчал, не угрожающе, скорее вопросительно. Поднявшись, попытался приблизиться к Торе, но она отступила. И села сама, отвернулась, делая вид, что ей совсем неинтересно, чем он там занимается. Вот лента от платья, повисшая на шее, та мешала… не настолько, чтобы не приглядывать за ним сквозь ресницы. Описав полукруг, вожак попробовал зайти с другой стороны. Он не торопился, красуясь, и Тора невольно залюбовалась, даже вылизываться прекратила.

Но все же заставила себя повернуть морду в другую сторону.

И сдержала улыбку, когда сзади раздался разочарованный вздох.

Нет, вожак был хорош, а вот место — неправильным, Тора к другому привыкла, к тому, которое дальше… Вскочив, она щелкнула кончиком хвоста вожака по носу. Он же затряс головой, но с места не сдвинулся, только засопел обиженно.

Тора зашла с другой стороны. Она подобралась близко, позволив ощутить свой запах. А когда вожак потянулся к ней, опрометью бросилась вверх по лестнице.

Она была легкой. И гибкой. И ей нравилось играть.

Она умела приседать, проскальзывая у него между лап. И обидно щелкала хвостом по морде. И поддавалась, ну почти поддавалась, в последний миг ускользая. Он же, слишком крупный и неуклюжий, сначала сердился, а потом понял, что это игра такая.

И разве плохо?

Весело.

Ей давно так весело не было.

В комнате Тора упала на ковер, показывая, что сдается. Она дышала тяжело и едва сдерживала смех. Вожак подходил медленно, не то опасаясь, что Тора снова сбежит, не то желая показать, что совсем не устал. Он поднял иглы, расправил чешую и полностью выпустил когти…

Обойдя Тору, вожак оказался у кровати, которая заскрипела под его немалым весом. Когти вспороли покрывало и перину, а подушку вожак подбросил и, поймав на лету, перекусил.

Чудесный белый пух закружился по комнате, оседая на чешуе и на шерсти Торы, приглашая поймать.

И Тора ловила.

Она — пух. Вожак — ее. И поймал все-таки. Провел шершавым языком по шерсти, ворча, словно сетуя, что Тора такая неопрятная. Она же потерлась мордой о шею и замерла, уловив чужой запах…

Тора не знала, что умеет так.

Зубы клацнули. И на горле вожака остались длинные царапины.

А во рту появился гадкий вкус крови.

От обиды и непонятной горечи сознание почти вернулось. Тора поняла: сейчас ее убьют. Но вожак отпрянул и заскулил. Он смотрел на Тору с упреком, потом вдруг упал и принялся кататься, вытираясь о ковер, пытаясь избавиться от этого запаха.

А поднялся весь в перьях.

И сел, поглядывая на Тору искоса, потом вовсе отвернулся.

Так нечестно!

Он обвил хвостом лапы и запел. Сначала низко, утробно, но с каждой секундой — все выше. Голос его пробирал Тору, завораживал, манил подойти ближе. Она сделала шаг… а потом еще один. И, оказавшись вдруг совсем близко, прижалась к горячему боку.

Царапины еще не затянулись.

Тора нежно лизнула кровящую полосу. Ей жаль, что так получилось.

Она не стала убегать, когда песня оборвалась… и позже, когда мягкий нос коснулся уха. Ей было щекотно, смешно и уютно. Не страшно ничуть, хотя, конечно, краем сознания Тора понимала, что все происходящее — очень и очень неправильно.

Недопустимо даже.

Потом, много позже, она дремала, а ее вожак осторожно выбирал из шерсти пушинки.

И Торхилд чувствовала себя совершенно счастливой.

Глава 26

ТРЕЩИНЫ

Почему из всех возможных лиц — именно это?

Альвы вовсе не похожи друг на друга, пусть изначально Одену лица их казались одинаковыми. Но нет, это он узнал бы из тысячи.

Сколько раз он видел его?

Бессчетно.

И всегда — сквозь туман боли.

Нет, нынешнее — другое, еще не застывшее вне времени, не столь идеальное, опаленное солнцем и в чем-то детское.

То же самое.

Форма губ. Слегка длинноватый нос. Высокие скулы. Разрез глаз.

Ошибиться невозможно, пусть Оден и заставлял себя поверить, что ошибается, что просто запомнил плохо, ведь в яме темно, а в камере — больно. Но обмануть себя не получалось: у девочки в рубашке с чужого плеча было лицо королевы Мэб.

А еще светлые волосы, выгоревшие на макушке добела. Они обрезаны неровными прядками и на концах сохраняют исконный, чуть рыжеватый оттенок.

Запах вереска и меда, сшитый серебряной нитью.

Чересчур широкие, многажды латанные штаны, которые держатся на старом ремне. Пряжка еще тугая. Сапоги по колено. Голенища широкие, а ноги — тонкие, болтаются, что карандаш в стакане. И сумка норовит съехать с узкого плеча, опускается все ниже, ниже, и Эйо, раздраженно дернув плечом, подбрасывает ее. Сумка легкая, но Оден предлагал забрать, вот только…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});