Правила Золушки - Донна Кауфман

– Ты потрясающая женщина, Золушка. И никогда не позволяй никому говорить иначе.

Он повернулся и вышел из комнаты.

Глава 24

Правило № 24

Иногда что-то случается в подходящий момент.

И у тебя появляется второй шанс.

Бога ради, не прошляпь его!

Вивьен

Дарби сидела на крылечке, опершись ногами о перила, и листала последнее письмо Пеппер. Она улыбалась, наблюдая, как солнце садится за далекие снежные вершины. Из всех времен года она больше всего любила осень. На дворе стоял только октябрь, но воздух был морозный. Зима будет суровой, думала Дарби.

Она глотнула пива и вспомнила последние слова сестры. Мысли о побеге Стефана преследовали Пеппер все эти несколько месяцев. Она чувствовала свою ответственность, но делать было нечего, к тому же ее это не на шутку злило. Последние новости о Бьорн-сене были таковы: он каким-то чудом вытащил своих людей из Бразилии и затевал новую авантюру в России. Это была последняя капля. Она теперь училась на настоящего «всамделишного» агента. Боже, помоги нам всем. Дарби улыбнулась.

– Вперед, вперед, могучие рейнджеры! – пробормотала она.

Естественно, бог знает, чем на самом деле занималось это агентство, ибо Пеппер не могла сообщить, ни где оно находилось, ни как называлась организация. Ясно было одно: это были ее золотые деньки. Даже если в их униформе ее задница будет казаться толстой.

Пеппер заявила, что, несмотря на представления отца о том, как ей нужно жить (удачно выйти замуж и т. д. и т. п.), он все же признал, что она уже взрослая девочка и отвечает за свои проступки. Дарби и Пеппер знали: он надеялся, что Пеппер выкинут оттуда.

А еще Дарби знала, почему этого не произойдет. Она вздохнула и закрыла глаза. По крайней мере, папа попытался примириться. По-своему, разумеется. Девушка вспомнила, как три месяца назад, через месяц после ее возвращения, длинная черная машина свернула к ранчо. К удивлению Дарби, из нее вышел Пол Ландон со шляпой в руках. Теплой встречи не получилось. Отцу было здесь неуютно, разговор то и дело переходил на повышенные тона. Остался на одну ночь, и то в отеле. На следующий день она позавтракала с ним в городе перед тем, как он уехал. О своей второй жизни отец говорить отказывался и только просил вразумить Пеппер. Дарби ему надерзила. Расстались они ничуть не лучше, чем встретились.

Разве что... Дарби незаметно наблюдала за отцом в тот вечер, когда он был на ранчо. Она была наверху, переодевала чистые джинсы и из окна увидела, как он пошел к конюшне. Походил вокруг Но потом ничего не спрашивал. Странно было его там видеть. Пока Дарби не вспомнила. Ага! Наверняка так отец встретил свою будущую жену. Как раз в конюшне. Вот почему он и у себя дома завел лошадей.

Свои чувства отец показывать не привык. Так же, как и горе. Ей стало интересно, о чем он думает, брода по этим местам. Вспоминал ли он хорошее – как чудесно влюбиться? Или проклинал жену за то, что та осмелилась оставить его, как делал, когда Дарби была ребенком? Будто мама умерла молодой только для того, чтобы заставить его страдать. Когда Дарби спустилась в гостиную, он уже был там. О своей прогулке отец не обмолвился и словом, и она не спрашивала.

Дарби вздохнула и подвинула стул вперед. Надо радоваться, что он хотя бы попытался. Может, со временем они смогут общаться.

– Точно, – сказала она вполголоса, – лет через сто или двести.

Она встала, допила пиво и бросила письмо Пеппер на стол. Той было, как всегда, интересно, когда же Дарби перестанет «быть такой же задницей, как их отец» и полетит к Шейну. Каким-то образом, находясь в сверхсекретной школе, она ухитрялась поддерживать связь с друзьями из Вашингтона. «Видимо, единственная из всех студентов умолила начальство выписать ей журналы „Таун & Кантри» и „Пипл»», – ехидно подумала Дарби.

Уже без улыбки она пошла на кухню. Посмотрела на телефон и тряхнула головой. Пеппер постаралась сделать так, что Дарби была в курсе всех дел Шейна. Пересказывала ей все подробности.

Шейн выполнил обещание поговорить с их отцом и его командой. Пеппер написала, что благодаря его бескорыстному сотрудничеству и тому, что технология компании «Селентекс» была в безопасности, никакого скандала никто поднимать не стал. Дарби понимала, что он сделает, что хотел, – разделит «Морган индастриз» на маленькие процветающие компании, никак с ним не связанные.

Также от сестры Дарби узнала, что Шейн оставил поместье в Фо-Стоунс, превратив его в отделение Благотворительного фонда Морганов с условием, что любой член семьи Морган может снова сделать особняк своей резиденцией. Бог знает как, но Пеппер выяснила интригующую деталь: первым приказом Шейн распорядился устраивать раз в три месяца вечеринку у пруда для всех членов фонда, которые должны присутствовать непременно в купальных костюмах. Вспомнив лица тех, кого она видела на том празднике, Дарби внутренне содрогнулась.

Было известно, что Шейн продал на аукционе имущество семьи Морган и вложил деньги в особняк. «Для парня, отказавшегося управлять корпорацией, он лез из кожи вон, чтобы устроить все как надо», – подумала Дарби с неприятным ощущением в груди.

Она молча выслушивала рассказы Пеппер о Шейне. Дарби не хотела, чтобы сестра поняла, с каким постыдным вожделением она вчитывалась в каждую свежую новость. С тех пор как он тогда вышел из ее комнаты в Фо-Стоунс, девушка ни разу не получала от него известий. Вообще. Ни звонка. Ни электронного письма Ни телеграммы. Ни дымового сигнала. Конечно, дело было не в этом. Она ведь того и хотела. Правда? Небольшого перерыва. Залатать сердце.

Нелепость – вот, что это было. С той минуты, как она впервые увидела Шейна Моргана, сердце билось уже по-другому. Снова и снова Дарби твердила себе, что поступила правильно. Так лучше для них обоих. Она бы с ума сошла в Вашингтоне. Он бы возненавидел эту дыру. И все равно девушка не могла о нем не думать. Не могла не спрашивать себя, что, если бы...

Ее переживания были гораздо заметнее, чем она полагала. Таггер сначала промолчал, но в конце концов заявил, чтобы она либо выкинула все из головы, либо прыгала в первый до Вашингтона самолет. Пеппер говорила то же самое, не потому что знала доподлинно о чувствах сестры, но потому – как она писала в последнем письме, – что Шейн завершил дела и собирается уезжать из Вашингтона позже. Дарби уже не сможет узнать, где он. Об этом Дарби уже думала. Много. VI даже самый маститый психолог не понял бы, чем объяснить щемящее чувство в груди.

Дарби снова посмотрела на телефон. «Что это решит?» – спрашивала она себя миллионы раз. Ничего. Ясно как день – он закончил свои дела в городе. Теперь волен поступать как хочет. В любой момент может уехать. Если уже не уехал.